Моя душа состоялась. Дневник Алены, стр. 2

12.11. Я удивляюсь, что в стихах можно сказать больше, чем просто словами. Я балдею от стихов.

13.11.

Люди гибнут из-за пустяков Или нет?
Я хочу шагнуть в глубь веков
Где ответ?
Я хочу спросить тех людей
Далеко
Смысл жизни ведь искать
Нелегко
Смысл жизни… Это ведь…
Но года
Шепчут мне сквозь злой туман:
«Никогда!»

20.12. Поздравляю сама себя с пятнадцатилетием. Все меня уже поздравили. Какая-то полукруглая дата. Нет, наверное, лучше сказать треугольная. Какая-то вся неровная, углами – три раза по пять. Круглая – это когда кончается на ноль. У меня уже одна такая была. Я люблю свой день рождения, потому что с него начинаются для меня праздники. Католическое рождество, потом Новый год, каникулы, опять Рождество, потом еще наш Новый год. Мне дарят подарки, я дарю подарки, все всем дарят подарки. Весело!

1989 год

3.02. После чтения Игоря Северянина:

В душе цветут элегии
И пышные вокации
Чудесного мгновения
Крылатые варьяции
Опять в румянце зарева
Я буду слушать пение
Седеющего марева
В груди моей – томление.

15.02. Меня совсем не интересуют все математики, физики и прочие умные науки. Я знаю, что они мне никогда не пригодятся, и зачем тогда ими заниматься? Я ими и не занимаюсь. Мне хватит тройки по ним, раз уж они так нужны. Вот историю я люблю. Она мне интересна. Она – про людей и про жизнь. И она учит говорить. Литературу я тоже люблю, но учебник по литературе – нет уж, увольте. Я люблю сама думать или читать какие-нибудь необычные мысли каких-нибудь интересных людей. Обычно они и говорят интересно. А в учебнике такая скука, что соглашаться с какими-то там разборами не хочется. Но свое мнение мало кому интересно. И что там в школе остается? Только беситься и хохмить.

10.03. Экспромт.

Вот опять вы попросили
Написать стихотворенье.
Что хотите? Подражанья?
Или ждете вдохновенья?
Ну, а может, знать хотите
Как приходит откровенье?
Мне, простите, непонятны
Ваши тайные стремленья.
Что я вижу? Удивленье?
Но минуточку терпенья.
Если ждать вы захотите
Будет вам произведенье.

23.06.

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней.
Сияй, сияй, прощальный свет
Зари вечерней, любви последней.

Весь день вертятся в голове эти строки, они чем-то меня притягивают, заманивают. Почему? В них звучит чудесная грусть, глубинное понимание души человеческой. В них чувство на уровне ощущений, их понимаешь не разумом, а клеточками сердца.

А если бы тебе сейчас предложили начать жизнь сначала, согласилась бы?

Нет, я в этом уверена очень хорошо. Не хочу терять людей, которые сейчас со мной рядом. Какие бы они ни были. Даже плохие. Таких же не будет. Будут похожие. Славные. Но таких же – нет. Не хочу терять сегодняшний день, вернее, не терять, а отказаться от него, забыть, как смерть. Не хочу. Я люблю время настоящее. Может быть, будут лучшие. Но это – неповторимое. Каждая секунда – это все. Небо, море неба, голоса, жизнь, я. Потом, может быть, все будет такое же. Но эти секунды будут только сейчас.

