Восстание на Боспоре, стр. 62
6
Саклею не хотелось раньше времени показывать царю свою гостью. Его тайные посыльные уже уехали за пролив, где собирали сведения об обстоятельствах смерти Пасиона и о величине наследства, оставленного им дочери, о темной роли Карзоаза во всей этой истории.
Он ждал возвращения своих лазутчиков со дня на день, рассчитывая нанести удар Карзоазу и Алкмене наверняка.
И вдруг эта встреча на охоте так неожиданно спутала его планы. Старик гневался и уже решил, что накажет Алцима за недосмотр, а своевольную девчонку ушлет в самое дальнее селение, где она будет ждать решения своего дела вдали от города.
– Позор! Какой позор! – шептал он раздраженно Алциму, пока слуги накрывали столы, а лекарь с важным видом рассматривал царапину на бедре царя.
– А что я мог сделать? – оправдывался Алцим. – Она каждый день требовала верховых поездок в степь. Любит охотиться и не слушает никаких уговоров. Поеду, и все! А не поеду в степь, так пойду пешком в Пантикапей. Мне, говорит, надоело ждать. Я не пленница твоего отца… Вот и выехали. Все шло хорошо. Но она заметила волка и погналась за ним. Хотела заполевать волка, а наскочила на царя.
– То-то и оно! Нагнала на царя зверя! Хорошо, если волк не бешеный.
– Но она и спасла царя! Убила волка, сам царь признал это перед всеми.
– Верно. Зато теперь Алкмена быстро пронюхает все и примет свои меры.
– Надо было предупредить меня об охоте царской.
Саклей скрепя сердце согласился с сыном. Решил, что нужно спешить. Следуя ходу своих мыслей, приказал Алциму нарядить девушку в одежды своей жены, сшитые более двадцати лет назад, когда Афродисия была еще молода и хороша собою.
– И пусть ожидает своей очереди в соседней комнате.
Царь уже успокоился по поводу своего ранения. Эвмен перевязал ему ногу красной тканью с наговорами и сказал, что все будет хорошо. Царь заявил, что теперь он не прочь отведать хозяйских хлеба-соли. Давно уже он не ощущал такого волчьего аппетита.
– Больше года я не гостил у тебя, – с необычайной приветливостью обратился Перисад к Саклею. – А у тебя здесь так хорошо! Вдали от всех надоевших дел, послов разных стран, разговоров о деньгах, о войне. Право, я устал от суеты, от городской жизни, от всего. Как я хотел бы пробыть у тебя целый месяц, спать на открытом воздухе по-сарматски и всегда, вот как сейчас, испытывать острое желание поесть. Что там у тебя изготовлено?
– Государь! – развел руками Саклей, как бы в избытке чувств, – да если такое случится, то это мне, старику, послужит для душевной радости и счастья! Я помолодел бы около тебя! А что приготовлено – сам посмотри. Прошу к столу!
Вся охотничья ватага с большим удовольствием расселась вокруг огромных столов в той же зале, где Алцим принимал Гликерию в памятную ночь. Царю принесли отдельный стол, уставленный золоченой редкостной посудой. Служить царю стал сам хозяин. Саклей брал у слуг блюда и вина и переставлял на стол царя, предварительно пробуя их – как вкусны, нет ли отравы?
Обед начался довольно шумно, вино из подвалов запасливого хозяина полилось обильной рекой. Языки развязались. Царь вел себя непринужденно, громко смеялся и шутил, вспоминая подробности охоты.
Подали козла, что заполевал сам царь, о чем торжественно заявил Саклей. Перисад еще больше оживился. Тушка козла, разделенная на много частей, быстро исчезла в желудках гостей, все находили, что это самое вкусное блюдо из всех поданных к столу.
– Жаль, что волчье мясо не употребляется в пищу, – заявил Перисад, смеясь, – а то мы отведали бы, как вкусен тот волк, что сам хватил царской крови, а погиб от руки золотоволосой Артемиды. Той, что прячется от нас.
Все зашумели одобрительно. Царь продолжал, лукаво поглядывая на Саклея:
– Может, твоя Артемида сама хотела затравить меня волками, как небесная богиня затравила Актеона? Только та напустила на бедного парня собак. А потом – я же не видел твою племянницу купающейся, за что же такая кара?
