Чудесные каникулы, стр. 20

Мама нашла его здесь спящим, мама принесла одеяло, укрыла его, ходила вокруг этой копны… Он почувствовал, как кровь прилила к его щекам.

Как это он уснул? Ведь он хотел вернуться в лагерь еще вчера вечером, чтобы мама не волновалась, знала, что он никуда не ушел! Что же теперь подумает она о нем?

Миликэ схватил одеяло, подобрал его кое-как, прижал руками к груди и побежал по тропинке, к лагерю.

Мама разводила огонь в плите.

— Дай я разожгу, мама! — появился рядом Миликэ с одеялом в руках.

— Давай, — сказала она просто и уступила ему место перед плитой.

Глава VII

Однажды ночью разом все проснулись. Вокруг барабанило, журчало, изредка раздавались сильные раскаты грома. В окошечке палатки сверкал такой ослепительный свет, что видно было, как днем.

Мама сказала:

— Не пугайтесь. Гроза разразилась.

Тинел почувствовал на щеке холодную каплю.

— Течет с потолка палатки, — объяснила мама.

Снаружи раздались громкие голоса. Говорили Теофил Спиридонович, Герасим, Антон и Дэнуц.

— Ослабли колышки у всех палаток! — кричал Теофил Спиридонович сквозь треск и шум грозы. — Надо забить поглубже.

— Мама, я пойду помогу! — попросил Миликэ.

Он быстро натянул свитер и вышел босиком из палатки.

В траве струились потоки воды, время от времени освещаемые блеском молний. Бурные волны Днестра тоже сверкали в ослепительных вспышках. Лес гудел встревоженный, дубы раскачивали черные ветки в небе, раздираемом гигантскими сверкающими саблями.

Миликэ вертелся среди взрослых.

— Не разевай рот, потяни вот здесь, — приказал ему Герасим.

Миликэ схватил конец веревки и потянул его на себя что было силы: для того и пришел сюда, чтобы помочь.

— Так, так, — говорил Герасим, стуча то по одному, то по другому колышку. Потом, спустя некоторое время: — Ага, мы их, кажется, неплохо укрепили, — и, стукнув пару раз по последнему, подытожил: — Теперь их сам черт не сдвинет!

— Готово! — крикнул Теофил Спиридонович. — Спать!

Все сразу скрылись в палатках. Над Тинелом уже не капало. Миликэ стянул мокрый до нитки свитер, развесил его на веревке в углу, вытер ноги тряпкой и залез под одеяло, которое еще хранило его тепло…

Гроза усилилась, молнии вспыхивали одна за другой, раскаты грома перекатывались над лесом, над Днестром; казалось, они доходят по течению реки до самого Черного моря; дубы гудели, охваченные ужасом, все звуки смешались и стали будто единственным звуком — голосом грозы. Дети, укаченные этим завораживающим голосом, уснули…

Проснулись из-за необычайной тишины, наступившей к утру. Эта тишина изредка прерывалась какими-то короткими, тонкими звуками: тик-тик, тик-тик.

Тинел открыл глаза.

На брезент палатки, еще мокрый от дождя, снаружи налипли листья — дубовые, кленовые, ясеневые, — Тинел узнал их, как старых товарищей. Ночью листья сорвал ветер, и вот сколько их легло отдохнуть на полотне палатки…

Среди этих листьев на брезенте он заметил и какие-то крошечные черточки; собранные по три в разных точках, они образовывали крошечные углы. Эти углы то появлялись, то исчезали в ритм этим странным звукам: тик-тик…

А, это синички прыгают, и черточки — их коготки.

Снаружи звучали голоса.

Первой вышла из палатки Лина. За нею — ребята, одеваясь на ходу.

Все сияло на солнце: каждый лист, каждая капля на кончике листа, живая и дрожащая. Каменные плиты и тропинки были вымыты, каждая былинка травы умыта. Дощатый стол и скамьи вокруг стола тоже были чисто вымыты, и на них тоже лежали листья, сорванные с деревьев.

— Вот это дождичек, доложу я вам! — воскликнул Герасим.

— Настал час ехать в Кишинев, — сказал Теофил Спиридонович, выходя из своей палатки. — Добрых три дня нельзя будет копать: земля размыта.

— А что мы будем делать? — поинтересовался Миликэ.

— Вы будете гулять.

