Лестница на небеса, стр. 29
Нехотя встала и прошла в кухню выпить воды. Уже занимался рассвет, и она не стала включать лампу, предвидя расспросы проснувшихся родителей.
— И право, что взять с сумасшедшей? — усмехнулась Мышка.
Пила она жадно, долго, точно никак не могла утолить жажду. Словно вся состояла из этой жажды, или вода успокаивала ее, помогая выйти из мира черных снов и дурных предчувствий?
— На дне она, где ил, — прошептала Мышка одними губами, всматриваясь в черный переплет окна. Тряхнув головой, поморщилась и пробормотала: — Нет, это бред какой-то. Надо выспаться.
Мышка догадывалась, что ничего у нее не выйдет, и весь завтрашний день она будет страдать от тяжести в голове.
— Какая идиотская ночь, — проворчала она, все-таки укладываясь снова. — Вроде бы ничего неприятного со мной накануне не происходило… Разве что с кузякинской компанией встретилась…
Впрочем, додумать она не смогла. Словно в самом деле первые рассветные лучи прогнали мрак, и ей стало немного спокойнее, хотя и ужасно грустно, словно умер кто-то рядом… И все-таки она заснула.
Конечно, Костик проспал. Будильник задребезжал ровно в шесть, но он привычно накрыл его подушкой. Проспав еще полчаса, все-таки проснулся. Что-то ему надо было сделать. «Но что же?» — мучительно пытался он вспомнить.
А вспомнив, вскочил как ошпаренный. До появления в гараже отца оставалось полчаса…
Он торопливо оделся и почти бегом добрался до гаража. Голова раскалывалась с похмелья.
Костик долго возился с замком, пальцы дрожали, и он поминутно оглядывался — как бы кто-нибудь не увидел. Надо было все-таки отволочь эту пьяную, бесчувственную дуру домой, ругал он себя. Если отец застанет ее тут, будет крупный вопеж с вытекающими последствиями. И пропадет возможность пользоваться машиной.
Наконец он отпер дверь, открыл машину. Сначала ему показалось, что Ленка еще спит.
Он выключил отопление. В машине так отвратительно пахло, что он едва не поперхнулся, когда прогорклый воздух проник в легкие. Невольно закашлялся — и удивился, что Ленка не отреагировала. Продолжала спать с приоткрытыми глазами… Точно подглядывала за ним в щелочки опухших век.
Костик потряс ее за плечо, приговаривая:
— Э, Лен… Вставай. Папа скоро…
И тут волна ужаса поднялась в его душе, обретая физическое состояние. До тошноты…
Он даже зажал рот, чтобы его тут же не вытошнило. Он уже не мог больше себя обманывать.
Ленка была мертва.
Сначала Костик хотел выбежать на улицу, кричать, звать на помощь, но сумел взять себя в руки. Сейчас придет отец. И…
Решение родилось быстро. Само собой. Он вышел из гаража, осмотрелся. Вокруг не было ни души. Хоть в этом повезло, мрачно усмехнулся он.
Насыпь была рядом. Взяв Ленку на руки и удивляясь, что раньше, живая, она была гораздо легче, чем теперь, словно смерть придала ей весу, он потащил ее к насыпи. Он поминутно оглядывался, пытаясь определить, нет ли кого-нибудь поблизости. Наконец он смог избавиться от ноши, положив ее на рельсы.
Стараясь не оглядываться, Костик спустился вниз, быстро запер гараж и зашагал прочь.
Вслед ему донесся гудок поезда-экспресса. Он остановился, прищурившись, посмотрел и вздохнул с облегчением.
Поезд несся по нужному пути. Именно по тому, где сейчас лежала, раскинув мертвые руки, Лена Кузякина.
Глава 2
ЛЕСТНИЦА, ВЕДУЩАЯ НА НЕБЕСА
— Да прекрати, твоя Кузякина рано или поздно этим бы кончила… Она водку пила, как молоко… Анька, ты на себя не похожа… — Плач ребенка в соседней комнате заставил Маринку прервать монолог. — Вот тебе светлая радость материнства, — проворчала она. — Я сейчас.
Она вскочила, но на минуту остановилась, обернулась и невольно вздохнула. Какой один — тут два ребенка…
— Мышь, — сказала она, опускаясь перед ней. — Ты же совсем белая… Ну что ты принимаешь это так близко к сердцу? Как будто у тебя кто-то близкий умер.
Ребенок продолжал плакать. Маринка чертыхнулась и исчезла, чтобы незамедлительно вернуться со щекастым младенцем на руках.
