Восстание на Боспоре, стр. 98
– О-о-о! Ох! – высоким, кликушеским голосом закричала женщина.
– О-о-ох! – подхватили хороводы такими заунывными нотами, что херсонесцев мороз по коже подрал.
– Тьфу ты! – в замешательстве сплюнул Бабон. – Да никак мы попали на праздник к самой Гекате! А у нас нет макового семени защититься от ее чар!
Не все участники ночного моления оказались увлеченными ритуальными танцами и пением. Один внимательно наблюдал за херсонесским отрядом. И, не ожидая дальнейшего, вышел навстречу Бабону. Это был рослый скиф с русой бородой и прямым крупным носом. Он не торопясь приблизился к всадникам и протянул их главному пергамент, свернутый трубкой.
– Что это? – сердито и надменно спросил Бабон, подбоченясь.
– Это, – ответил скиф по-эллински, – преславная агарская княгиня Табана справляет тризну на могиле своего мужа Борака.
– Борака? – почти закричал Бабон, наливаясь злостью. – Агарская княгиня?.. Хо!.. И вы осмелились приблизиться к воротам священного города, который недавно пытались разграбить?! А ну, в арканы весь этот сброд!
Бабон уже поднял руку, намереваясь дать сигнал к атаке. Но словно по мановению волшебного жезла, плясуны остановились и быстро подняли с земли копья. Мгновенно они окружили свою княгиню плотным кольцом и ощетинились блестящими остриями. Из-за кургана медленно выехал десяток конных, тоже с копьями. Это обстоятельство подействовало на наглого и трусливого Бабона с необыкновенной убедительностью. Он завертел головой, понимая, что в такой обстановке лучше оглянуться в поисках пути для возможного бегства, нежели лезть на рожон.
Он обратил внимание на протянутый пергамент.
– Ага! Что это? – совсем другим тоном переспросил он.
– Это охранная грамота, выданная прекрасной княгине Табане самим Диофантом, войска которого уже заняли Неаполь. В грамоте говорится, что великий понтийский стратег берет под свое покровительство вдову князя и разрешает ей свободно выполнить свой долг на могиле мужа. А все, кто обидит княгиню, головой ответят самому Диофанту по законам войны!
– Ого! – изумился Бабон. – А ну, Гекатей, посмотри, – так ли это?
Все оказалось так.
Посрамленные разведчики повернули коней обратно. Вслед им опять раздались дикие и странно-кликушеские выкрики вдовы и завывание скифов. Вдова продолжала свои моления, не опуская рук. Она даже не взглянула на греков, словно их здесь и не было.
Удалившись на приличное расстояние, Бабон изругался.
– Вы мальчишки! – заявил он спутникам. – Может, вы думаете, что Бабон испугался этого демонического действа?.. Нет!.. Вы о другом подумайте!.. Я уже заметил, что Диофант ведет двойную игру. Он воюет со скифами на поле битвы и заигрывает с ними после войны. Не одна жена Борака под его покровительством. Он возвысил пьяницу Гориопифа, он посадил высоко нашего недруга Дуланака! Он не преследует многих, кто участвовал в войне против Херсонеса! О, хитрый человек!.. А еще хитрее – Бритагор!.. Но и мы не столь уж просты!.. Вот ужо уйдет флот…
3
Всадники давно скрылись во мраке ночи. Моление продолжалось, но становилось не таким исступленным. Люди утомились, их движения замедлились, выкрики стали менее громкими, чем вначале. Наконец женщина опустила руки и в изнеможении присела на сиденье из попон.
– Вот и все, Лайонак! – усталым голосом произнесла она, принимая из рук бородатого воина чашу с вином. – Я все выполнила на могиле Борака по закону предков. Он теперь не будет мучиться голодом и жаждой в стране вечных снов, ибо много мяса и вина мы отдали ему, на год хватит!.. Я сказала Бораку: «Ищи своего друга Фарзоя среди мертвых, здесь его нет!» И это все!.. Теперь я могу вернуться в Агарию, к своему племени, и никто не упрекнет меня в забвении памяти умершего. И ты, Лайонак, поезжай к себе на Боспор! Там тебя никто не узнает, ибо ты оброс бородой, война состарила и изменила тебя. Здесь же, в Скифии, тебе делать нечего… Позови Таная.
– Танай! – негромко позвал Лайонак, – подойди. Херсонесцы уехали.
