Воронята (ЛП), стр. 12

— Я бросаю, — сказал Мило.

Он перевел быстрый тревожный взгляд с секретарши на Велка, и тот знал, что Мило думал о том, сколько стоил отец Велка когда-то и как мало он стоил сейчас, намного после того, как статьи покинули первые страницы газет. Весь младший преподавательский состав и администрация ненавидели Аглионбайских мальчиков, ненавидели за то, что те имели и что символизировали, и Велк знал, что все они в тайне радовались падению его статуса.

— Как насчет тебя, Барри? — спросила секретарша. Затем она сама ответила на собственный вопрос: — Нет, ты не куришь, ты слишком хорош для этого. Что ж, пойду одна.

Мило повернулся, чтобы тоже уйти.

— Выздоравливай, — любезно пожелал он, хотя Велк никогда не говорил, что заболел.

Голоса в голове Велка ревели, но на этот раз, его собственные мысли их заглушили.

— Я думаю, уже выздоровел, — сказал Велк.

Возможно, смерть Жерни была не напрасной.

6

Блу, вообще-то, не могла себя охарактеризовать в качестве официантки. В конце концов, она также преподавала чистописание третьеклассникам, делала венки для Общества «Дам, пропагандирующих вечное здоровье», выгуливала собак, принадлежащих горожанам Генриетты из богатейших кварталов, и пересаживала декоративные растения для пожилых дам их района. Нет, ну серьезно, работать официанткой в Нино, это самое меньшое из всего того, чем она занималась. Но график работы был гибким, и в её странном резюме, запись о её работе на вид была самой законной из всех, что были в нем прописаны. Да и что лукавить, платили больше.

Здесь, по сути, была только одна проблема с этим Нино, случилось так, что для практической выгоды, заведение принадлежало Аглионбаю. У ресторана имелось шесть блоков со столиками от железных ворот кампуса Аглионбая на самом краю исторического центра города. Это было не самое приятное место в Генриетте. В городке были и другие заведения с огромными теликами и громкой музыкой, но ни одному из них не удалось захватить воображение школьников так, как Нино. Просто для справки, Нино было местом, в котором проводили обряд посвящения; если вы легко велись на Спортивный Бар Мортона на Третьей улице, то не заслуживаете быть принятым в правящий круг.

Потому парни из Аглионбая, были не просто студентами этого славного заведения, они были здесь даже больше аглионбайцами, чем в самой школе. Громкими, напористыми, вели себя так, будто им всё дозволено.

Блу за всю свою жизнь вдоволь насмотрелась этих самых воронят.

Сегодня вечером, музыка играла уже довольно громко, чтобы парализовать какие-нибудь незначительные части её личности. Она повязала фартук и постаралась по возможности отключиться от «Beastie Boys», и напялила свою улыбку, а-ля «побольше чаевых».

Прямо в самом начале её смены, через переднюю дверь вошли четыре парня, впуская в помещение со свистом холодный свежий воздух, в котором пахло душицей и пивом. В окне около парней, горел неоновый свет, который сообщал «С 1976 года», заливая их лица неоновым зеленым светом. Парень, оказавшийся впереди остальных, несмотря на то, что говорил по сотовому, показал Кайлине четыре пальца, чтобы обозначить количество человек за один столик. Воронята вообще были хороши в многозадачности, с тех пор, как только все задачи стали решаться только в пользу их самих.

Когда Кайлина пробегала мимо с полным карманом листочков с заказами, которые необходимо было отнести, Блу отдала ей четыре засаленных меню. Волосы Кайлины как бы плавали у неё над головой, благодаря статическому электричеству и крайнему стрессу.

Блу очень неохотно спросила:

— Хочешь, я обслужу этот столик?

— Шутишь что ли? — ответила Кайлина, глядя на четверых парней.

Закончив, наконец, трепаться по телефону, первый парень соскользнул в одну из пластмассовых кабинок. Самый высокий из них ударился головой о зеленый стеклянный светильник, который висел прямо над столом; остальные, глядя на него так и покатились со смеху. На, что он сказал:

— Твою ж мать.

Когда он развернулся, чтобы сесть, из-под его воротничка выглянула татуировка. Во всех этих парнях было нечто алчное.

