Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I, стр. 424
Боль победила шок, и вопли Паллиана снова огласили поляну. Монстр повернул голову в его сторону, пару раз двинул ужасными когтистыми крыльями — и крики прекратились.
При виде кошмарного зрелища Захариэль тоже не удержался от крика, его глаза наполнились слезами боли и ярости, но он опять ступил на поляну, подняв меч, нетвердыми шагами пошел навстречу чудовищу, зная, что зверь обязательно его убьет.
Мысль билась в голове с холодной определенностью, но он не мог смотреть, как страдают и гибнут его товарищи, и не попытаться их спасти.
— Отвяжись от них, ублюдок! — зарычал он. — Это мои друзья, и они не для таких, как ты!
Зверь поднял голову, и, хотя в его глазах не было ничего, кроме холодной тьмы, Захариэль ощутил его чудовищную жажду убийства. Не для того, чтобы насытиться и выжить. Это животное намеренно причиняло боль и получало какое-то примитивное удовольствие от самого процесса умерщвления.
Он продолжал ковылять вперед, и зверь, увидев нацеленный в собственное сердце меч, бросил тело Паллиана и издал ужасный рев. По крыльям монстра пробежала легкая дрожь, и Захариэль понял, что должно произойти. Едва правое крыло зверя рванулось в его сторону, он резко взмахнул мечом. Качнувшись вбок, он описал клинком широкую дугу, и лезвие вонзилось в крыло в том месте, где начинались когти. Брызнула молочно-белая кровь, когти оторвались, но в этот момент нога Захариэля окончательно отказала, и он упал на одно колено.
Зверь взвыл от боли и отдернул поврежденное крыло, а потом открыл пасть, намереваясь покончить со своим обидчиком. Огромная тень надвинулась на Захариэля, но он видел перед собой только тысячи торчащих зубов.
Захариэль уже ощущал зловоние из страшной глотки и различал обрывки плоти, застрявшие на клыках, но в этот момент над его головой сверкнула серебристая сталь, раздался тяжелый стук копыт и громкий боевой клич, и рядом с ним появился могучий рыцарь.
Длинный тяжелый меч попал сбоку в пасть зверя, а инерция движения всадника и чудовища загнала клинок через челюсть в самый центр черепа.
Всадник на ходу выдернул меч, опытной рукой направив коня мимо пораженного зверя, и монстр покачнулся, а затем его тело рухнуло на землю рядом с Захариэлем.
Рыцарь подъехал к голове чудовища. Он вытащил огромный многоствольный пистолет и приставил его к точке между глазами великого зверя. Захариэль видел, как двигается курок, как боек ударяет по запалу, а потом в голове монстра с глухим стуком взорвался мощный заряд.
Череп лопнул, разбрызгивая какую-то клейкую жидкость, и только тогда в черных глазах наконец погас хищный огонь. Последнее омерзительное дыхание вылетело из пасти, заставив Захариэля содрогнуться от удушающего смрада.
Когда он поднял голову, рыцарь уже убирал пистолет в кобуру. Поверх темных доспехов на нем развевался широкий белый стихарь Ордена с вышитым на груди направленным вниз мечом.
— Тебе очень повезло, что ты остался в живых, мой мальчик, — произнес рыцарь, и Захариэль мгновенно узнал уверенно звучавший голос.
— Брат Амадис, — откликнулся он. — Спасибо. Ты спас мне жизнь.
— Верно, — кивнул Амадис. — А ты, как я погляжу, спас жизни своих товарищей, Захариэль.
— Я… защищал свой отряд, — пролепетал тот, чувствуя, как после окончания схватки его оставляют последние силы.
Амадис соскочил с седла и не дал ему упасть.
— Отдохни, Захариэль, — сказал он.
— Нет, — прошептал мальчик. — Я должен отвести их домой.
— Позволь, я сделаю это вместо тебя, парень. Ты сегодня уже достаточно потрудился.
— Тебе повезло, — говорил ему позже Немиэль. — Но на везение нельзя полагаться. Удача имеет свои пределы. Однажды она может тебе изменить.
И в последующие годы, когда бы Захариэль ни рассказывал о своей встрече с крылатой бестией, его брат всегда повторял одно и то же. Он говорил об этом потихоньку, на ухо братьям, в оружейном зале или под сводами тренировочных камер, словно бы не желая принижать заслуги Захариэля перед товарищами, но никогда не мог оставить его рассказ без комментариев.