— Ну, видишь, Темка, тетя Аня плачет… Глупая у тебя крестная мамочка… Никак не поймет, что жизнь одних людей резко отличается от…
— Маринка, как ты не понимаешь! Я же все это предчувствовала, видела, что смерть ее уже так заполнила, надо же было предупредить! Я виновата…
— Дура она, правда, Темка? — адресовалась Маринка к притихшему на ее руках сынишке. — Она, похоже, во всем у нас виновата… Вздумала одна девица напиться до чертиков, а потом на рельсах вздремнуть, и Анька Краснова во всем виновата оказалась! Словно это она, Анька, ее поила насильно и заставляла жить так, чтобы неминуемо рельсами закончить!
— Я же предчувствовала, — повторила Мышка. — И ничего ей не сказала…
— Ну да, конечно. Тебя и так за дурочку держат, а ты бы еще стала бегать за этой идиоткой со своими предчувствиями… Сейчас ты сидела бы в желтом домике с окнами в сад, а Кузякина-то никуда бы не делась! Заметь, ничего бы не изменилось в лучшую сторону! Потому что тебе же никто бы не поверил…
— Тогда зачем я это чувствую? Ведь, если человек может предвидеть…
— Слушай, я тебе не дзен-буддистка, чтобы покачаться, как китайский болван, и выдать нужный ответ! И не оракульша дельфийская… Можно все предвидеть, но ты ничего изменить не сможешь! Кассандра вон сколько про неминуемое падение твердила, и никто ее не послушал. Дурой окрестили. А когда факт оказался, как говорится, налицо, ее вообще ведьмой обозвали. Тут, знаешь ли, возможны два варианта. Либо ты психованная, либо ведьма. Анька, давай ты закончишь? Лучше возьми Темку, пока я ему кашу сварганю… Говорят, если держать в руках ребенка, все грехи прощаются. Так что, если ты чувствуешь себя в чем-то виноватой, после Темки все кончится…
Она отдала ребенка Мышке, а сама отправилась варить кашу. Правда, сделано это было не без умысла — дети на Аньку действовали как лекарство.
«Скорей бы они с Кингом своими обзавелись, — подумала она. — И тот немного бы успокоился, и Анька… Да и какие бы у них были красивые детишки! Умненькие… Если уж Темка такой славный, хотя и родила я его от полного фуфлыжного придурка, то уж Анькины-то наверняка были бы супер…»
— Знаешь, что я думаю, — сказала она, вернувшись. — Надо вам с Кингом кончать валять дурака. Обзаведетесь парочкой прелестных лягушат, все ваши дурацкие мысли закончатся… Значит, так. Сегодня же вечером ты его обольщаешь… Он ведь сам с места не двинется лет до сорока… Вот исполнится тебе сорок, он сочтет, что ты, стало быть, немного подросла и годишься для интимных отношений… А то и нет. Может, ему покажется, что ты дозреешь к пятидесяти. Так что тебе самой надо все взять в свои руки. В пятьдесят лет лишаться невинности будет довольно неприятно…
— Маринка! — воскликнула Мышка. — Ты бы хоть ребенка постеснялась!
— Ребенок ест кашу и в такие сложные вопросы пока не вникает, — отрезала Маринка. — Плюс ко всему, я думаю, что, как только ребенок начнет соображать, я сама его ознакомлю с неминуемыми в его дальнейшей жизни проблемами… Дабы беды не случилось. Так вот, вернувшись к нашим баранам…
— Маринка! — взмолилась Мышка.
— Я уже семнадцать лет ношу это имя. Больше бы меня устроило Изабеллой нарекаться. Но как назвали, так уж и назвали. Правда, и я Темку отчего-то Тристаном назвать постеснялась. Анька, слушай меня внимательно, потому как я уже кое-что в этой пакостной жизни уразумела. Вы с Кингом так и будете ходить друг возле друга, пока не случится беда. Или объявится какая-нибудь коза назойливая, которая Кинга на себе женит, или к тебе какой-нибудь настойчивый урод клеиться будет.
— И пускай, я же не среагирую…
— Среагируешь. Хотя бы от обиды. Вы из-за какой-нибудь ерунды поссоритесь, и ты пожелаешь отомстить…
— Да не пожелаю я!
— Не зарекайся… Так что вам надо это сделать. Хук. «Я все сказал», — проговорил уставший от человеческой тупости индейский вождь и засунул в рот ребенку последнюю ложку каши…