Летающие острова, стр. 34

– Орлы! – крикнул Сварог за окно. – Перстень пропили? Извольте-ка отработать! Зажечь факелы и искать маленькие стеклянные шарики. Найдя, разбивать. Шевелись!

Милое предупреждение, но за ним может последовать что-нибудь посерьезнее. Бабка-гусятница была кругом права… Он сердито захлопнул окно. В саду вспыхивали факелы – графинины дворяне уже поняли, кто нынче здесь командует. Маргилена, завернувшись в атласное одеяло, сидела на постели, рассматривая ступню, ухитрившись и в этой позе остаться грациозной. Мара же, не озаботясь одеванием, сердито расхаживала взад-вперед, похлопывая по ладони лезвием кинжала.

– Знать бы, кого следует убить… – бросила она.

– У меня такое впечатление, что никто никого не убьет, пока не будет найдена принцесса, – сказал Сварог. – Но, как пишут в романах, интрига завязывается… Маргилена, переводи дом на режим осажденной крепости.

Охрану днем и ночью, собак привязать…

Ему казалось, что он стоит голым посреди людной площади: все его видят, стерегут и высмеивают каждое движение, а он, стыдливо прикрывшись обеими руками, лишен даже удовольствия треснуть по ближайшей ухмыляющейся морде. Условия для работы самые антисанитарные. Если так пойдет дальше, наводнившие город шпики станут вежливо раскланиваться с ним на улицах и подносить зажженные спички. А ничего еще не сделано, если честно…

Глава 10

ЦИТАДЕЛЬ УЧЕНЫХ ПОЗНАНИЙ

Никто посторонний с ним утром не раскланивался, понятное дело. Но едва коляска, в которой сидел он с Марой, выехала из ворот, следом поехала другая. Очень скоро сзади, на почтительном расстоянии, обнаружились три всадника – каждый держался сам по себе, словно бы не замечая ни Сварога, ни конкурентов. Процессия получилась самая сюрреалистическая.

– Отравить бы их как-нибудь, – мечтательно сказал Сварог. – Только ведь не получится. Ну-ну! – перехватил он выразительный взгляд Мары. – Если мы их перережем, появятся и другие, всего и результатов… Ну-ка, кошка, сосредоточились…

И они выпрыгнули из неспешно тащившейся коляски – но для непосвященного наблюдателя все выглядело так, словно они остались там сидеть. Именно так посчитали шпик в экипаже и двое всадников, проследовав мимо стоявших у края тротуара Сварога с Марой и не видя их.

А вот третий всадник задержался. Бросив поводья на шею коню, он возился с застежкой перчатки – и Сварог не сомневался, что этот шпик их видит. Либо владеет должной магией и столь примитивными штучками ему глаз не отведешь, либо призвал себе на помощь некие достижения науки – похоже, не только на небесах магия и наука определенным образом связаны…

Судя по густым и темным, подстриженным в кружок волосам и вислым, нафабренным, с острыми кончиками усам, всадник был чистокровным горротцем.

– Пойдем, – сказал Сварог и взял Мару за руку. – Чуть погод я и его стряхнем с хвоста. А пока представь, что мы мирно гуляем по городу, и я за тобой ухаживаю, как за самой обыкновенной девушкой.

– А как ухаживают за обыкновенными девушками?

Сварог вдруг вспомнил, что начисто почти забыл, как это делается.

Очень уж давно не доводилось ухаживать романтично.

– С ними гуляют по городу, покупают цветы… Целуют в подъездах…

– Но ведь целоваться гораздо удобнее в постели.

– Действительно, – сказал Сварог. – Да вот заведено так… – Романтический настрой улетучился, и он махнул рукой. – Лучше отделайся-ка от хвоста, только незаметно, и чтобы остался жив. Ты хвасталась, будто что-то такое можешь…

– Запросто, – сказала Мара, достала из кармана горсть монет, выбрала два медных тяжелых грошика. Один тут же сунула в рот, повернулась и пошла навстречу всаднику.

