Великая Скифия, стр. 72
Опять вмешался Гераклид. Он заговорил, часто взглядывая на царя Агелу:
– По-твоему, Миний, выходит, что Херсонес не больше как рыба, попавшаяся в сети к Митридату. Но ведь не сам Митридат захотел стать нашим предстоятелем – заступником. Мы просили его об этом, и наша мать Гераклея способствовала нам в этом. Неужели метрополия могла желать худа своей колонии?
– Гераклея – наша метрополия, это верно. Но она вошла в состав Понтийской империи и исполняет волю понтийского царя!
Гераклид не унимался.
– Но ведь и боги города в своих откровениях указывали нам делать так, а не иначе!.. Неужели, Миний, даже городские боги служат Митридату?
Задавая этот вопрос, Гераклид обвел всех торжествующим взглядом.
Лицо Миния потемнело. В его сверкнувшем взоре отразилась сложная гамма чувств. Тут были досада, гнев, презрение к ограниченному иерею, пытающемуся влиять на государственные дела, не понимая в них ничего. С уст эпистата уже готовы были сорваться резкие слова.
Дамасикл, внимательно наблюдавший за происходящим, своевременно вмешался.
– Сейчас не время обсуждать, правы ли были боги и почему они сделали так, а не иначе! – заявил он. – Боги всегда правы, но далеко не всегда даже самый большой мудрец может сказать, что они замышляют и куда хотят направить судьбы людей. И ты не прав, Гераклид, задавая такой вопрос Минию. Эпистат всего лишь человек, хотя умнее многих из нас. Его ум направлен на дела земные и не изощрен в общении с богами. И я считаю, что слова Миния о замыслах Митридата достойны внимания. Видимо, помощь Херсонесу входит в какую-то часть замыслов гордого царя на пути к мировому владычеству!..
Дамасикл сделал паузу, как бы для того, чтобы присутствующие могли возразить ему. Не спеша продолжал:
– Митридат Понтийский хочет стать вторым Александром и обладает умом, честолюбием и целой фалангой хороших советников и стратегов. Но Александр шел на восток, а Митридат хочет идти на запад. Оборона Херсонеса входит в его широкие планы. Однако народ херсонесский привык считать, что все события мира вращаются вокруг Херсонеса, как солнце, луна и звезды – вокруг земли. Народ верит в величие своего города, и… не нам с вами разубеждать его в этом. Народ не должен сомневаться в целесообразности всех мер, предпринимаемых советом полиса. Если он узнает, что полис стал подобен кораблю, потерявшему руль, и уносится куда-то волею чуждых ему сил, то он потеряет уважение не только к нам, кормчим корабля, но и к городским богам за их бессилие. А это будет означать гибель Херсонеса. В этом смысле Гераклид прав. Но и он забыл, что мы говорим не перед народом, а на тайном совете. И все же ясно, что Гераклид хороший гражданин и может блюсти народное благочестие и уважение к властям города.
– Он хорошо говорит, – заметил кто-то вслух.
– Да, почтенные демиурги, – продолжал секретарь, – нас народ выбрал не для того, чтобы мы своими разногласиями развалили полис, но для того, чтобы мы соблюли и укрепили его! Верно ли я говорю?
– Верно, – согласились все.
– А для этого мы должны сохранить авторитет наших богов. Их независимость и мудрость – залог счастья, свободы и независимости полиса!
– Правильно, – подтвердил Агела, смотря куда-то в угол своими немигающими глазами.
– Народ должен знать также, что Митридат протягивает нам руку не для того, чтобы запрячь нас в свою колесницу, но потому, что боги хотят сохранить священный город, а совет мудро и безошибочно делает свое дело. Не стечение обстоятельств, но мудрость управляющих – вот что спасет город. И я знаю, что Миний прекрасно понимает это, равно как и то, что послов надо посылать, и обязательно с подарками. Его же возражения, не понятые Гераклидом, всего лишь прием оратора, желающего обнажить истину путем противопоставления. Он хотел, чтобы вы сами вынули жребий правды… Итак, народ будет ждать помощи только в том случае, если ему будет известно, что послы поехали в Понт, и падет духом, если мы не сделаем этого. Подарки же нужны обязательно… Приняв подарки, Митридат будет видеть в нас друзей и окажет помощь с открытым сердцем. Видя, что мы добровольно идем к нему, он не только выполнит свои обязательства, но и не предпримет против нас худого, и мы всегда будем пользоваться элевтерией. Не так ли, Миний?.. По-моему, я лишь завершил и выразил твои действительные мысли, видя, что ты оружие логики хочешь заменить более слабым оружием чувств… Я кончил.
