Великая Скифия, стр. 58
Зато Тойлак испытывал полное удовлетворение и не мог скрыть злорадной усмешки, что скривила его бабье лицо. Фарзой заметил это и ответил Раданфиру:
– Не думаешь ли ты, что выдача Хрисогона не обошлась без участия нашего жреца?
– Очень возможно, – в раздумье протянул князь-воевода. – Шут часто подкусывал Тойлака, тот не мог не знать этого. А жрец не из тех, которые понимают или прощают шутки. Их бы с Саклеем на один воз с сеном посадить да поджечь! Вот вони было бы!..
Бунак стоял в дверях, все видел и слышал. Трясся, как осиновый лист, но не от страха, а от лютой ненависти, обиды, непереносимой горечи и досады. Царь, которого он любил, которому служил с верностью собаки, выдал его из мгновенной прихоти заклятому врагу, отдал в рабство и на расправу проклятому мучителю Саклею, его разорителю и кровопийце!.. Опять вспыхнуло желание кинуться с кинжалом и убить на месте гнусного старикашку, а затем умереть самому от руки царских телохранителей. Но тут же вспомнилось предупреждение Лайонака и то великое дело, что затевается на Боспоре. Теперь Бунак желал, как никогда, немедленного похода на восток, против Пантикапея, города жестоких господ и слез невольничьих.
После приступа ярости наступило состояние безразличия. Шут прошел коридорами, шатаясь как пьяный. Стража хохотала, показывая на него пальцами.
– Глядите, глядите!.. Наш дурак с царского пира хмельной бредет!
Лайонак поджидал его во дворе, услышал крики и хохот.
– Что с тобою, ты в самом деле пьян? – Сатавк невольно рассмеялся, когда перед ним предстала потная физиономия шута с расплывшимися румянами и выражением комической растерянности.
Бунак махнул рукой.
– Саклей околдовал царя лестью и подарками!.. Палак обласкал старого дьявола и под конец предложил ему самому выбрать вещь по вкусу, на память… И он выбрал…
– Ну?.. Что же он выбрал?
– Он сказал, что ему пришелся по вкусу царский шут, и царь…
– Отдал тебя Саклею?
– Да! Отдал меня врагу моему в вечное рабство, как собаке отдают обглоданную кость!.. Вот он, сон Никии, вот моя встреча с черным теленком!
Лайонак стоял пораженный.
– Но ведь ты же свободный человек! Ты же не раб Палака!
– Но я – сатавк, я чужой среди царских сколотов. Я ел хлеб Палака, и по эллинским законам стал как бы его вскормленником. А вскормленник – тот же раб.
– Это шутка, Бунак! В Скифии не эллинские законы, а сколотские. Народ не позволит царю раздавать в рабство свободных людей!
– Повторяю: народ – это сайи, царские сколоты. А я беглый раб. Где мой род, где мое племя? Кто поднимет голос в мою защиту? Я одинок, а один человек – это и есть та самая пылинка, о которой я говорил тебе. Любой ветер несет ее куда хочет. Для меня ветром стал каприз моего царя.
– А я надеюсь, что царь проспится и возьмет свое слово обратно.
– Думаю, что нет.
– Тогда, – Лайонак понизил голос, – бери коня и беги в горы к таврам!
– Тавры выдадут меня, они сейчас в сговоре с Палаком. А потом царь узнает, что ты помог мне бежать, и тогда конец твоему посольству! А я не хочу этого! Сатавки должны быть освобождены! Вон, за мною уже идут!
Подошли воины Саклея, рослые дандарии, смуглолицые, с крючковатыми носами. Бунак встретил их взглядом ненависти, рука сама потянулась за мечом, но его не оказалось, лишь загремели дурацкие бубенцы.
– Ну, царский шут, – насмешливо обратился к нему один из дандариев, коверкая сколотскую речь, – теперь твой хозяин – благочестивый и знатный господин Саклей!.. Пойдем, он велел привести тебя к нему.
Лайонак предусмотрительно нахлобучил на глаза треух, боясь быть узнанным.
Шут понял, что все кончено, и горестно вздохнул.
– Передай Никии все, что знаешь! – сказал он другу на прощанье. – Действуй через Раданфира и Фарзоя. Добивайся своего, Никия тоже поможет тебе.
Они обнялись. Лайонак шепнул на ухо товарищу:
– Будешь в Пантикапее, помни тайное слово «Сотер» и знак его, начертанный на песке… Этим ты найдешь друзей и помощь среди участников нашего братства!