Нежность, светлая грусть. Именно, светлая, потому что не одиноко, а покойно…

10.09. За что я люблю Мандельштама? Это символ чего-то вечного. Символ милосердного мужества. Его необычайность и талант я хотела бы осмыслить для себя. И я буду счастлива, если осознаю, что смогла постигнуть всю глубину его поэзии и чувств и знать, что мое сердце бьется в унисон с его. Я говорю о нем в настоящем времени, потому что не хочу, не желаю думать, что его больше нет на Земле. Он слишком много для меня значит. В его стихах таится тонкая неповторимая музыка, которая струится бесконечно. Из поколения в поколение. Они наполнены такой неподдельной жаждой жизни, таким чувственным накалом, каким может говорить только сама жизнь. Я его безмерно люблю и уважаю. В его облике и привычках не было особой привлекательности и совершенства, для поэта его вид казался даже необычным. Внешность немного странная, пусть для кого-то смешная и нелепая. В чем-то он напоминал ребенка. Опять же, у одних вызывая насмешку, у других чувство покровительства, жалости. Я его принимаю таким, какой есть, не думая ни о трогательности его образа, ни о жалости. Нет, я не хочу его идеализировать, хотя сужу о нем тоже довольно пристрастно. Для меня главное, что этот человек (какая разница, как он выглядел!) писал и как он писал. Он писал и о том, о чем, казалось бы, в то время подумать было запрещено, страшно, о чем шептали на кухне только самым близким людям, а потом, страшась «кары», призывали к уничтожению тех, кто посмел высказать это публично. Он писал о вечных ценностях, которые никакие застенки не способны уничтожить, он писал о добре и милосердии, понимая, что люди, окружающие его, с каждым днем утрачивают эти чувства, и страдал. И пытался в стихах бросить вызов своему страшному времени. Это ис-

тинное мужество. И тут уже отходят на задний план и его внешность, и нелепые привычки. Настоящее, человечное – сущность его поэзии.

11.09. Мандельштам говорил: «Я – антицветаевец», подразумевая разницу стилей, восприятия мира, различие в оценке жизни. Цветаева пишет очень эмоционально, она вкладывает в стихи пламень своего сердца. Она пишет стихи душой. Она выкладывается вся, без остатка. По мнению Л. Чуковской, у Марины слишком уж все до конца выговорено. А она по-другому не может. В этом заключается она как поэт. Я думаю, такова ее суть. Это ее мир. Эмоциональный мир, натянутых до предела струн. В ее поэзии много горечи, усталости. Но я не согласна с теми, кто считает стихи Цветаевой мрачными. Нет, ясная, святая грусть. Трагичность, отточенная до боли, – стальной клинок. Страдание, переплетенное тонкой, но удивительно прочной паутинкой надежды. Надежда – это вечное.

Пожалуй, слишком эмоционально, бездоказательно и неглубоко. Но ладно, оставлю, как есть.

19.09. Борис Чичибабин. Новое имя. Новые стихи. Новое впечатление. Приятно узнавать и слышать что-то новое. И постепенно из многих разрозненных частиц складывать свое отношение к поэту и его стихам. Все в нем вызывает у меня симпатию. Сутулая высокая фигура. Старая привычка при ходьбе держать руки за спиной. Глаза, удивительно чутко отзывающиеся на каждую строчку стихов и вместе с тем словно застывшие, неподвижно замершие на чем-то, ведомом только поэту. В них глубокая грусть перекликается с такой непоколебимой и как ни странно тихой уверенностью, что мне хочется смотреть в них бесконечно. И главное. Главное – чтение. Когда читаешь эти стихи про себя, они не производят особого впечатления. А он читает так, что невозможно не слушать и понять только так, как хочет автор. Наверное, так и должно быть – поэт должен уметь читать свои стихи, чтобы их понимали, как он стремился. Я не думаю, что в стихах Б. Чичибабина все выговорено до капли, раскрыто так, что добавить нечего. Четкие, слаженные мысли. Равномерный, уверенный ритм. Он высказывает свою правду. Всю правду в его понимании, в его мыслях. Может быть, он говорит слишком много, но он не лжет. Он честен в своих стихах и говорит это в простых, без прикрас выражениях. Хочет быть понятным людям и говорит так, как может. «Я не считаю себя поэтом», – может быть, в этих его словах и заключается главная жизненная позиция Чичиба-бина. Он не как поэт, а как обычный человек говорит, только стихами. Он читает медленно, равномерно, даже монотонно, четко выговаривая каждое слово. И вот уже слова гремят, как набат, бьются в спокойном и все же раскаляющемся ритме. Чувствуешь каждую строчку.