Восстание на Боспоре, стр. 59

– О боги, страшные слова говорит этот человек!..

– Довольно, расходитесь, вон уже бегут стражи!

– Спасайтесь!

Со стороны порта к храму бежала толпа рыночных уборщиков. Впереди размахивал палкой Атамаз. Толпа поспешно рассыпалась кто куда. Высокий человек, что произносил поджигательские, бунтарские речи, исчез в переулке.

– Что случилось? – спросил Атамаз, хмуря брови. – Почему стражу звали?

– Ловите бунтарей, ловите! – волновался жрец, показывая пальцем.

Но ловить было некого, толпа разбежалась.

– Ну хорошо, – решительно кивнул головой Атамаз, узнавши, в чем дело, – мы разыщем этого бунтаря, не уйдет!.. Эй, за мною!

Зенон, тяжело ступая ревматическими ногами, спешил скрыться в храме Синдиды. Народных волнений он боялся страшно и проклинал себя за неудачное высказывание перед толпой.

3

Не все поступали как Астрагал. Многие, вместо того чтобы продавать самих себя, торговали детьми. На понтийские корабли, что грузились хлебом, толпами, как козлят, загоняли малышей, преимущественно мальчиков, купленных по неслыханно дешевой цене.

К акрополю пришло около сотни изможденных голодом, разорившихся селян. Их никто не купил бы порознь, как истощенных, негодных к труду. Они решили обратиться к милости самого царя. Каждый имел на шее петлю в знак того, что идет к царю в полное и вечное рабство за кусок хлеба. Просители стали на колени и затянули что-то нудное, наподобие похоронного плача, и протягивали худые руки в сторону ворот акрополя.

Бывало, таким несчастным цари раздавали хлеб, желая показать свою щедрость. Перисада Пятого лишь встревожил этот наплыв голодных. Гневаясь, он думал, как поступить. Повелел разыскать Саклея. Но царица предупредила своего супруга. Она позвала Олтака и отдала ему приказание действовать. Через несколько минут ворота акрополя со скрипом раскрылись и сотня конных дандариев с гиком врезалась в толпу. Многих задавили насмерть, перекалечили, исхлестали нагайками. Голодающие с криками метнулись прочь, но одумались, обернули свои лица, на которых отражалась уже не мольба, но озлобление и обида. В дандариев посыпались камни. Слух об этом событии сразу облетел все закоулки города и вызвал различные суждения. Одни возмущались, другие качали головами, полагая, что царь поступил неосторожно. Тем более что дандариев в городе ненавидели, как чужаков и царицыных псов.

Олтак вернулся к царице с изрядным синяком на лбу, взъяренный, тяжело дыша. Он просил разрешения разослать по городу конных воинов для розыска «бунтарей». Но царица не решилась на такое. Направилась к Перисаду. В покое царя увидела суку с двумя щенками, что прыгали и визжали на ковре к великому удовольствию государя.

Перисад всегда любил животных больше, чем людей. Увлекшись развлечением, он не заметил Алкмены. Та кашлянула. Царь поднял голову – и сразу стал серьезным и усталым на вид. Он увидел, что черные глаза супруги мечут искры и она готовится сообщить ему что-то неприятное.

– Хитрые и подлые люди. – с раздражением начала царица. – Твои помощники распустили народ! Варвары не хотят работать, смеют требовать хлеба у самых ворот твоего жилища!

– Я знаю это и готовлюсь принять решение.

– Мною уже приняты меры…

Царица рассказала о том, что произошло и как дандарии встретили отпор со стороны толпы. Перисад заволновался, и его лицо задергалось, рот раскрылся, блеснули зубы.

– Напрасно, – произнес он, стараясь сохранить спокойствие, – напрасно ты сделала это. Такие поступки лишь раздражают народ и выставляют царскую власть в дурном свете. И я прошу тебя, дорогая супруга, не вмешиваться в мои отношения с народом.

Временная слаженность взаимоотношений Перисада и Алкмены часто нарушалась. Царица все чаще и больше вникала в дела государства, проявляя в своих действиях решительность и грубую прямолинейность, так как была сторонницей крайних мер и суровости в управлении народом. Это вносило нежелательную нервозность в жизнь дворца, обостряло обстановку, вызывало протесты Саклея и других вельмож, лучше, чем царица, понимающих опасность необдуманных действий.