Миликэ промолчал. Не осмелился спросить еще о чем-либо. Рядом с ним стоял Тинел и тоже молча смотрел на Теофила Спиридоновича.

— И не кричите «ура»? — спросил Теофил Спиридонович с лукавой усмешкой.

— Да нет, — запутались мальчики. Им было жаль, что не придется пойти на раскопки.

— Три дня пройдут быстро, — уверил их Теофил Спиридонович и стал готовиться в путь.

— На чем он уедет? Ведь у него нет машины, — шепнул Миликэ Тинелу.

— Выйдет на шоссе, проголосует и уедет на какой-нибудь… Как ты, — добавил Тинел.

Миликэ притворился, что не услышал.

После завтрака Теофил Спиридонович с полной сумкой бумаг и двумя большими пакетами в руках (кувшины! — догадались ребята) остановился у стола, положил пакеты на скамью и заявил:

— Эти три дня моим заместителем будет Антон. И, значит, начальником археологической экспедиции.

— А мама? — не удержался Тинел.

— Мама начальник над всеми. Антон отвечает за экспедицию. Что ни говори, он будущий историк.

— А как решим вопрос с пионерами? — спросил Герасим.

— Не выскакивай. Я как раз хотел сказать: сегодня нельзя — грязь. А завтра Антон и Герасим обязательно пусть пойдут в пионерский лагерь, это недалеко отсюда, возле села Трифэуцы. — И обратился к студентам: — Расскажете им о нашей работе, об археологии, — ну, сами всё без меня знаете.

Теофил Спиридонович взял свои свертки со скамьи и пошел по тропинке…

— Мы вас проводим! — раздались голоса. Несколько рук выхватили сумку, несколько — потянули свертки с кувшинами.

— О-о! Потише! — испугался Теофил Спиридонович.

Но руки были бережливыми и держали кувшины с большой осторожностью.

Теофил Спиридонович с комфортом устроился в микроавтобусе «Латвия».

— Знаете, что нам лучше всего сегодня делать? — спросил Герасим, когда они возвращались в лагерь.

— Скажи, если знаешь, — живо отозвался Дэнуц.

— Пойти посмотреть крепость. Может, я ее нарисую.

— Замечательная мысль! — одобрил Антон.

— Сейчас пойдем? — вмешался Миликэ в разговор.

— Нет, после обеда. Теперь надо навести порядок в лагере после ночной суматохи. После искупаемся, пообедаем и пойдем, точнее — пойдете, — сказал Антон.

— А ты? — спросил Тинел.

— Сегодня я дежурю.

— Он же начальник! — воскликнул Дэнуц. — Как сказал, так и будет!

После обеда все направились в Сороки. Шли, глядя на залитый солнечным светом город, на крепость, которая виднелась на другом конце города, маленькая, как наперсток…

Когда они подходили к крепости, старая, сухонькая женщина собиралась уже запереть железные ворота.

— Не закрывайте! — закричала ей мама издали и сделала знак рукой.

Женщина подождала, пока они подошли.

— Крепость закрыта. Реконструируется, — сказала она, разглядывая их.

Мама объяснила ей в двух словах, что они издалека, из Кишинева, и им очень хотелось бы посмотреть крепость — такая возможность представится не скоро. И попросила разрешения все же войти.

— Ну что мне с вами делать!.. А я ведь случайно открыла ворота. — Женщина отступила в сторону, пропуская их.

— Значит, нам очень повезло, — весело сказала мама. — Вы открыли их как раз вовремя, будто для нас.

Несколько шагов, и они оказались под сводами древних стен. Прошли короткую галерею и вошли в крепость.

Женщина, как настоящий экскурсовод, принялась объяснять им.

— Здесь, в этих нишах, отдыхали воины. А это колодец…

Каменный колодец с массивной деревянной крышкой возвышался в центре крепости. Женщина подняла крышку, и все наклонились, заглядывая в глубину.

Колодец был сухой, полный мусора.

— Его скоро почистят, — сказала женщина.

— И в нем будет вода? — поинтересовался Миликэ.

— Должна быть. — Она показала рукой в сторону:

— И вот еще колодец…

Кругом, у стен, стояли строительные леса.

— Восстанавливают кладку, — коротко объяснила женщина.

— Можно подняться на леса? — спросила мама.

— Пожалуйста, — и женщина первая поднялась, показывая дорогу.