Черный принц, стр. 64

Таннис дергала рукой, понимая, что не справится.

— Я просто хочу, чтобы ты подумала, поняла, насколько все серьезно.

Он поставил свечу рядом с Таннис.

И ушел.

Этот чертов ублюдок ушел, не оглянувшись даже. И Таннис закусила губу, чтобы не закричать. Она не станет умолять о помощи… и просто сядет.

Просто на пол.

Пол холодный, и рядом мертвец. Он прислонился к решетке, глядя на Таннис пустыми глазницами. От мертвеца пахло тленом, и кожа его, пергаментно-хрупкая, продралась на скулах.

Не страшно.

Чего бояться мертвецов? Живые страшней. Таннис притянула колени к груди и подергала руку, спуская петлю ниже. Подумать? И о чем же ей, спрашивается, думать? Подчиниться и сделать так, чтобы Кейрен поверил, будто она нашла другого? Поверит же, это несложно… девочка из Нижнего города… как там Стелка говорила? Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше?

Кейрен ее проклянет… и забудет.

Зато жив останется.

Мертвец цеплялся за прутья. Не один год он умирал, значит? Исчез… чем он провинился? Хотя, кажется, Таннис знала, ведь мертвецов было больше, и та, другая, в полуистлевшем платье, все еще пряталась в углу.

Правильно, Кейрен останется жить. И женится.

И пусть у него будут дети. Раны зарастут, а шрамы исчезнут. Так ведь бывает, а с остальным Таннис как-нибудь да справится. Она прижалась лбом к холодному пруту и, выдохнув, сказала:

— Тебе было страшно умирать?

Наверное.

Свеча оплывала, и горячие восковые капли стекали на камень. Ее хватит еще на четверть часа, а потом что? Тишина. Темнота. Пара мертвецов молчаливыми собеседниками.

Ожидание.

О да, Таннис хорошо обо всем подумает. Она дернула руку, чувствуя, как впивается в кожу ременная петля. Но боль и холод отрезвляли.

Это хорошо.

Замечательно.

ГЛАВА 21

Из-под холстины выглядывали ступни. Длинные, с округлыми синюшными пятками, с тонкими пальцами, почему-то растопыренными.

— Вчера привезли… ничего, чистенькая дамочка, хотя все одно из этих. — Смотритель морга при военном госпитале отбросил покрывало с лица, и Кейрен заставил себя смотреть.

Узкое лицо со сломанным носом. Кровь отмыли, но так только хуже. Губы разбиты, рот раззявлен, и видны желтоватые обломки зубов.

…не Таннис.

Но стоять все равно тяжело, и Кейрен, покачнувшись, опирается на узкий стол.

— Ножевое, — по-своему расценил его движение служащий, он сплюнул на пол и растер плевок ступней. Ботинки на нем были хорошие и, пожалуй, чересчур дорогие для работника морга.

Снял?

Наверняка. Их же привозят одетыми, при вещах, конечно, когда эти вещи не растворяются в каменных улицах города…

— Или видела чего, или язык длинный… — Служащий пощупал волосы.

— Не сметь, — рявкнул Кейрен. — Только попробуй остричь.

Человек насупился, выпятил губу и задышал громко, с присвистом. Он отошел к своему столу, на котором, прикрытый свежей газетой, остывал ужин. Всем своим видом человек выражал обиду. Он имеет право и на вещи этой несчастной женщины, и на ее волосы, которые как назло диво хороши, длинные, мягкие… скупщики такие любят.

Говорят, прежде и зубы выдергивали.

Кейрен потряс головой, отрешаясь от вони морга, в которой перемешались запахи живые и мертвые. Не следует думать о том, что однажды его позовут к…

Выйти, аккуратно прикрыв дверь.

Выбраться из низкой пристройки. Прижаться спиной к небеленой стене. Слева возвышается темная громадина госпиталя. Справа — сад, давным-давно лишившийся листвы. Дымят трубы. Дымный воздух горек, и Кейрен пьет его, вдох за вдохом, глоток за глотком. Голова снова кругом… и матушка станет пенять, что провонялся.

И опоздал.

Почти опоздал… нехорошо.

Плохо. Муторно. Но снова не Таннис, и разве это — не счастье? С едким привкусом формалина, с промокшими ботинками и желтушным, присыпанным пылью снегом.

