Великая Скифия, стр. 129
Полководец с беспокойством и плохо скрытой тревогой наблюдал с высоты седла, как серые массы конницы приближались издали.
– Папай! Папай!
Но это были не страшные катафрактарии, а конные лучники.
– Опять отравленные стрелы!..
И вдруг Диофант усмехнулся. Ему стало очевидно, что если бы скифы имели много таких башнеподобных всадников, они сейчас вновь обрушились бы на его войско и… возможно, покончили бы с ним.
В прошлом году он видел лишь единицы таких тяжеловооруженных витязей, в большинстве своем богатых людей – князей, старейшин. Нынче же катафрактарии составляют целый отряд большой ударной силы. Но, к счастью, скифы не так богаты, чтобы иметь большое панцирное войско. В этом их слабость.
7
Опять верховые луконосцы с заунывными криками носились на своих конях вокруг понтийского войска. Опять запели стрелы и послышались жалобы и ругательства раненых.
Дальнейшее продвижение на Хаб и Неаполь пришлось отложить. Нужно похоронить сотни трупов, в том числе и умерших от стрельного яда. Нет большего преступления, чем бросить неубранными тела павших воинов. За такую тяжкую вину закон карает сурово. Каждого воина больше всего страшит не сама смерть, а возможность остаться после смерти не погребенным по закону предков.
Опять забелел островерхий шатер, выстроились в круг телеги, задымили костры. Наспех соорудили «пиреум», храм огня, так как среди понтийцев было немало огнепоклонников. Приносили жертвы, обращались к богам с молениями о ниспослании победы.
Рыли мечами длинную, как ров, могилу.
В шатре полководца шел совет.
– Путь к Неаполю оказывается более долгим и трудным для нас, нежели в прошлом году, – обратился Диофант к соратникам, смотря на них одним глазом, прищурив другой, как беркут. – Скифы нынче злее, лучше вооружены. Мы уже пострадали от их лучников и получили хорошую оплеуху от тяжелой конницы. Палак знает, что за нарушение прошлогодней клятвы он прощен не будет и дерется с отчаянием. На помощь ему идет Тасий с роксоланской ордой. Нужно думать, что, соединивши свои силы, цари попробуют ударить нас по-настоящему…
– Нам не хватает конницы, – шепеляво сказал Мазей, брызгая слюной на бороду.
– В этом наше несчастье. Нам нужна конница для борьбы с конными лучниками Палака. А скажи, Мазей: сколько у нас мардов в легкой пехоте?
– Около восьми сотен.
– Вот!.. Марды вскормлены молоком кобылиц. Если мы их посадим на коней, они будут прекрасными разведчиками и защитниками против скифских наездников. Тем более что все они латники и щитоносцы!
– Стратег! – вмешался Мазей. – Марды все время ропщут на свою долю. «Мы, говорят, выросли на спинах лошадей, а нас заставляют ходить пешком!» Я уже приказал схватить троих и забить палками перед строем за мятежные речи.
– Мардов освободить и немедленно посадить на коней! Послать людей в соседние селения и отобрать у крестьян всех лошадей! Нам конница необходима! Херсонесцы должны были дать конный лох, но они поели своих коней во время осады… С трудом посадили на отбитых у скифов кляч несколько десятков малолеток. Кстати, как они, целы ли? Ведь они попали под удар катафрактариев.
Позвали Бабона, тот вошел в шатер прихрамывая.
– Сколько, гиппарх Бабон, было у тебя молодых всадников и сколько осталось?
– Из восьмидесяти погибло в бою трое и ранено десять.
– Как вели себя в битве молодцы?
– Прекрасно, стратег! Мальчики по моему сигналу кинулись навстречу скифам! Мы смяли их правое крыло, но врагов было много, и они нас отбросили с уроном. Но ни один юноша не показал врагу хвост своей лошади!
Диофант усмехнулся.
– Еще бы! Скифы налетели на всем скаку. Поворачиваться было некогда, да и некуда. Иначе вам пришлось бы атаковать своих.
– Но мы сражались, стратег! Мы пролили кровь варваров первыми!
– Верю! Твои эфебы неплохие ездоки и смелые ребята. Поедешь с ними по скифским селениям, где заберешь всех лошадей. Мы создадим лох из мардов, куда войдут и твои парни. А ты назначаешься лохагом.
– Рад служить царю Митридату!
