Илиада Капитана Блада, стр. 54

Элен обняла ее и поцеловала.

— Ах ты моя маленькая сообщница!

Из глаз маленькой испанки сами собой потекли слезы, она ничего не могла с собой поделать.

— А может быть, не нужно этого делать, Элен?

— Нет, нужно.

— Почему?

— По-другому нельзя. Он рисковал из-за меня жизнью, и я должна как минимум отплатить тем же. Все остальное — слова, а значит, ложь.

— Но как же он будет жить, — Аранта шумно всхлипнула, — зная, что ты умерла из-за него?

— Еще тяжелее ему было бы узнать, что я стала женой другого.

Аранта бессильно села и сложила руки на коленях.

— Может, мне все-таки поговорить с отцом, может быть, можно что-нибудь придумать?

— Не нужно, твой отец слишком болен, он не сможет повлиять на дона Мануэля. Кроме того, после моего согласия на эту помолвку, он небось относится ко мне как к вздорной девчонке.

— Значит, никакого другого пути нет?

— Нет. Как только я увижу, что Энтони находится в безопасности, я выпью содержимое этого флакона.

— Скажи, Элен, ты хоть раз целовала его?

— Кого?

— Энтони.

— Только как брата.

Глава двадцать первая

Бунт

Брожение в лагере пиратов все усиливалось. Бездействие на войне губительно для дисциплины в любой армии, а для той, которою предводительствовал капитан Блад, особенно. Стала ощущаться нехватка продовольствия, а пополнить его запасы было невозможно, потому что та часть острова, где корсары рассчитывали брать припасы, оказалась у дона Диего. Одноглазый испанец не решался больше затевать открытое сражение с корсарами. О победе он, конечно, мечтал, но все же не любой ценой.

И Доусон, и Хантер, и Болл, и Реомюр, и другие офицеры, относившиеся к капитану Бладу с особым уважением, постоянно извещали его о нарастающем недовольстве. Командир реагировал на их слова, как им казалось, совершенно неадекватно. Другими словами, никак не реагировал. Это их смущало, они не знали, как им вести себя с подчиненными.

— Нам не выбраться из этой мышеловки! — вопил Длуги.

— Я бывал с Питером и не в таких переделках, и он всегда находил выход, — увещевал его Хантер, — найдет и сейчас.

— "Тогда" — это не сейчас, ты не будешь сыт сегодня обедом, который съел вчера.

— Не все, как ты, живут только сегодняшним днем.

— Это все слова, Хантер, слова, а нам нужно делать что-то, чтобы выжить, а ты предлагаешь предаваться приятным воспоминаниям.

Чем дальше, тем труднее было возражать подобного рода демагогам.

— Командира, который уходит от исполнения своих обязанностей, принято переизбирать по законам берегового братства, — рвал на себе рубаху Робсон.

— Неужели ты думаешь, что если ничего не сможет придумать капитан Блад, то нам поможет капитан Робсон? — иронически спрашивал Доусон.

— Я не про себя говорю.

— Ну не ты, так Длуги. Посмотрю я на вас, ребята, когда вы выберете кого-нибудь из них начальником, — обращался «проповедник» к собравшимся пиратам. Но против его ожиданий его слова не вызвали взрыва хохота.

— Через неделю мы начнем пухнуть с голоду, испанцам не придется даже тратить на нас пороху, — в один голос кричали Длуги и Робсон.

— Когда мы возьмем Санта-Каталану, там будет вволю жратвы и выпивки, — заявил Болл.

Его слова вызвали в толпе собравшихся только глухой ропот. И Болл стушевался впервые, может быть, в своей жизни. Дело было в том, что ни он, ни его друзья в глубине души не верили в то, что говорили. Им самим положение представлялось совершенно безнадежным. Зажатые между двумя испанскими армиями, лишенные кораблей, то есть лишенные даже возможности просто-напросто сбежать — на что они могли рассчитывать?! Еще день-два, может быть, три, и, если бы кто-то из испанских начальников предложил корсарам более-менее сносные условия сдачи, они бы дрогнули и раскололись. Кое-кто, особенно из новичков, поверил бы вражеским обещаниям. Только люди бывалые знали, что испанцы в отношениях с пиратами никогда не считают себя связанными словом. Так что обещать они могут им все что угодно.

