Восстание на Боспоре, стр. 36
Перисад устало взглянул на царицу.
– Кто же, дорогая супруга, смеет не любить тебя, царицу Боспора?
– О, есть люди, считающие, что твоя привязанность ко мне слишком велика. Но мне лучше, чем кому-либо, известно, что тебе некогда бывать со мною. Тому, кто носит диадему, мало остается времени для любви. Почему Саклей всегда противодействует мне?
– Что, он смеет возражать тебе?
– О нет! Он слишком хитер для этого. Он поступает по-другому, желая досадить мне. Коварный старик строит препятствия моему отцу и дяде. Вчера их корабли были заведены в порт и почти все разгружены. Купцов, что плыли на этих кораблях из Амиса, заставили вместо Фанагории сойти на берег в Пантикапее. Он смеется надо мною, злой старик. За что он невзлюбил меня?
Алкмена часто заморгала пушистыми ресницами. Перисад нахмурился, и его лицо стало еще более усталым и старым, с темными пятнами на носу и щеках. О, как ему надоели все эти недоразумения!
– Печалюсь вместе с тобою, дорогая супруга, – начал он осторожно. – Но еще в давние времена наши предки установили строгий закон, гласящий: вся торговля нашего государства с иными державами ведется только через Пантикапей. Ни Фанагория, где живет твой отец, ни Танаис, ни другие города не смеют сами торговать с заморскими странами и с соседями, минуя Пантикапей. А сейчас твой батюшка, да и дядя, часто нарушают этот закон, пытаются делать торговые обороты с большой для себя выгодой, минуя нас.
– О государь, – почти плача, воскликнула царица, – но ведь мой отец – отец царицы Боспора! И если ты им недоволен, то почему бы тебе самому не указать ему на это? А то он должен терпеть обиды и унижения, а также нести убытки из-за злой воли Саклея, лохага пантикапейского. Но мой отец – тоже лохаг фанагорийский, кроме того, он избранный народом стратег города и твой наместник. Мало того, мой отец Карзоаз – ближний родственник царя, а Саклей – хитрый и злой делец. Он хочет наживаться за счет других. За счет моего отца. А танаитов не трогает, ибо получил от них тайные дары.
Перисад закрыл глаза, как бы думая. Его синеватые веки были тонки и дрожали. Алкмена опять задевала самое чувствительное место – отношения между группой пантикапейских богачей, одним из которых был сам царь, и сильными и знатными людьми других полисов. Такие города, как Фанагория, войдя в состав Боспорского царства, не утратили своей гордости. А теперь некоторые из них настолько усилились, что стали громко заявлять о своих правах и даже протягивали руки к пантикапейским доходам.
Чтобы укрепить отношения с Фанагорией, извечной соперницей Пантикапея, и упрочить свою власть на азиатском куске земли, Перисад взял в жены Алкмену. Ему и некоторым советникам казалось, что брак с дочерью могущественного фанагорийского вельможи Карзоаза укрепит союз городов, сделает его душевнее, крепче. Получилось же наоборот. Карзоаз и вся его эллино-синдская родня задрали носы и теперь требовали все больших прав и привилегий. Перисад видел это, раздражался, но не мог найти выхода. В душе он уже понял, что его брак с Алкменой не послужил на благо Пантикапея. Но Алкмена пленила царя своей женственностью и красотой, и он легко поддавался ее влиянию.
– Я думаю, прекрасная и желанная супруга моя, – с трудом выдавил он, касаясь длинными пальцами наморщенного лба, – что мы сможем сделать исключение из правила… то есть для твоего отца.
– И дяди!
– И дяди. Но, понятно, не для всех фанагорийских навклеров.
– О великий и мудрый повелитель, – царица в избытке чувств опустилась на колени перед Перисадом, обхватила его бедра своими смуглыми руками, – ты всегда найдешь правильное и достойное царя решение! Ты достигнешь той же славы, что и бог Перисад! И кто знает, может, и сам станешь богом! А для меня ты уже бог! Издай указ о разрешении отцу и дяде торговать со всеми странами без пошлин и проверки. А этого противного Саклея не слушай. Гадкий карла! Мне кажется, он хитрый и злонамеренный человек.