Этот случай, казалось, вечной занозой впился под кожу Немиэля, словно исход битвы стал для него постоянным источником скрытой досады, даже раздражения. Он никогда не выражал своих чувств открыто, но временами начинал вроде бы попрекать Захариэля, как будто исподволь намекал, что все последующие успехи брата, все его достижения основывались на обмане.
Захариэль находил его поведение странным, но никогда не выяснял с братом отношений. Он поступал так, как не мог поступить Немиэль, — старался не обращать на это внимания. И никогда не оспаривал слов Немиэля. Он спокойно слушал, игнорировал скрытую горечь и принимал их за добрые намерения. Поступить иначе означало бы для него поставить под удар их многолетнюю дружбу.
— Тебе повезло, — говорил Немиэль. — Если бы не удача и подоспевший брат Амадис, зверь перебил бы всех нас.
Захариэль не мог с этим спорить.
Спустя неделю приятели-претенденты, собравшись у тренировочных камер, попросили Захариэля поведать о сражении. Каждый раз, когда он рассказывал, как стоял перед чудовищем, повествование становилось еще более волнующим, чем это было на самом деле.
Его слушателям могло показаться, что он говорит о высоких идеалах и грандиозном приключении. Нельзя сказать, чтобы он лгал, хотя бы в деталях, просто понял, что повторение размывает границы его собственных переживаний. С каждым разом его рассказ все больше походил на волшебную сказку или миф.
В отчаянной и безумной горячке сражения все сводилось к битве между жизнью и смертью, а победа достигалась кровью, потом и слезами. Борьба была неравной, и Захариэль до самого конца считал, что чудовище их всех уничтожит. Тогда он был уверен, что ужасная пасть монстра, разинутая, словно готовая поглотить его бездна, — последнее, что он видит в жизни.
Если бы от него что-то и осталось в качестве надгробного камня, то только комок непереваренных обломков доспехов, оказавшихся несъедобными для хищника и выплюнутых спустя некоторое время.
Захариэль ожидал именно такого конца. Великий зверь казался ему слишком сильным, слишком грозным и слишком древним, чтобы его возможно было убить.
Если бы не брат Амадис, все так бы и случилось.
Но, повторяя свой рассказ, он не говорил братьям о своих мыслях. Его часто просили повторить историю сражения, но Захариэль быстро понял, что никто не хочет выслушивать его личные переживания. Все жаждали услышать нечто волнующее, историю о героических подвигах и рыцарской отваге, приведшей к неминуемому торжеству добра над злом.
Наверное, такова человеческая натура — его слушатели хотели видеть в нем героя. Они ждали от него уверенности, мудрости, учтивости, хладнокровия, стремительности, привлекательности, обаяния и даже вдохновения. Но истина заключалась в том, что Захариэль в тот момент искренне верил в скорую гибель. Он не позволил этой мысли поколебать свою решимость, но она все равно была.
Никто не хотел выслушивать эту истину.
Никто не хотел знать, что у героя глиняные ноги.
Впоследствии, в редкие моменты спокойной жизни, он будет удивляться недальновидности человеческих суждений.
Захариэль считал, что его победа имеет еще большую ценность из-за того, что он испытывал страх.
Однако другие кандидаты в рыцари считали неподобающим говорить о своих чувствах. Казалось, они считают страх постыдным грехом для человеческого сердца, а потому его слушатели хотели быть уверены, что их герои не испытывают таких эмоций. Как будто это могло помочь им самим когда-нибудь освободиться от собственных страхов.
Захариэлю это казалось неправильным.
Преодолеть страх можно лишь одним способом — противостоять ему. А если притворяться, что страха не существует или он может однажды испариться, будет еще хуже.
Часть 2
ЗВЕРЬ
Глава 5
Шли годы, и репутация Захариэля в Ордене значительно упрочилась. Сражение с крылатым монстром едва не стоило ему жизни, но в конечном счете пошло на пользу. Его имя стало известно старшим мастерам, и, хотя чудовище было убито братом Амадисом, рыцарь добился того, что каждый член Ордена узнал о храбрости Захариэля в этой схватке.