У костра появился человек в скифском колпаке и одежде пастуха. Только по подстриженным усам можно было узнать в нем оргокенского повстанца, прошедшего трудный и опасный путь вожака крестьянских отрядов.
– Ну, Танай, скажи, а куда ты?.. Тебя ищут псы княжеские. И Диофант не простит тебе твоих подвигов. Дуланак и Гориопиф – твои враги лютые. Рать твоя рассеяна.
– Рать моя, великая княгиня, соберется по первому моему зову, да только не время сейчас. Ослаб народ, а враги сильны.
Танай присел на корточки перед костром и стал подкладывать в огонь сухие стебли полыни.
– Поедем со мной в Агарию, – предложила княгиня, наливая чашу вина и протягивая ее смелому воину, – такие, как ты, нужны агарскому племени!
– Спасибо, княгиня! За вино и за доброе слово! Но, прости меня, не верю я, чтобы Фарзой погиб. Хочу разыскать его и освободить! Один он смог бы стать настоящим народным воеводой и освободить Скифию!
Глаза Табаны вспыхнули, словно она ожидала этих слов. Но тут же погасли.
– Нет, – произнесла она, печально опустив голову, – если бы он был жив, я знала бы об этом.
Лайонак настороженно поднят руку и прислушался. Он уловил неясные звуки со стороны моря.
– Ты ждешь Пифодора, – усмехнулась княгиня меланхолически, – напрасно. Пират побоится высадиться на берег около Херсонеса. Да и что он может знать?
– Но я слышу плеск весел!
– Это смех ночных духов… Давайте заканчивать тризну!
По знаку Лайонака котлы были сняты с треног, все воины, усталые после плясок, уселись вокруг. Началось обильное поминание покойного князя Борака. Люди жадно ели мясо, пили вина, привезенные на вьюках щедрой княгиней. Последняя вздыхала и продолжала бормотать не то молитвы, не то заклинания.
Боспорец искоса посматривал на вдову. Он уже заметил, что Табана после смерти Борака жила надеждой разыскать Фарзоя. Теперь же, когда Диофант разбил эту надежду своим ответом, все чаще стала обращаться к богам и духам. Охотно устраивала моления и жертвоприношения, во время которых ее лицо становилось каким-то отчужденным, хотя и не теряло своей привлекательности. Еще молодая телом, женщина старилась душой, проявляла склонность к раздумью и печальным настроениям.
– Да, – сказала она, – не в добрый час решил Борак отправиться на помощь Палаку. Погиб сам, погиб где-то в степи царь, неизвестно, что случилось с царицей… Вот нет и Фарзоя… Видно, и мне надо уходить в страну духов.
– Что ты, княгиня! – возразил горячо Лайонак. – Тебе ли говорить о смерти! Ты молода и прекрасна, тебе суждены счастье и радость!.. Тебе надо быть с мужчиной! Одиночество и беспрерывные моления засушат тебя. Известно, что женщина лишь около мужчины сохраняет свежесть тела и веселье души.
– Увы, – зловеще отозвалась Табана, – увы!
Люди вскочили, прервав пиршество, некоторые кинулись к оружию, другие закричали, указывая на море:
– Лодка! Лодка!.. – и стали подкидывать в огонь хворосту, желая рассеять полуночный мрак.
– Тише вы! – властно приказал Лайонак. – Не нужно ни криков, ни лишнего света!
К берегу пристала лодка, еле различимая в темноте. Из лодки выскочил человек. Гребцы остались на местах, держа весла наготове.
– Эй, кто там? – окликнул приезжий, держа в руках меч.
– Опусти меч, Пифодор! – спокойно отозвался Лайонак. – Было время, я не мог узнать тебя, когда ты отрастил бороду. Помнишь, у Таная? А теперь вот и ты не признал меня из-за бороды.
– Это ты, Лайонак?.. И с бородой?.. А это кто?.. Ты, брат Танай? Ого-го! – Человек расхохотался таким беззаботным и заразительным смехом, что все серьезные поминальщики не могли не улыбнуться. Продолжая болтать и смеяться, он приблизился к огню и, разглядев Лайонака, опять разразился своим мальчишеским хохотом.
Сам он выглядел щеголевато. Одет был в скифские шаровары и черный ольвийский плащ. На голове тускло блестел медный шлем. Хорошо выбритый подбородок лоснился, как у богатого человека. Но он не походил на эллина, ибо отпустил длинные вьющиеся усы, как это было принято у борисфенских поселенцев, и в ухе болталась большая золотая серьга.