Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I, стр. 1232

Он попытался вспомнить, не этот ли воин появился у него за спиной в то утро, когда он проснулся на орбитальной станции и смотрел на Терру. Его это было лицо или нет?

— Раз уж ты всю свою сознательную жизнь пытался докопаться до ее корней, — сказал советник, — позволь мне рассказать тебе о Древней Ночи. Легенды гласят, что это была катастрофа в масштабе всей Вселенной. Космологический апокалипсис. И ты верно подметил: причиной ее стало злоупотребление талантами преобразования и магии. Но я подчеркиваю: злоупотребление. Я говорю о целых обществах и культурах, где эзотерическая практика применялась не по назначению, и в основном из-за того, что люди не понимали, что они делают. А тебе известно, что самое страшное в Древней Ночи, Каспер?

— Нет.

— Я тебе скажу. Сам термин неточен. Не было никакой Древней Ночи. Если оглянуться на прошедшие времена, в истории можно обнаружить сотни катастроф. Целые эры растрачены на борьбу с внешней тьмой, и человечество возрождалось, но только для того, чтобы получить следующий удар. Подъемов и крушений цивилизации гораздо больше, чем мы в состоянии вспомнить. К примеру, Атлантида и Агарти. А ведь существуют сказания о царствах, не оставивших после себя абсолютно никаких следов. Это естественный процесс.

— Естественный? Я уверен, что это всего лишь оправдание для заигрывания с разрушительными силами!

— Нет же, — терпеливо возразил советник, словно был учителем, занимавшимся с отстающим учеником. — Подумай о лесах, время от времени уничтожаемых бушующими пожарами. Огонь разгорается и затухает, но это всего лишь часть цикла, после которого вновь поднимается пышная поросль. Каспер, человечество регенерирует из пепла прошедшего пожара. И мы поняли, что знания являются связующим звеном, обеспечивающим непрерывность развития. Без знаний мы обречены гореть снова и снова, и главное предназначение Пятнадцатого легиона Астартес — это накопление знаний. Так же как и твое, Каспер. Именно поэтому ты стал таким подходящим кандидатом. И потому твой разум ничуть не протестовал, когда мы объединили твои и наши стремления. Знания — это жизнь и сила, лучшая защита от тьмы. Забывчивость — вот истинный грех, и она оставляет раны, через которые проникает в нас тьма.

Он прикоснулся пальцами ко лбу.

— И храниться они должны здесь, и только здесь. Не в книгах, или информационных планшетах, или в хранилищах информации, а в памяти. Скажи, разве сами Волки, при всем их неприятии зла, не гордятся тем, что поддерживают традицию устных сказаний? Не единственный ли это для них способ передачи информации, скальд?

— Верно, — ворчливо и неохотно согласился Хавсер.

— Есть один старинный миф, — продолжал советник. Он немного помолчал, глядя в застывшую высь никейского неба. — Это история о Тоте, боге Эры Фаронов. Он изобрел письмена и показал их царю Гипта. Царь пришел в ужас, потому что был уверен, что письмена приведут к забвению.

Советник повернулся и снова посмотрел ему в лицо.

— Мы пришли к тебе не со словами и инструкциями, изложенными на бумаге. Мы не пытались влиять на тебя при помощи того, что можно уничтожить или исправить. Мы говорили твоими снами и писали в твоей памяти.

— Все это означает, что вы не предоставили мне выбора. Вы изменили мою жизнь и смоделировали мой вюрд, а я при этом не имел права возразить.

— Каспер…

— Ты говоришь, что забывчивость есть истинный грех? Зачем же вы используете забвение? Почему некоторые вещи я помню очень отчетливо, тогда как другие от меня ускользают? Если забвение есть основное зло, зачем им пользоваться, чтобы на меня повлиять? Почему у меня такая избирательная память? Что вы хотите от меня скрыть?

Лицо советника дохнуло холодом.

— О чем ты говоришь? — спросил он.

— Он говорит, чтобы ты отошел назад, — произнес Медведь.

Глава 11

КРОВЬ И ИМЕНА

Амон из Тысячи Сынов повернулся и поверх плеча Хавсера взглянул на Космического Волка. На его лице вновь заиграла улыбка.

— Ты поднимаешь оружие против своего брата Астартес, брат Волк? — непринужденно спросил он. — Разве это разумно? Или хотя бы достойно?

