Восстание на Боспоре, стр. 123
– Но они убивали наших людей, оказали сопротивление! – крикнул кто-то.
– Они убийцы, – раздались возмущенные возгласы, – а убийцам одна награда – смерть!
– Верно, – согласился Лайонак, спокойно и твердо смотря в глаза тысячам людей, – они встретили нас мечами!.. Есть убитые!.. Сколько у нас – столько и у них!..
Закон равного возмездия был понятен каждому из рабов. И многим это показалось убедительным, веским. Однако почему же пираты пошли против повстанцев?
– Они не поняли, какому царю мы служим, думали, что мы воины царя Перисада, – ответил Лайонак.
– Все равно – смерть! – выкрикивали наиболее нетерпеливые, не понимая, почему Лайонак заступается за преступников, им же самим схваченных.
Поглядывали вопрошающе на Савмака. Но царь молчал.
– Поглядите, – продолжал Лайонак, – вот эти люди много лет махали веслами на корабле врага нашего Диофанта!.. А ну, гребцы, поднимите руки!
Те подняли руки. Это было печальное зрелище. Страшно изуродованные, напоминающие какие-то клешни, руки рабов были покрыты блестящим рогом мозолей, имели ладони полукруглые, неразгибающиеся, повторяя форму весельной рукоятки.
– Вот руки, что работали на жестокого хозяина – Диофанта! А ведь Диофант хотел у Перисада купить всех нас и сделать двойными рабами! Ибо страшен был Перисад, а Митридат страшнее его!..
Солнце выглянуло из-за пролива, осветило лес корявых рук. Шум на площади вдруг вырос в грозный рев, клич ярости и ненависти к жестоким поработителям. Напуганные ночными событиями горожане прислушивались к этому крику и в страхе спрашивали друг друга: «Что еще? О боги, как они страшно кричат!.. Это не люди, а звери, они жаждут нашей крови!..»
– Это – рабы Диофанта и Митридата, – продолжал Лайонак, повысив голос. – Они могут рассказать вам, как сладко жилось и работалось им под понтийским кнутом. Они – братья наши. Они, когда узнали нас, сразу сложили оружие все как один… А теперь судите их.
Подойдя к Савмаку, Лайонак вполголоса добавил:
– Пойми, царь, в темноте люди не могли разглядеть друг друга. Помилуй их!
Савмак молчал.
– Кроме того, – не выдержал и добавил Лайонак, – среди них – скифский князь Фарзой, лихой рубака, человек отчаянной храбрости, друг и родственник покойного царя Палака. Его знают в Скифии, за ним стоит бедный, но воинственный род Ястреба. Этот человек может нам пригодиться. Ведь степные скифы – братья наши.
– Скифский князь? – Царь с живостью поднял голову.
Лайонак угодил ему в чувствительное место.
– Да. Я встречал Фарзоя в Скифии и знаю, что народ любил его. Это воевода агарской рати в битве с Диофантом. Он знает приемы войны эллинов и понтийцев, ибо учился на Родосе. Его надо помиловать!
В ярких лучах утреннего солнца рабы с «Арголиды» выглядели печально. На их рубище засохла кровь. Лица казались серыми и безжизненными. Фарзой ничем не отличался от других. Грива выгоревших на солнце, тусклых от грязи волос закрывала ему глаза. Когда он говорил или шевелил губами, растрепанная борода странно двигалась вперед и назад. Но мышцы на обнаженных руках выпячивались подобно глыбам камня, а мозолистые кулаки, казалось, таили в себе необыкновенную мощь и крепость.
По знаку Лайонака гребцы упали на колени и протянули натруженные руки к царю, умоляя о пощаде.
Фарзой не последовал их примеру и пощады просить не стал. На вопрос, почему он не делает этого, князь огляделся, откашлялся и произнес громко и отчетливо:
– За этих несчастных, что много лет сидели у весла, я прошу народ и царя вашего! Сохраните им жизнь! Они хорошие люди, и если вы их примете в свою семью – жалеть не будете! Они ненавидят хозяев и будут мстить им наряду с вами!
– Хорошо говорит!
– Справедливо, нельзя казнить неповинных, она тоже были рабами!
– Отпустите их!
– Будь по-вашему, – тряхнул головой Савмак, – но пусть князь скифский доскажет то, что начал. Говори!
