Восстание на Боспоре, стр. 30

– Скифы? – насторожился Савмак. – Хотят воевать с нами?.. И ты решаешь такие дела?

– А как же! – с важностью ответил царевич.

После минутного молчания Савмак неожиданно предложил:

– А вот будешь царем – сделай так, как в панхейской стране!

– Захочу – сделаю!

– Не сможешь… – покачал головой Савмак.

– Я не смогу? Я? – Царевич вспыхнул в возмущении и вскочил на ноги. – Да как ты смеешь говорить такое! Забываешься, раб! Я – сын царя! Я Спартокид, а Спартокиды все могут!

– Истинно царственные слова! – изрек торжественно дядька, появляясь в дверях со свитками под мышкой. – Как сладко слышать такую речь!.. Итак, начнем урок…

Савмак давно стал замечать, что Зенон весьма непоследователен в своих поучениях. Он, видимо, совсем забывал, о чем говорил вчера, и ежедневно начинал сначала или противоречил сказанному накануне. Так получилось и в этот раз. В прошлый урок он утверждал, что скифы полуживотные и не способны ни к чему, кроме рабства. Сейчас начал рассказывать о том, как скифский царевич Анахарсис был признан одним из семи мудрецов мира, изобрел горящий трут, двузубый якорь и гончарный круг. И прославлял скифов за то, что они победили царя Дария Персидского, уничтожили войско царя Кира, а его самого предали смерти. Рассказывал, как они разгромили македонского полководца Зопириона, наводили ужас на Египет и его царя Везосиса и полторы тысячи лет взимали дань с азиатских стран. Лишь ассирийский царь Нин прекратил выплату этой дани.

Все эти повествования звучали странно и некстати перед началом новой войны Боспора со Скифией.

Зенон накануне с важностью поучал царевича, как нужно угождать богам Зевсу, Аполлону, Афродите, напоминал о родстве Спартокидов с Посейдоном и Гераклом. Сегодня же, сидя в своем кресле с опухшим от вчерашней попойки лицом, он сокрушенно изрекал то, что эллинские боги – всего лишь олицетворение природы и человеческих страстей, бог же над миром один, имя ему – Разум!..

– Отец логики Аристотель и учитель его Платон утверждали, что миром правят не развратные олимпийские боги, а Разум, названный мудрецами «первым двигателем» всего сущего!.. А Сократ учил, что бог – это внутренний голос, что удерживает нас от дурных поступков…

– Ну, а какому богу ты поклоняешься? – спрашивал его Перисад удивленно.

– Мой бог – великий Нус! Суть – разум. Разум – это сила, движущая материей. Он всюду – в делах человеческих, в рое пчел, в шуме горных потоков и в свете солнца… Великий Нус!..

Говоря это, Зенон многозначительно поднимал палец.

В словах его все отчетливее звучали нотки печали и уныния. Рассказывая о семи чудесах света, он под конец покачал головой и заключил меланхолически:

– Но и чудеса света не вечны, как не вечны боги, не вечны люди и их деяния. Сады Семирамиды – в развалинах. Храм Артемиды Эфесской – сожжен безумцем Геростратом. Землетрясения разрушили величайшую статую Колосса Родосского, и никто ее не восстанавливает. Фаросский маяк тоже был разрушен, ныне восстановлен, не знаю, надолго ли… Одно ясно – все в мире не вечно!..

Перисад, обычно безразличный к речам своего наставника, сейчас был возбужден беседой с Савмаком о всемогуществе Спартокидов, и ему захотелось возразить старому учителю.

– Вечна лишь слава Спартокидов и созданная ими держава! – неожиданно и резко поправил Зенона царевич, вставая во весь рост и оглядываясь надменно, как бы спрашивая взглядом: «А ну, кто не согласен со мною?»

Зенон замер на миг с раскрытым ртом, потом сообразил, что сказал неладное, и кубарем скатился с кресла. Упав ниц перед царевичем, он весь в слезах произнес:

– В великом потомке славного Спартока и божественного Перисада мудрость сохраняется, как вино в золотом сосуде! Сосуд полон, и больше не требуется пополнения извне!.. Твое обучение закончено. Ты – созрел. Что моя мудрость перед твоей? Всего лишь пересказ того, что изрекли древние мудрецы. Ты же мудр от рождения!..

Савмака поразила эта сцена. Она же явилась и последним его уроком, полученным вместе с царевичем.