– Иди и действуй!
– Слушаю и повинуюсь!..
Через час херсонесский отряд отделился от понтийской рати и, соблюдая меры предосторожности, двинулся к ближайшему селению скифских крестьян.
Настроение у всех было подавленное. Юноши чувствовали стыд за свою запальчивость, приведшую к смерти трех товарищей и нескольких к тяжелым увечьям.
Бабон ехал рядом с Гекатеем и Иранихом.
– Стратег похвалил вас, – говорил он им, – но я не хвалю. И совет не похвалит. Нужно было ждать моего приказа. А то на такую сильную рать вы бросились, как мальчишки. Или вы думали всех понтийцев, что пьянствовали и скандалили на улицах Херсонеса, защитить своей грудью?.. Мальчишки, одно слово!.. Скажите мне спасибо, если я не пожалуюсь на вас совету и народу. У нас пострадало тринадцать, а могли бы и все погибнуть. Вон какое хорошее вооружение у понтийцев, а больше сотни их изрублено и измято в тесто. Да и раненых не меньше… А вы одни хотели остановить натиск врага. Вояки! Если бы все херсонесцы были так неосмотрительны и глупы, как вы, Священный город давно пал бы под ударами варваров. Нужно так делать, чтобы не мы за понтийцев умирали, а они за нас. В этом мудрость, но вы не поняли ее.
Юноши виновато молчали. Бабон сразу вырос в их глазах на две головы, они смотрели на него снизу вверх, как дети на взрослого человека.
В это время Диофант выработал новый план похода, обсудил его с воеводами и решил немедленно осуществить.
Действия скифских лучников и удар катафрактариев вынудили осторожного полководца отказаться от прямолинейного наступления на Неаполь.
Глава пятая.
Борьба продолжается
1
Несколько плошек, наполненных жиром, хорошо освещали внутренность шатра. Огоньки поблескивали на блестящей поверхности бронзовых кубков и играли на позолоте массивных чаш. Алели кафтаны агарских старейшин, сидевших на войлоках, поглаживая седые бороды.
Фарзой смотрел на матово-белое строгое лицо Табаны, теперь уже не сияющее застенчивой и счастливой улыбкой, но сосредоточенное и серьезное. Князя помимо воли влекла к себе эта женщина, столь же прекрасная, сколь твердая и решительная характером. Угостив вином почетного гостя и родовых старейшин, она перешла к разговорам делового содержания, которые, видимо, были целью их встречи.
Женщина обвела всех присутствующих ясными и умными глазами, словно предупреждая, что она готовится сказать нечто важное. Старики степенно склонили головы.
– Боги не всегда указывают людям правильный путь в жизни, но всегда наказывают их за ошибки, – начала она. – Таков обычай богов. И мы сами выбрали дорогу для своих стад и кибиток, думая, что наше решение будет угодно богам. Но теперь мы убедились, что это не так…
– Истинно… – тихо враз ответили старики.
– Мы потеряли своего князя-вождя и не имеем другого. Мы не получили от царя Палака зимних пастбищ, и наш скот гибнет от бескормицы. Царю некогда нами заниматься. А князья сколотские стараются всячески унизить нас…
– Верно! Верно!
– Многие из народа и из старейшин говорят, что нам должно вернуться на берега нашей реки Агар. Но они забывают, что зимние перекочевки губительны для скота! А потом – мы не можем нарушить обычай предков и покинуть Палака во время войны, ослабить его силы перед решительным сражением…
Старейшины зашумели. Одни одобряли сказанное Табаной, другие считали, что агары могут поступать, как найдут нужным, поскольку Палак не позаботился о них, не выделил им зимних пастбищ. Некоторые громко высказывали общую обиду на то неравноправие с царскими скифами, в котором они оказались.
– Лучше драться с аланами и платить дань Тасию, чем быть у Палака на положении презираемых!
– Нет! – твердо и властно возразила Табана. – Во имя доброй памяти Борака, мы не можем уйти отсюда опозоренными, не доведя до конца начатой царем войны. Если мы это сделаем, все будут плевать на могилу нашего князя. Агары должны выполнить клятвенное обещание Борака. И Тасий не простил бы нам внезапного бегства из Скифии в то самое время, когда роксоланское войско спешит на помощь Палаку. Агары всегда славились храбростью, и да не падет на наше доброе имя хотя бы тени упрека в трусости!..