– Все! Больше мне не о чем говорить!.. Разве о пиратах… Они тоже из рабов. Это они освободили меня и моих товарищей по веслу. Их несправедливо было бы казнить. А за себя я не прошу. Я приму смерть спокойно. Я у Диофанта не просил пощады, ибо я воин и скифский князь! И у тебя, новый царь Боспора, тоже не буду вымаливать себе жизнь! Ни в чем я не провинился перед тобою! Вели убить меня, если найдешь это нужным!
Он отошел в сторону и остановился с видом гордым и независимым. Выскочил Пифодор. Его руки были связаны за спиной. Волнуясь и ломая скифскую речь, он заговорил быстро:
– Я был рабом в Элладе. Копал серебряную руду на Лаврийских рудниках. Но я раньше вас поднял меч восстания! Я не захотел дальше носить цепи – и вот стал пиратом! За вас радуюсь, что побили хозяев и сами хотите быть господами на Боспоре. Но смотрите – ваша борьба только лишь началась. То, что вы сделали, – малая часть грядущих трудов. Впереди – война. А воюете вы не очень хорошо. Это я видел, когда схватился с вами. Берегитесь! Не научитесь воевать – сомнет вас Диофант, как табун коней сминает степную траву! Если оставите моих людей живыми, получите верные руки, острые мечи, которым все нипочем! Хотите казнить – казните. Смерть – сестра наша, и мы встречаемся с нею как родственники. Падать на колени мы тоже не будем. Не для того мы стали пиратами, чтобы в тяжелую минуту слезы лить. А вот пленного князя Фарзоя пощадите! Вся степная Скифия потребует от вас возмездие за кровь Фарзоя, если вы прольете ее!.. Подумай, рабский царь! Стать братоубийцей легко, да потом отвечать за это будет тяжко. Убьешь князя – станешь врагом скифского степного народа!
Высоко подняв голову, Пифодор с достоинством отступил назад и стал рядом с Фарзоем.
Мятежники зашумели, послышались споры и горячие словесные перепалки. Савмак стоял, заложив руки за спину, и ничем не выражал своего мнения.
– Царь! Решай, как быть! На то тебя царем выбрали!
– Чего решать, все ясно, это же братья наши!
– А со Скифией нам ссориться не надо! Освободить князя!
Савмак поднял руку. Все замолчали.
– Ну, вы, пираты, и вы, гребцы с корабля, – звучно произнес он, – с кем хотите быть? С нами или сами по себе? Если с нами – оставайтесь, если нет – все дороги ваши!.. Решите потом… Освободить их!
Освобожденные смешались с повстанцами, послышались смех, шутки. Кто-то угощал гребцов хлебом. Солнце начало пригревать. Толпе надоело стоять перед Савмаком, и она стала редеть. Савмак что-то шепнул Лайонаку, и тот, подойдя к Фарзою и Пифодору, весело рассмеялся.
– Благодарите царя Савмака, – сказал он, – вы свободны!
Царь кивнул головой и удалился во дворец. Начиналась новая страница в истории Пантикапея.
Глава четвертая.
Цветы и тернии
1
Невероятное совершилось. Доведенные до крайности, рабы и угнетенные произвели переворот. Они штурмом овладели твердыней Боспорского царства Пантикапеем. Владычество Спартокидов кончилось. Оно не выдержало отчаянного напора народа и после короткого сопротивления рухнуло, рассылалось вдребезги, превратилось в груду обломков, мусора и пыли.
То, что с такой спесью и гордостью возвышалось над народом, что с холодной жестокостью угнетало тысячи согбенных в нищете и горе тружеников, оскорбляло и обезличивало их, – перестало существовать.
Нет самовлюбленного Перисада, что гордо называл себя потомком Геракла и Посейдона, правнуком «бога», – Перисада Первого. Его голова, что строила козни против народа, превратилась в мяч, которым играли опьяненные победители. Перисад Пятый оказался последним в династии тиранов – царей Боспора; своей жизнью он расплатился за все тяжкие преступления, как свои, так и своих жестоких предков.
Те же, кто не смел называть себя людьми, кого считали лишь прахом у ног земного бога, смело заглянули в чопорные храмы акрополя, где по-прежнему стояли аристократически изысканные, щеголевато-красивые статуи олимпийских богов, тех самых, что всегда служили рабовладельцам, благословляли палачей и держали народ в страхе и послушании.