Великая Скифия, стр. 166
По городу поползли слухи, что Херемон не просто из любопытства ходил к еврею-гадателю, но был через него связан с нечистыми духами, враждебными городу.
В подвале Тириска, на рыночной площади и у домашних очагов пошли разговоры, что не Херемоновы ли гадания у еврея-иноземца оказались причиной если не всех, то многих бедствий Херсонеса?
– Недаром Миний говорил на экклезии, что в городе есть тайный отступник, променявший своих богов на чужих!
– Я сам видел, как он ходил к еврею и жег с ним какие-то травы, но тогда никто из нас не мог подумать худого о члене совета. Теперь же все ясно.
Простые люди были рады обвинить Херемона в самых страшных преступлениях и грехах. Скрягу богача ненавидели давно, но остерегались проклинать его вслух, боясь преследований со стороны совета. Теперь же о тайных волхвованиях старика кричали во все горло на всех перекрестках и никто не пресекал этого. Большинство граждан не только поверило слухам, но всячески старалось раздуть их, еще более очернить «грифа», сидевшего на сундуке с деньгами и управляющего должниками как подданными при помощи своих безжалостных подручных – Голода и Нужды.
Кто-то бросил камень в окно его дома. Домашние рабы кинулись с палками в руках, желая задержать виновных, но им преградила путь толпа вооруженных мужчин. Последние встретили слуг Херемона ударами ножен и многих перекалечили, говоря при этом со злорадством, что они портят имущество нечестивца и наносят ему убыток.
– Бейте рабов старого скряги, пусть они потеряют способность приносить ему пользу!
– Волхвователь, колдун! – кричали горластые подстрекатели, побывавшие перед этим в доме Дамасикла.
– Кто бы мог додумать, что Херемон способен на такое! – в страхе переговаривались женщины, выглядывая из калиток.
– И ему были поручены священные овцы! – Он был членом совета! О великая Дева! Не на него ли она гневалась? – Отольются ему наши слезы, ростовщик проклятый!..
Еще один слух возмутил горожан. Кто-то узнал и рассказывал всем о тайном сговоре Херемона с Диофантом, о том, что старик обещает понтийцу сделать его тираном города и отдает ему в жены свою дочь вместе со всеми богатствами.
– Херемон продал полис за выкуп дочери из плена!
– Он и дочь продал иноземцу, чтобы лишить Херсонес независимости!..
Херсонесцы были очень чувствительны к посягательству на их элевтерию. Толки и слухи усилились, возбуждение и негодование нарастало. На площади, подобно морскому шторму, бушевали страсти народные. Слышались выкрики:
– Изгнать Херемона-отступника из города!
– Забить камнями изменника!
– Лишить его прав гражданства и имущества!
Виновник всех этих волнений находился на борту «Арголиды» и не знал, что в городе его ждет страшная опала, что его авторитет неожиданно рухнул, черная клевета преградила его жизненный путь.
Дамасикл, сидя у камина в своем доме, слушал, как шумит на площади толпа… Вошла Василика и доложила о прибытии воина-гонца.
– Введи его сюда! – приказал секретарь, продолжая греть ладони перед огнем.
Вошел рослый мужчина в меховом плаще. На его плечах и скифской шапке белел снег.
– К дальней заставе, – доложил он, – подъехали трое! Скимн, Бион и дочь Херемона!
– Что?.. Дочь Херемона?
Глаза секретаря изумленно округлились, но он быстро овладел собою. Возвращение Гедии явилось для него неожиданностью и не входило в его планы. К тому же он не знал, кто выкупил девушку и почему ее сопровождает архитектор, который, по сведениям, сидел в оковах и даже подлежал казни, против чего секретарь не возражал бы. Недовольство Скимна своей судьбой и порядками полиса давно было известно совету. Подумав с минуту, Дамасикл обратился к воину:
– Хорошо, завтра разберемся. Сделай так, чтобы все трое попали в город не ранее завтрашнего полудня, к концу экклезии. Доставишь их прямо к храму Девы!
– Слушаю и повинуюсь!
– Езжай да держи язык за зубами!.. Сделаешь, как я сказал, – получишь награду от совета!