Речь Дамасикла произвела впечатление. Миний медленно поднял голову и уперся глазами в оратора. В волнах его бороды угадывалась улыбка.
– Как всегда, Дамасикл, ты умен и владеешь собою, – молвил он, – ты правильно понимаешь меня и достоин занимать свое место до конца дней своих. Да, демиурги, мы пошлем к Митридату послов и подарки, как того требуют боги и интересы Херсонеса. Но готовиться будем к осаде с расчетом на всю зиму! Не ранее весны можно ждать прибытия флота из Синопы. Наши расчеты будем хранить в тайне, так же как и наши опасения. Поклянемся же хранить тайну нашей беседы и заранее уготовим проклятие и казнь тому, кто разгласит ее!
Все подняли правые руки. Царь Агела скрепил клятву молитвой.
Решив собрать народ на завтра, эсимнеты, жрецы и члены совета покинули зал.
10
Народ встретил демиургов криками:
– Мы требуем немедленной экклезии!
– Нужно совершить моления и принести жертвы!
– Надо готовиться к осаде, а совет ничего не делает!
– Стены города требуют ремонта!
– Запретить вывоз хлеба из города!
Попытки разъяснить, что совет готовит ряд мер, о которых сможет доложить лишь завтра, вызвали целую бурю возражений. Было очевидно, что народ возбужден и самое лучшее не раздражать его еще больше.
Начались приготовления к молениям. Двери всех храмов раскрылись, забегали храмовые рабы, жрецы облачались в свои широкие одежды. Вели жертвенных быков, мычавших испуганно и косивших налитые кровью глаза на толпы людей.
Ученики, уже распущенные Бионом, шныряли между взрослыми, радуясь свободе.
Неожиданно произошло замешательство, раздался глухой рев, сопровождаемый тревожными окликами. Жертвенные быки сцепились бодаться. Храмовые и рыночные рабы старались их разнять, но посвященные богам животные не понимали торжественной обстановки и продолжали реветь, напирали один на другого. Венки из головок лука и чеснока, что украшали их рогатые головы, свалились на землю и были растоптаны тяжелыми копытами.
Молодой раб Торет хотел разогнать забияк ударами палки и издал особый крик, которым он погонял скот на родине.
Старший раб храма Девы Костобок остановил его и укоризненно сказал при этом:
– Что ты делаешь? Ведь это жертвенные животные. Разве их можно бить? Тебя за такое оскорбление святыни подвесят на сутки на тонких ремнях, а то еще что-нибудь придумают похуже!
Зато мальчишки непочтительно горланили и, шлепая себя по ляжкам, хохотали. Левкий кричал Гераклеону:
– Гляди, гляди! Бык, посвященный Зевсу, одолевает быка, посвященного Херсонесу!
Кто-то дал ему затрещину. Остальные шалуны рассыпались кто куда.
Мужчины бросились крутить быкам хвосты. С трудом строптивых животных разняли и развели.
– Плохой признак!.. – прокаркала старуха в рваной накидке, спускаясь по ступеням храма Девы. – Бог над богами Зевс сердится на наш город! Это предзнаменование, означающее горе полису.
Старуха подняла вверх скрюченный палец и сделала зловещее лицо.
Все шарахнулись от вещуньи. Смущение и ропот холодной волной прокатились в народе.
– Да, признак нехороший, – вздохнул кто-то, – да и без признаков ясно, что нас опять ждут беды и лишения.
– Внимание, внимание! – послышалось в толпе. – Царь Агела начинает молитву!
Агела вышел к алтарю Обожествленного города в венке из дубовых листьев и в белой одежде. Он окропил себя водою из священного сосуда, потом поднял руки вверх, обращаясь к олимпийским богам. Молился долго, шевеля губами. Затем обратился к подземным богам, топал ногами и кричал полным голосом, стараясь привлечь их внимание. Окончив моление, сел на Камень ожидания с видом человека, готового сидеть очень долго. Этим он символизировал ожидание милости богов и намерение не сойти с места, не получив от них просимого.