Итак, лагерь корсаров жил в напряженном безрадостном ожидании. Все было готово к взрыву, и детонатором его, как это чаще всего бывает в таких случаях, послужила еда. Оказалось, что несколько бочек солонины сгнило. Угроза голода стала ближе и реальнее. Возле смердящих бочек собралась сходка. Сторонников командира никто не хотел даже слушать. Хантеру рассекли бровь, когда он пытался высказать свое мнение. Кстати, эта травма в скором времени заместителю капитана Фаренгейта весьма пригодилась.

Наконец, когда общая атмосфера сходки дошла до температуры кипения, толпа во главе с Длуги и Робсоном направилась к палатке капитана. Их встретил у входа Бенджамен. Длуги и Робсон в самых резких выражениях потребовали, чтобы капитан Блад немедленно к ним вышел. Ворваться внутрь они все же не решались. Бенджамен ушел. Изнутри никто долго не появлялся, корсары стали говорить, что командир ночью бежал или он боится выйти к ним, — и то и другое подозрение горячило толпу все больше.

Наконец капитан Блад вышел. Он был прекрасно одет, в парике, с книгою в руках. В общем, он имел достаточно безмятежный вид.

Кого-то такое явление сбило с толку, кого-то возмутило, кому-то, наоборот, понравилось. Толпа потеряла стройность. Длуги понял, что он упускает инициативу, и завопил:

— В то время, когда мы выбираем, сдохнуть нам с голоду или погибнуть на виселице, наш хозяин наслаждается приятным чтением!

Его слова вызвали гул одобрения.

Доусон, Болл, Хантер, Реомюр и еще человек семь-восемь стояли бледные, схватившись за эфесы своих шпаг. Благоприятной развязки они не ждали.

— Для того чтобы заниматься книжками, ты мог оставаться на Ямайке. Ты притащил нас сюда, чтобы мы спасали твою дочку, а сам плюешь на нас!

— Тебе придется ответить перед судом команды!

— Ты — старик, — кричал Длуги, размахивая пистолетом, — и если ты покончил счеты с жизнью, это не значит, что мы хотим последовать за тобой!

Неожиданно капитан Блад схватил Длуги за руку и стал ее медленно выкручивать. Не выпуская при этом книгу. Длуги был крепким парнем, но постепенно, дюйм за дюймом он начал уступать старику. Наконец, вскрикнув, выпустил пистолет и отскочил на несколько шагов, потирая запястье.

— Почему ты не на своем месте, лейтенант Длуги? — холодно спросил капитан Блад.

Тот попытался что-то сказать, но командир его перебил.

— Я тебя предупреждал, что застрелю, если ты покинешь свой пост? — громко, так, что услышали все собравшиеся возле палатки, спросил капитан.

— Предупреждал, но... — попытался возражать Длуги.

Капитан Блад выхватил пистолет и не целясь выстрелил ему в грудь. Длуги, вскрикнув, упал сначала на колени, а потом ничком в лужу, оставшуюся после ночного дождя.

— Так будет со всяким, кто оставит свой пост, — спокойно сказал капитан, убирая пистолет. — Я не просто читаю, — продолжал он, — я думаю о нашем спасении. Если через три дня я не представлю вам план, то готов предстать хоть перед самим чертом. А сейчас всем разойтись по своим местам. Я уверен, что испанцы за нами наблюдают и радуются.

На этом события утра исчерпаны не были. Часа через полтора после того, как бунтовщики вернулись к исполнению своих обязанностей и в лагере установился обычный порядок, из Санта-Каталаны явился парламентер с белым флагом. Капитан Блад принял его в присутствии старших офицеров. Парламентером оказался местный парфюмер. Его послали, рассудив, что корсарам приятней видеть француза, чем испанца. Может быть, француза не разорвут на части. Сам он на это рассчитывал слабо и поэтому вид имел жалкий, а не торжественный, как должно было бы при исполнении подобной миссии.

Сэр Блад предложил стаканчик рома. Француз с радостью выпил и вытер рот белым флагом.

— Я уполномочен властями города... — Тут язык у него присох прямо к небу.