3
«Арголида» бросила свой двузубый якорь в гавани Херсонеса к концу дня. Отцы города наспех организовали встречу. Но еще не ступив ногою на херсонесский берег, Диофант услыхал рев толпы, собравшейся на площади, и многозначительно взглянул на Бритагора.
– Мы прибыли в самый раз! – заметил он вполголоса.
Их встретили нарядные горожане и рабы, девушки с цветными покрывалами в руках. Ученики гимнасия и юные эфебы-первогодки, спешно согнанные со школьных скамей, тонкими голосами исполняли песнь, восхваляющую стратега.
Миний, Дамасикл, Агела и целая плеяда жрецов и демиургов, источая сладкие улыбки, кланялись Диофанту и поздравляли его с победой.
– Потомки не забудут твоих подвигов, стратег!
– В память о твоих победах будут высечены стелы из мрамора и отлиты бронзовые изваяния!
– Ты спас Херсонес, и город готов воздать тебе хвалу и венчать тебя золотым венком!
Так говорили льстивые херсонесцы. Диофант пробежал взором по их сморщенным от улыбок лицам, но уши его были открыты не только для льстивых похвал, но и для угрожающего гомона толпы, что бушевала на площади и не принимала участия во встрече своего освободителя.
– Да, да, – рассеянно отвечал Диофант, – мы одержали великую победу над варварами, мы отвели угрозу варварского вторжения в наш Священный город. Жаль, что это радостное событие не может утолить нашу общую скорбь по случаю утраты святыни города – Девы. Но мы вернем ее!
Понтиец поднял правую руку, сжатую в кулак, словно принося клятву, и нахмурился с видом решительным и грозным.
Архонты обменялись быстрыми взглядами, но продолжали сохранять мину внимания и любезности, не показывая ничем своего отношения к словам стратега.
– Я готов выступить немедленно перед народом и заявить, что ксоан будет скоро водворен на свое место в храме города!.. Пусть граждане не шумят и не волнуются. Тот, кто освободил город, тот не преминет вернуть и временно потерянную святыню!.. А сейчас я прошу объявить городу, что со мною прибыли три корабля с пшеницей из Керкинитиды, а также то, что Прекрасный порт в наших руках со всеми хлебными запасами!
– Слава Диофанту!
– Слава Митридату!
Толпа на площади продолжала шуметь.
На палубе показался несколько задержавшийся Херемон. Он вышел из рубки, пошатываясь и запахивая дрожащими руками полы своей шубы. Его лицо подергивалось, выражало недоумение и внутреннее усилие. Старик был настроен очень решительно и собирался предстать перед советом и народом с речью, в которой хотел обвинить власти города в легкомыслии, спросить их перед народом: как они решились на страшное и неслыханное дело – вынести ксоан куда-то далеко на поле битвы?.. Не потому ли народ утвердил сие неверное решение, что лукавые архонты припугнули его призраком голода?.. Херемон решил бросить в лицо властям обвинение в олигархии и поднять народ на священный поход против скифов сейчас же!.. Он верил, что Диофант всецело поддержит его в этом требовании и возглавит священный поход за освобождение из плена богини города.
С этими мыслями он ступил на трап. Он уже видел Миния и других сильных мужей полиса, и лицо его еще больше задергалось от внутреннего волнения.
«Освободим Деву, вернем мою голубку Гедию, а потом можно будет настроить народ на переизбрание всех магистратов!.. Нужно Херсонесу вернуть его демократию!»
Эта мысль родилась в голове Херемона мгновенно. И опять он решил, что опорой его в борьбе против Миния и Дамасикла будет Диофант.
Но с берега уже увидели «грифа, стерегущего золото», и те люди, которые только что восхваляли Диофанта, закричали возмущенными голосами:
– Вот он, отступник от городских богов!
– Колдун! Не пускать его на берег!
– Прочь с херсонесской земли волхвователя!
– Херемон – друг ночных сфинксов и демонов!
Это прозвучало столь неожиданно, что понтиец вздрогнул. Архонты с неудовольствием обернулись назад и стали махать руками крикунам, побуждая их замолчать. Но херсонесцы были людьми со странностями, и когда входили в раж, особенно на площадях, то их сдержать не представлялось возможным.