Бунак ушел окруженный стражей, словно пойманный преступник. Лайонак посмотрел ему вслед и с горечью промолвил:
– Видно, все цари одинаковы…
6
Палак сидел на помятом ложе и смаковал вино из рога. Против него стоял Раданфир с амфорой в руках. Несмотря на похмелье, царь смотрел весело. Его радовало прибытие боспорских послов, он видел в нем хороший признак.
– А налей-ка мне еще! – протянул он пустой рог. Смотря на вишневую струю вина, улыбался своим мыслям. – Вот она, греческая душа, – молвил он, поднимая взор на князя, – радуются скорому падению Херсонеса! Спешат поживиться на беде своего собрата!.. Владеть Херсонесом – давняя мечта спартокидов. Когда-то царь Левкон овладел Феодосией и нацелился на Херсонес, но не дожил. Завещал своим наследникам… Теперешние пантикапейские правители с Перисадом вместе хотели бы всю Тавриду к рукам прибрать, да силы не хватает!.. Вот и торопятся поживиться на нашей победе, ухватить торговлю с западными портами, упредить пронырливых ольвийцев. Хлеб нужен им, Раданфир, хлеб! Пусть надеются, пусть мечтают, придет время – и за них возьмемся!
При последних словах князь вскинул голову и с живым интересом уставился на царя своими карими блестящими глазами.
– Как, Палак-сай, ты уже обдумываешь поход против Пантикапея?.. Далеко видят твои глаза!..
– Нет, пока рано думать о войне с Перисадом. Пусть себе живут спокойно. Нам важно, чтобы они не лезли помогать Херсонесу. Не посмеют, побоятся… А могли бы!
Раданфир опустил глаза, глубокая складка легла между бровями. Царь заметил это. Раданфир был слишком прост душой и плохо умел скрывать свои мысли.
– Что ты? – спросил Палак. – Голова болит после вчерашнего? Или ты чем недоволен? Разгони кручину глотком вина! А потом заметь, что из вчерашнего Перисадова добра, что он прислал мне, не все мое. Там есть кое-что и для тебя. Как тебе нравится горит с золотой отделкой? А?
Он по-мальчишески тряхнул волосами.
– Спасибо, Палак! Ты не только великий царь, но и замечательный друг! Служить тебе и быть около тебя – счастье! Пусть боги служат тебе так, как я хотел бы служить! Горит мне понравился, да будет он всегда полон летучими смертями для врагов твоих!
– Что же ты, заболел? – обеспокоено допытывался царь, смотря в лицо воеводе.
– Нет, Палак-сай, я здоров и готов немедленно идти в бой за тебя! Но есть дело…
– Дело? – Палак весело расхохотался. – Ты не совсем точен, мой друг. Не дело у нас с тобою, а дела! Много-много дел! Столько же, сколько воды в море! Целые табуны дел! Долго будем объезжать их, как диких коней! На всю жизнь хватит, еще детям останется!.. Да, детям…
Царь в свою очередь задумался. Раданфир знал почему. Упоминая о детях, Палак сам растревожил свое больное место. Опия не дала ему наследника, которому он смог бы завещать власть и широкие планы.
– Какое же из дел тревожит тебя? – спросил царь, встряхнувшись.
– Прибыл еще один посол из Пантикапея!
– Что?.. Еще посол из Пантикапея? Это странно.
– Тайно от Перисада и Саклея, великий государь. Это совсем особый посол, сатавк Лайонак!
– Лайонак? Имя не редкое, но я не знаю никого из боспорской знати с таким именем. Кто же послал его?
– Его послали… впрочем, он сам лучше расскажет все. Важно одно: он хорошо осведомлен о внутренних делах Боспора, и его сведения будут нам полезны.
– Тайный посол. Странно. Где же он?
– Он недалеко. Прикажешь позвать его?
– Зови!
Царь поднялся с ложа, улыбка и выражение добродушия сбежали с лица его. Появление какого-то нового не то посла, не то гонца, странное поведение Раданфира не совпадали с его настроениями и мыслями. Подобно многим власть имущим, он болезненно воспринимал неожиданности, видел в них угрозу своим планам – и сейчас готовился к неприятной встрече.
В светлицу вошел Лайонак в сопровождении Раданфира. Боспорянин не упал на колени, но с достоинством поклонился, не проявив при этом раболепия или страха. Палак взглянул в открытое лицо сатавка и сразу узнал его.