Блу в любом случае они нафиг не сдались.

Всё, чего ей хотелось, это работу, которая не будет выносить мозг, и заменять мысли всякой дребеденью вылетающей из синтезатора. Иногда Блу выползала наружу на бесконечно короткие перерывы, и когда она устраивалась головой на кирпичной стене в переулки, позади ресторана, она лениво мечтала о профессии, благодаря которой пришлось бы заниматься изучением древесных колец. Плавать со скатами. Отправиться в Коста-Рику и излазить там всё вдоль и поперек, чтобы выяснить больше о размере хохолка Карликового тирана.

На самом деле, он не очень понимала, правда ли ей хочется так уж побольше узнать о Карликовый тиране. Ей просто нравилось название, потому как, для девушки ростом каких-то полтора метра, изучение Карликового тирана звучит как настоящая профессия.

Все эти воображаемые жизни казались такими далекими от Нино.

Спустя лишь всего несколько минут с началом смены Блу, с кухни ей подал знак менеджер. Сегодня это был Донни. В Нино имелось около пятнадцати менеджеров, и все они имели отношение к владельцу забегаловки и ни один из них не был выпускником школы.

Донни удалось, одновременно, сидеть в ленивой позе и предлагать телефон.

— Твой предок. Ээ, мать.

Что в общем-то не нужно было уточнять, потому как и без его подсказок Блу прекрасно знала о ком шла речь. На самом деле, она уже пыталась выяснить у Моры, кто же её отец, докучая расспросами, но та аккуратно переводила разговор, уклоняясь от ответа.

Выдергивая телефон из руки Донни, Блу уткнулась в угол кухни, рядом с неизлечимо жирным холодильником и большой таза-образной раковиной. Несмотря на все её усилия, Блу все же толкали каждые несколько секунд.

— Мам, я работаю.

— Только не паникуй. Ты сидишь? Тебе бы наверное лучше присесть. Ну, если возможно. По крайней мере, опереться на что-нибудь. Он позвонил. Чтобы наметить встречу.

— Кто, мама? Говори громче, здесь ужасно шумно.

— Гэнси.

На какой-то момент Блу не поняла. Затем понимание упало тяжелым грузом в ноги. Голос ослаб.

— Когда… ты ему назначила?

— Завтра в обед. Это самое скорое, что я могла предложить. Я пыталась пораньше, но он сказал, что раньше будет в школе. Завтра у тебя смена?

— Я поменяюсь, — тут же ответила Блу.

Но все же кто-то другой произносил эти слова. Настоящая Блу вернулась во двор церкви, слыша, как его голос говорил: «Гэнси».

— Поменяйся. Иди работай.

Когда она повесила трубку, ее пульс участился. Это было реально. Он был настоящий.

Это все было правдиво и ужасно, ужасно необычно.

Казалось глупо сейчас быть здесь, убирать со столов, разливать напитки и улыбаться посетителям. Ей хотелось быть дома, прислониться к прохладной коре раскидистого бука перед домом и попытаться решить, что же изменилось в ее жизни. Нив сказала, что в этом году она влюбится. Мора утверждала, что она убьет свою настоящую любовь, если поцелует его. Гэнси, предположительно, умрет в этом году. Каковы шансы? Гэнси должен был быть ее истинной любовью. Должен был. Потому что она не собиралась никого убивать.

Неужели это и есть, как предполагается, жизнь? Может быть, лучше было бы не знать.

Что-то тронуло ее плечо.

Касание было строгим нарушением линии поведения Блу. Никто не трогал ее, пока она была в Нино, и особенно никто не должен был касаться ее сейчас, когда она в кризисе. Она обернулась.

— Могу. Я. Тебе. Помочь?

Перед ней стоял выглядящий аккуратно и по-президентски постоянно болтающий по мобильному Аглионбайский парень. Его часы на вид стоили больше машины ее матери, и каждый сантиметр его открытой кожи был покрыт лестным оттенком загара. Блу никогда не понимала, каким образом аглионбайским парням удавалось загореть раньше, чем местным. Возможно, это как-то связано с весенними каникулами где-нибудь на Коста-Рике и Испанском побережье. Президентский Мобильник, наверное, был ближе всего к карликовому тирану[8], чем когда-либо была она.