Болтер Медведя не дрогнул.

— Я защищаю скальда, как велит мой долг. Отойди.

Амон из Тысячи Сынов рассмеялся. Он на пару шагов отошел от Хавсера и от парапета. Кустодий, все еще стоявший на своем месте, слегка вздрогнул, словно пытался сбросить с себя дремоту.

— Неужели мы будем ссориться и пререкаться, когда внизу под нами творится история? — спросил советник.

— Все возможно, — сказал Аун Хельвинтр.

Рунный жрец неслышно подошел с другой стороны и остановился сбоку от советника Тысячи Сынов.

— Вас уже двое, — насмешливо заметил Амон.

— Скальд находится под нашей защитой, — заявил жрец.

— Но я ничем ему не угрожал, — весело сказал Амон. — Мы просто беседовали.

— О чем? — спросил Хельвинтр.

— О разных вещах. О невинной чепухе. Об игрушечной деревянной лошадке, об инкрустации на игровой доске, о вкусе красных яблок и игре на клавире. О всяких мелочах, составляющих нашу жизнь. О ностальгии. О воспоминаниях.

— Отойди, — снова повторил Медведь.

— О, какой он суровый и мрачный! — воскликнул Амон.

— Уходи и забирай с собой свою магию, — приказал Аун Хельвинтр.

Рунный жрец шагнул вперед и принял ритуальную позу, поставив левую ногу перед правой. Левую руку он поднял вверх, словно готовый к атаке линдворм [166], а правую держал на уровне пояса, согнув пальцы наподобие рыболовных крючков. Хавсер неожиданно ощутил значительное повышение давления.

— Что меня особенно восхищает, так это ваше лицемерие, — сказал советник Тысячи Сынов. — Вы травите и изводите нас из-за так называемой магии, но ты сам, не задумываясь, ее применяешь, шаман.

— Между тем, что я делаю на благо Стаи, и твоими занятиями, чернокнижник, лежит целая пропасть, — ответил Хельвинтр. — И зовется она «контроль». Только наивный глупец может считать, что человечество способно выжить в космосе без некоторых хитростей и уловок, направленных для его защиты, но всему есть предел. Предел. Мы должны понимать, что делать можно, а чего нельзя, и никогда не переступать через эту черту. Скажи, сколько раз ты переступал черту: один? три? десять? тысячу?

— Но благодаря нашему врожденному превосходству над вашими неуклюжими годи мы контролируем каждый из них, — ответил Амон. — Вы же едва коснулись Великого Океана. Всегда можно научиться чему-то новому.

— Есть такое понятие, как «слишком много», — вставил Хавсер.

Амон усмехнулся:

— Эти слова произнес коварный жрец Вюрдмастер в день твоего пробуждения на Фенрисе.

Хавсер посмотрел на Хельвинтра.

— Он сам это признал, — сказал Хавсер. — Какие еще нужны доказательства, что Пятнадцатый использовал меня как шпиона с первого момента моего появления в Этте?

Улыбка сошла с лица Амона. Он повернулся к рунному жрецу.

— Аун Хельвинтр! — вскричал он. — В мыслях скальда отчетливо прозвучало твое имя! Теперь ты не имеешь надо мной власти. Твое имя на моих губах!

Воздух между советником и рунным жрецом словно вспучился, и Хавсера швырнуло на пол. Свет стал невыносимо ярким. У жреца задымились руки, а сам он отлетел к стене галереи и с такой силой врезался в скалу, что базальтовая поверхность треснула.

Медведь сделал три прицельных выстрела из своего болтера. Расстояние было смехотворно малым, и Медведь не колебался. Каждый выстрел был смертельным. Каждый мог оборвать жизнь человека. Его брат-жрец подвергся вражескому воздействию, и скальд все еще оставался под угрозой, так что Медведь не собирался просто ранить советника Тысячи Сынов. Он отреагировал на уровне рефлекса, и ни один Астартес, используя собственное оружие, в такой ситуации не допустил бы промаха.

Хавсер, перекатываясь по полу, ощущал, как вздувается и искривляется поток времени. Он видел, как над ним летят масс-реактивные снаряды, оставляющие после себя струи разреженного воздуха, словно мазки пальцев на стекле. Как будто хвостатые кометы или падающие на землю дурные звезды.

вернуться

166

Линдворм — мифический дракон, часто на двух лапах, с ядовитой слюной.