Перисад, смущенный неожиданными душевными излияниями царицы, пытался освободиться от объятий и просил ее встать на ноги.
Алкмена ненавидела Саклея, знала, что он тоже ненавидит ее и был с самого начала противником ее брака с Перисадом.
Послышались бодрые и частые шаги и голос, столь знакомый и ненавистный. Это он! Царица быстро вскочила на ноги, и лицо ее сразу заострилось, как у торговки на базаре, которая готовится вцепиться ногтями в волосы другой, занявшей ее место в рыночных рядах.
4
Вошел Саклей, торопливо поклонился царю и царице отдельно и, окинув их лица быстрым взглядом, заявил:
– О государь, да было бы тебе известно, что у ворот акрополя стоит тысяча фракийцев и требует выплаты денег. Заявляют, что, если им не выплатят то, что накопилось, они сложат копья и лягут спать. Послушай, они поют песни, желая привлечь твое внимание.
– Надо заплатить!
– Если мы продадим сосуды из храма Аполлона и дорогие одежды с кумира Афродиты Урании, то и тогда нам не хватит покрыть одной десятой части нашего долга.
Перисад наморщил лоб и покраснел. Он знал, что долг наемникам велик.
– Сколько же надо сейчас?
– На первый случай – две тысячи золотых. Но и их нет. Должники не отдают. Фанагория задолжала нам во много раз больше. А теперь фанагорийцы дошли до такой наглости, что торгуют с Амисом и Синопой, совсем не внося в твою казну пошлины. Если так пойдет далее, то самые сильные и богатые будут не в Пантикапее, а в Фанагории. А кто богат – тот и властен. Ты, государь, будешь нести бремя военных расходов, охранять границы и блюсти внутренний порядок, а фанагорийцы будут богатеть и посмеиваться над тобою. Так продолжаться не может. Я задержал корабли фанагорийские и заморские, что шли в Фанагорию, и жду твоего повеления продать их грузы, а деньги пустить на нужды державы!
– Что? – вспыхнула, как пук соломы, царица. – Продать грузы моего отца и дяди?.. Это кто говорит?.. О государь, отпусти меня домой за пролив, я не в силах больше слышать эти оскорбления и терпеть издевательства!
Она закрыла лицо краем покрывала и зарыдала. Царь совсем растерялся. Он строго посмотрел на лохага и пожал плечами:
– Ты, Саклей, не всегда удачно решаешь дела наши. Корабли задержал, а мне не доложил. Разве это хорошо? Суда фанагорийские задерживаешь, а танаитские пропускаешь!
– Но танаиты сделали посвящение – отдали на волю богов себя и свои товары. За это они обещали на обратном пути щедрые взносы в храмы города. Это дело угодное богам и выгодное тебе. Кто не забывает богов, тот всегда получает и награду.
Против такого соображения, подкрепленного посвящениями и грядущими взносами в казну, возражать было трудно.
– А что, если мы возьмем в долг у наших купцов?
– Уже взято, больше не дадут.
– Гм… Можно сделать так, как сделал когда-то Левкон, предок наш. Он взял у городов и богатых навклеров золотые деньги и перечеканил их на более высокую стоимость. И расплатился со всеми. А ведь Левкон был великим царем…
Саклей с трудом подавил улыбку.
– О государь, – проникновенно начал он, – это удачная мысль. Но время таких оборотов миновало. Фракийцы, получив эти деньги, понесут их заморским купцам, чтобы купить вина. Их золотые примут лишь по весу. Обман легко будет раскрыт, это вызовет их возмущение, они даже могут… поднять оружие. И так наемники, не стесняясь, грабят население деревень. А возмущенные обманом возьмутся и за города!
– Не посмеют! – высокомерно вскинул голову царь. – Усмирим непокорных железом!
– А какими силами? Наемные дружины держат в руках почти все наше оружие. Кого мы противопоставим им? Пантикапейских эфебов? Их могучие фракийцы разбросают, как котят! Ополчение потеряло воинский дух. А крестьяне хоть и ненавидят фракийцев, но вооружить их – значит создать еще одно войско для врагов!
– Но мы имеем конницу из дандариев, – возразил желчно царь, имея в виду диких степняков, возглавленных их царевичем Олтаком.