– Дело случая, государь, – развел руками старик, – на охоте с твоими предками и не такие дела бывали. Туры нападали. Даже многие на землю падали, когда, бывало, конь ногой угодит в лисью нору. И все-таки страшно, что твоя жизнь в опасности пребывала!
– Что ж! Благодаря смелой наезднице жизнь наша вне опасности! И я хотел бы с чашей в руках поблагодарить ее. Как?.. Или ты отправил племянницу в ту башню, что стоит выше всех?! И запер семью замками? И ключи спрятал? Открой, прошу тебя!
Пирующие криками поддержали царя. Олтак хмурился, обдумывая странное происшествие.
– Воля твоя – закон! Хотя девчонка заслуживает наказания за то, что вольно говорила с тобою и смотрела на лицо твое в упор. Прости ее, не узнала она тебя, ибо никогда ранее не видела.
– Уже простил, – продолжал шутить и смеяться царь, – покажи свою племянницу, дай мне возможность поблагодарить ее. Адонис был смертельно ранен кабаном и воскрешен Афродитой. Если я умру от волчьего зуба – меня воскресит твоя племянница!
Девушка, наряженная в залежалые одежды и драгоценности больной хозяйки дома, стояла наготове за дверьми. Рядом с нею Алцим, раздраженный, недовольный всем происшедшим. Он знал, насколько падок царь на женскую красоту, и ревновал свою гостью, к которой успел привыкнуть.
– Для чего меня нарядили в эти ризы? Я же не жрица! – с неудовольствием шептала девушка. – Неужели обязательно нацепить на лоб эти камни, подвески золотые, чтобы моя просьба дошла до царева сердца?
– Слушай, Гликерия, ты сейчас при всех не говори царю о своем деле. Сейчас царь устал и ранен…
– Ранен? – перебила девушка. – Разве это рана?.. Мой отец дрался со стрелой в боку! Вот это рана!
– Но Перисад – не твой отец, а царь Боспора!
Вошел поспешно Саклей и сделал знак рукой. Девушка, а за нею Алцим тронулись в зал, навстречу пиршественным крикам и звону посуды.
– Запомни, – прошептал Саклей, – ты племянница моя. И не говори ничего о том деле, ради которого приехала. Царь не сейчас должен узнать о том, что случилось с Пасионом. Не время.
Девушка вошла в зал с подносом, на котором стояла золотая чаша лучшего вина. Она смело подошла к цареву столу и, склонив голову, протянула поднос.
Всех поразили стройность и красота девушки, скромность и достоинство, с которыми она держалась. Они не знали, что неудобные наряды сковали движения Гликерии и она охотно заменила бы тяжеловесные украшения и ткани на удобный замшевый кафтан всадника.
Перисад с откровенным любопытством вгляделся в чистые черты ее лица и, протянув руку к чаше, произнес!
– Саклей не сказал мне имени твоего. Как зовут тебя?
Девушка подняла на царя глаза и громко, без страха ответила на вопрос его. Слова, произнесенные ею, поразили всех:
– Я Гликерия, дочь лохага Пасиона из Фанагории, твоего бывшего верного слуги и полководца. Он всю жизнь боролся с врагами твоими. А теперь – убит по тайному приказу Карзоаза, все его достояние захвачено этим злодеем. А я бежала тайком, чтобы не стать добычей того же Карзоаза. И молю тебя о справедливости! Помоги отомстить за смерть отца моего и возвратить то, что отнято у меня противно законам!
Она опустилась на колени и склонила голову на грудь.
Перисад растерялся. Не стал пить вино, поставил чашу на стол, лицо его задергалось, он оскалился, не будучи в силах подавить этой некрасивой гримасы.
– Что?.. Что такое?.. – с какой-то беспомощностью обвел он всех глазами и остановился на Саклее.
– Великий царь! – поспешил вмешаться хозяин. – Пасион и я родственники. Моя жена – двоюродная сестра тетки Пасиона. И я призрел девушку в беде. Не хотел открывать тебе тайны этой, дабы не ронять в глазах твоих и всего народа имя тестя твоего. А поступил он жестоко и несправедливо. То, что сказала Гликерия, правда. И не в моих силах теперь скрывать ее.