8

Вечером на приеме у отца в присутствии Камасарии, лежавшей на ложе из-за резкого обострения болезни, наследник, желая поразить их своими познаниями, долго декламировал «Коринфские сказания» Эвмела. Получив одобрение, он пошел дальше и заявил напрямик, что как только станет царем, то перестроит царство по образцу, данному в произведениях Ямбула и Евгемера, после чего на Боспоре не будет ни голодных, ни бедных, все будут равны и счастливы.

Камасария переглянулась с царем и внимательно дослушала пылкое заявление внука, погладила его руку своей сухой ладонью и слабым голосом задала вопрос:

– Скажи, дорогой: боги всемогущи и мудры, им подчиняются все стихии, но равны ли они между собою?

– Нет, не равны… – Царевич задумался, вспоминая отрывки того, что слышал от Зенона. Потом возразил: – Но ведь боги, начиная с самого Зевса, всего лишь олицетворение сил природы и человеческих страстей. Зенон говорит, что бог един для всей земли и для всех народов, он управляет всей природой под видом Разума. Разум же, великий Нус, распределен в природе по частицам и в то же время связан со своим первоисточником. И пчелы имеют частицу божественного разума, хотя и меньшую, чем человек.

Царица опять переглянулась с ухмыляющимся царем. На ее щеках выступили пятна краски.

– Значит, твой Зенон научил тебя не признавать всесильных богов, искать разума у насекомых и сделать всех людей равными?

– Да, – подтвердил Перисад, краснея и начиная соображать, что сказал невпопад.

– Тогда скажи – как Платон разделял людей?

– На три группы. Низшую – плотскую, живущую лишь потребностями тела.

– Правильно. Еще!

– Среднюю – с зачатками души.

– И это верно. Дальше.

– И духовную. Это «пневматики», люди, способные познать высшую истину, они велики разумом, и никто не может равняться с ними, судить их. Они призваны управлять остальными людьми и всем миром.

– Хорошо!.. Как же ты думаешь сделать равными людей, столь различно одаренных? Мудрого эллина – и варвара, наполовину зверя? Благородного хозяина – и его подлого, грязного раба? Царя, потомка богов, – и нищего с гнилым дыханием?

Перисад потупил взор, понимая, что зашел далеко и заблудился. Пытаясь уменьшить свою вину, поспешил сказать:

– Это Савмак начал смеяться надо мною, сказал, что я не смог бы сделать людей равно счастливыми, как у Ямбула и Евгемера!

– Савмак? – подняла подбритые брови царица. – Раб смеялся над царским сыном? Откуда он знает, что написано Ямбулом и Евгемером?

– Он слыхал от Зенона! Он быстро изучил алфавит, даже научился сам читать книги!

Камасария сделала удивленное лицо. Царь усмехнулся.

– Великие олимпийцы! Воистину мы живем в век беззакония, – прошептала Камасария, – а обучение и воспитание наследника мы отдали на откуп пьянице Зенону и хитрому рабу!.. Иди, мой дорогой. Потом твой отец ответит тебе на все сказанное тобою. А пока – занимайся своим делом. Мы будем решать дела государства.

В тот же вечер Зенона вызвали в царские покои. Дядька направился туда с видом важным и уверенным. Знал, что дело воспитания юного Перисада идет хорошо и, кроме благодарности, ему сказать ничего не могут.

Но стражи у дверей удивленно переглянулись, когда из глубины царских палат послышались истошные вопли вперемежку с глухими ударами. Через полчаса Зенона вынесли два раба на его собственной хламиде, насквозь пропитанной кровью. Его положили на навозную кучу за конюшнями, пугая крыс и бродячих собак.

Потом наступила очередь Савмака. Его позвали в конюшню, где дюжие воины скрутили ему руки, сорвали одежды и повалили на навоз. В недоумении фаворит старался понять, что хотят с ним делать. Огненно-жгучие удары градом посыпались на его спину. Страх и ощущение невыносимой боли ножом резанули по сердцу, дурнота подступила к самому горлу. Он чувствовал не просто боль, ему казалось, что огромный костер пылает на нем, сжигает до костей его кожу и мясо, раскаленные стрелы вонзаются в тело, колют и режут его на части своими остриями. Он хотел вскрикнуть, но лишь пена клубом пошла изо рта. Ему представлялось, что его глаза вот-вот разорвут веки, выскочат из орбит и лопнут от напряжения. Мысли смешались, свет померк. Истязаемый впал в беспамятство. Его били, уже бесчувственного, долго и ритмично, как молотят хлеб на току.