Надо идти…

И наконец сказать, что ему нужна свобода. Кейрен дернул родовой перстень, который сидел на пальце плотно. Не снимается, и прежде он отступал, но сейчас, присев рядом с подтаявшим сугробом, сунул в снег руку. Держал долго, а потом смотрел, как прилипшие к коже кристаллы тают, стекая по пальцам грязными ручьями. Перстень сошел по воде легко, оставив полоску белой кожи.

Кейрен сжал кулак и сунул перстень в карман.

Отец разозлится… матушка расстроится… но Райдо прав, хватит уже.

— Дорогой, — леди Сольвейг позволила себе нахмуриться, выражая высшую степень недовольства, — мы почти опоздали.

— Мне жаль.

Вежливая ложь. И полупоклон. Ей. Дамам. Мать Люты в винном бархатном платье. Сама невеста, привычно-мрачная, напудренная сверх меры, словно под этой пудрой ее матушка пыталась скрыть разочарование. А что, еще немного, и нарисуют новое выражение лица, только тоску в глазах не спрятать.

Леди Сольвейг морщится.

— Дорогой, где ты был? — Вежливый вопрос предвестником холодного отчуждения, с которого начинается ссора. Впрочем, когда это матушка снисходила до ссор? Она держала оборону ледяными взглядами, идеальными манерами, собственным совершенством, до которого прочим было не дотянуться.

— В морге, — не стал притворяться Кейрен.

— Служебные дела? — Матушка укоризненно покачала головой. — Мне казалось, что тебя должны были…

— Матушка, мы разве не опаздываем?

Приподнятая бровь. Взмах ресниц. И рука невзначай касается прически, словно проверяя, не выбился ли непослушный локон.

О нет, разговор не закончен: отложен на время. Не при посторонних, пусть они — уже почти родня, но это «почти», зыбкое, толщиной в волос, не позволяет нарушить представление об идеальной семье.

— Что ты делал в морге? — не переставая улыбаться, спросила Люта. — Кого-то убили, да?

— Да.

От нее пахло цветочной пудрой.

И волосы, закрученные тугими буклями, гляделись неестественно, да и сама она в бледно-розовом платье из переливчатой, какой-то хрустящей с виду ткани была похожа на фарфоровую куклу. Кукла замолчала, приняв руку. Позволила проводить себя да экипажа и уже там, спрятавшись от настороженного взгляда леди Сольвейг — матушка явно не доверяла будущей невестке, — выдохнула:

— Я ее боюсь.

— Кого?

— Твою мать… она вся такая…

— Идеальная.

— Точно, идеальная. А я — нет.

— Ты живая.

— Пока да. — Люта поерзала на сиденье, сунула пальцы под корсаж и, резко выдохнув, попыталась его подтянуть вверх. — Жуткое платье. Тебе оно нравится?

Кейрен пожал плечами: честно говоря, ему было все равно.

…та девушка в морге с длинными рыжими волосами, которые остригут несмотря на все запреты, была нагой.

— Мама считает, что должно бы понравиться. — Люта вздохнула и попыталась расправить кружева, чтобы прикрывали чересчур уж смелый вырез. — А я себя голой чувствую. Или дурой. Или голой дурой… круглой.

Она шмыгнула носом и часто-часто заморгала, сдерживая слезы.

— Не будет свадьбы. — Кейрен вытащил перстень.

— Что?

— Если ты, конечно, не передумала…

Люта отчаянно замахала головой, и накрученные букли заплясали.

— Случится скандал. — Кейрен оперся головой о стенку экипажа. — Обвинят, конечно, меня, но и твоя репутация…

— В задницу репутацию, — выпалила Люта и покраснела, она и рот прикрыла ладошкой.

— В задницу… ты, главное, больше не делай глупостей. Сбегать не надо, но если вдруг понадобится помощь…

— Я знаю, где тебя найти. Ты же к ней уйдешь, да?

— Да.

…если отыщет. Он не настолько хороший нюхач, а человека среди людей найти — задача почти непосильная. Но Кейрен справится. И Райдо прав был, советуя разбить город на сектора.

Работать по ночам, когда активность падает.

…жаль, ему пришлось уехать, но он обещал, что вернется.

— А в морге ты…

— Просто работа. Ничего важного…

…но лишь еще одна девушка, условно подходящая под описание. Седьмая, кажется… семь девушек за семь дней. И Таннис все равно жива, иначе он бы почувствовал.