Сварог смотрел во все глаза, но не уловил момента. Всадник вдруг схватился за глаз обеими руками, а мигом позже его конь, получивший в глаз вторым медяком, мотнул головой, дико заржал, вздыбился, исполнил пару пируэтов и опрометью понесся вдоль улицы. Шпик едва держался в седле, уцепившись одной рукой за гриву, а другой все еще зажимая глаз. Со стороны все выглядело невинно и буднично – норовистая лошадь вдруг испугалась чего-то и понесла. Прохожие привычно шарахались к стенам, а уличные мальчишки с дикими воплями понеслись следом, выкрикивая обидную дразнилку.

Они быстрым шагом завернули за угол и оказались на рыночной площади.

Сварог остановился.

– Почему встали? – недоуменно воззрилась Мара.

– Из хитрости, – сказал Сварог. – Любой нормальный человек на нашем месте сейчас несся бы во все лопатки, путая след. Так наш преследователь и решит. А мы люди ненормальные, потому останемся на месте, пока он носится по соседним улицам. Клянусь своим баронством, непременно собьется со следа и забредет черт-те куда…

Однажды, в курсантские годы, именно эта тактика и спасла его от патруля, свято верившего, что беглец никак не должен стоять на месте. А Сварог, свернув бегом за угол, тихонько укрылся меж гаражами – и патруль, азартно грохоча сапогами, промчался мимо в неизвестные дали.

Они стали бродить меж прилавков, не привлекая ничьего внимания: скука – исконно дворянская привилегия, и, маясь от таковой, дворянин может забрести куда угодно. Никто и не удивится, лишь бы благородный лаур и вправду выглядел ходячим воплощением ипохондрии. И Сварог старался, отрешенно вороша кончиком пальца кукурузные початки, обозревая с брезгливой миной кочаны капусты и связки лука, словно диковинных зверей.

Торговцы облегченно вздыхали, когда он проходил, – благородные дворяне еще и обожали чудить, славясь в сей области неистощимой фантазией.

Господские кухарки старательно наполняли снедью свои вместительные корзины, не особенно трясясь над хозяйскими денежками. Народ победнее увлеченно торговался. Шныряли подозрительные субъекты с беспокойными глазами, и кто-то уже вопил, хватаясь за карман, откуда только что испарился кошелек, и в ту сторону недовольно трусил рысцой городской стражник в лиловом мундире с городским гербом на груди, придерживая у бедра неточенный отроду меч. Меж рядами расхаживали фигляры, скучными голосами распевая скверно зарифмованные песни, расхваливавшие достоинства окрестных лавок и тамошних товаров – старинный рекламный трюк, ничуть не увядший и с появлением газет (а сочинением этих сомнительных шедевров подрабатывали студенты Ремиденума).

Внезапно резкие аккорды виолона перекрыли этот ленивый, устоявшийся гомон. Сварог оглянулся в ту сторону. На пузатой бочке с неразборчивыми синими клеймами стоял юноша в поношенном коричневом костюме с золотым дворянским поясом и бадагаре без пера. Он бил по струнам, и кое-кто из окружавших бочку пятился, словно от знакомой неприятности, кое-кто проворно скрылся за лотками, а один, юркий, неприметный, бегом припустил за угол.

День назывался четвергом,
Рассвет был алым.
Змея вползала в тихий дом,
Змея вползала…
Рассвет будил грядущих вдов
Тревожной нотой.
Змея ползла среди холмов,
Змея пехоты…
Коварный лев тянулся вновь
К чужой короне,
И, чуя будущую кровь,
Храпели кони…

Юный дворянин пел с бледным, отчаянным лицом, и площадь затихала, только на прилегавших улицах слышался стук колес. Определенно здесь случилось нечто из рада вон выходящее, плохо вязавшееся с мирными торговыми буднями, достаточно взглянуть на лица стоящих поблизости – испуганные, напряженные, злые. И отнюдь не удивленные.

Свистела первая стрела
Холодной былью.
На стебли лилий тень легла,
На стебли лилий.
Друг другу мстя за прошлый гнев,
За все разбои,
Готовы лилия и лев,
Готовы к бою…