Перисада раздражали как поступки Алкмены, так и жалобы на них со стороны вельмож. Он не находил в себе сил и решительности поставить всех на свои места. И, когда ему начинали говорить о напряженности в государстве, он еще больше сердился и доказывал, что бояться нечего, дела в царстве идут совсем не плохо и Боспор находится на небывалом подъеме.

Он гордился своей идеей расплаты с наемниками хлебом и земельными участками.

– Мы богаты хлебом, как никогда, – говорил он возбужденно, – хлеб – наше богатство! А вот золотые запасы иссякли. Значит, будем расплачиваться тем, чем богаты. А раздавая участки земли фракийцам, мы укрепляем нашу власть в деревне. Военные поселенцы – клерухи – будут нашей опорой среди крестьян.

По его указанию пайки рабам не уменьшали, но заменили зерно смесью просовых, ячменных и пшеничных отходов. Пустили в ход старую, порченую, провонявшую рыбу. Теперь рабы стали получать пищи даже больше. Только питательность такого рациона оказалась совсем низкой. Рабы роптали. Зато на их желудках удалось сэкономить немало зерна.

Лицемеры и льстецы старались превознести дальновидность Перисада, его государственную мудрость.

– Проникновенный ум нашего государя помог нам найти выход из трудного положения, – говорили они, втайне пряча свои сбережения в ямы и прислушиваясь ночами – не подступили ли скифы к стенам города и не взбунтовалась ли чернь.

4

Перисада раздражало, что вокруг Алкмены всегда толклась орава дандариев в остроконечных меховых шапках, затянутых в талии кафтанах, засаленных шароварах, с длинными мечами и плетьми толщиной в три пальца.

Дети кавказских предгорий, дандарийские воины томились в большом городе, задыхались от его духоты и пыли. Они изнывали в бессмысленном безделье, много спали, разговаривали о пустяках, пили при случае до полной потери сознания и все свои деньги относили в домики портовых гетер. Они не считались наемниками, подобными фракийцам, их содержание было очень скудным. Но Алкмена находила средства и помогала Олтаку содержать свою гвардию. Когда и этой помощи не хватало, дандарии не терялись. Они занимались поборами на рынках, под видом взыскания царской пошлины, а то выезжали в окрестности столицы и грабили крестьян, угоняли их скот, выгребали зерно, чем снискали себе дурную славу и всеобщую ненависть.

Олтак был завсегдатаем на царицыной половине. Впрочем, он один из своих соплеменников усвоил эллинские обычаи и манеры, умел носить греко-скифские одежды, принятые при дворе, обладал способностью вести разговор.

Своей услужливостью, исполнительностью и вежливостью Олтак сумел угодить Перисаду. И тот терпел его, хотя и задумывался, не слишком ли близок к царице этот красивый лицом варвар. Но царя еще больше коробило, когда, войдя на половину Алкмены, он натыкался на черное медведеподобное чудовище, обвешанное оружием, с выпученными глазами и волосатыми лапами. Это был личный телохранитель царицы – Зоил. Он стоял на том самом месте, где когда-то видели Агафирса, соматофилака Камасарии. Зоил был достойным преемником жестокого раба, хотя и выглядел несколько по-иному.

Перисад в душе побаивался неистового кавказца. Тот загораживал своей фигурой двери царицына покоя, отходил в сторону не спеша, кланялся неохотно, глядел высокомерно и вызывающе. Он даже спал на пороге опочивальни своей повелительницы. В любой миг по хлопку розовых ладоней он готов был предстать перед нею, дикий, решительный и бесстрашный.

Дандарии бродили по полупустым залам, садились на пол в кружок, пили и ели, распространяя вокруг пряный дух лука и кислого сыра, что привозили им из-за пролива.

Совсем незнакомые люди то и дело приезжали с той стороны Боспора Киммерийского, ночевали где попало, сорили, оставляли следы грязных ног и уезжали так же внезапно, как появлялись.