Русские народные сказки. Том 1, стр. 110
— Слушаю, свет!
— Вот мужик, на мое счастье, веет овес: полова-то летит вверх, а я хватаю да веревку мотаю. Вдруг поднялся сильный ветер и начал меня качать туда и сюда, то в Москву, то в Питер; оторвалась у меня веревка из половы, и забросило меня ветром в тину. Весь я ушел в тину, одна голова лишь осталась; вылезть мне хочется, а нельзя. На моей голове свила утка гнездо. Вот повадился бирюк ходить на болото и есть яйца. Я кое-как вытянул из тины руку и ухватился за хвост бирюку — стоял он подле меня, — ухватился и закричал громко: тю-лю-лю-лю! Он меня и вытащил из тины. Слушаешь, дед?
— Слушаю, свет!
Видит дурак, что дело-то плохо: сказка вся, а дед сдержал свое слово, не перебивал его; и начал дурак иную побаску:
— Мой дедушка на твоем дедушке верхом езжал…
— Нет, мой на твоем езжал верхом! — перебил старик.
Дурак тому и рад, взял огня и пришел к своим братьям.
Тут разложили они огонь, поставили горшок с крупами на таган и начали варить кашу.
Когда каша сварится, тогда и сказка продлится, а теперь пока вся.
Репа и мед
(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)
— Я, репа, с медом хороша!
— Поди прочь, хвастунья! — отвечал ей мед. — Я и без тебя хорош.
Мужик на небе
(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)
Вот она и начала расти; росла — выросла до полу. Мужик пол прорубил, горошинка опять начала расти; росла, росла — доросла до потолка.
Мужик потолок прорубил, горошинка опять росла, росла — доросла до крыши.
Мужик и крышу разобрал, стала горошинка еще выше расти; росла, росла — доросла до небушка.
Вот мужик и говорит жене:
— Жена, а жена! Полезу я на небушко, посмотрю, что там деется? Кажись, там и сахару и меду — всего вдоволь!
— Полезай, коли хочешь.
Мужик и полез на небушко, лез, лез, насилу влез. Входит в хоромы: везде такое загляденье, что он чуть было глаз не проглядел!
Середи хором стоит печка, в печке и гусятины, и поросятины, и пирогов — видимо-невидимо! Одно слово сказать — чего только душа хочет, все есть!
Сторожит ту печку коза о семи глазах. Мужик догадался, что надобно делать, и стал про себя приговаривать:
— Засни, глазок, засни, глазок!
Один глаз у козы заснул. Мужик стал приговаривать погромче:
— Засни, другой, засни, другой!
И другой глаз заснул.
Так все шесть глаз у козы заснули, а седьмого глаза, который был у козы на спине, мужик не приметил и не заговорил.
Недолго он думал, полез в печку, напился, наелся, насахарился; вылез оттуда и лег на лавочку отдохнуть.
Пришел хозяин, а коза про все ему и рассказала: вишь, она все-то видела седьмым глазком. Хозяин осердился, кликнул своих слуг, и прогнали мужика взашей.
Побрел он к тому самому месту, где была горошинка: глянул — нет горошинки. Что будешь делать? Начал собирать паутину, что летает летом по воздуху; собрал паутину и свил веревочку; зацепил эту веревочку за край неба и стал спускаться. Спускался, спускался, хвать — веревочка вся, а до земли еще далеко-далеко; он перекрестился — и бух!
Летел, летел и упал в болото.
Долго ли, коротко ли сидел он в болоте (а сидел он в болоте по самую шею), только вздумалось утке на его голове гнездо свить; свила гнездо и положила яйца. Мужик ухитрился, подкараулил утку и поймал ее за хвост. Утка билась, билась и вытащила-таки мужика из болота.
Он взял и утку и яйца, принес домой и рассказал про все жене.
Морока
(Из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки»)
— Послушай, служба, — говорит ему половой, — забираешь ты много, а есть ли у тебя чем рассчитаться?
— Эх, братец, о деньгах, что ли, сумневаешься? Да у меня денег куры не клюют.
Тотчас вынул из кармана золотой, бросил на стол и говорит:
— На, получай!
Половой взял золотой, высчитал все, как следует, и приносит сдачу; а матрос ему:
— Что там за сдача, братец! Возьми себе.
На другой день опять отпросился матрос, зашел в тот же трактир и прогулял еще золотой; на третий день тоже, и стал он ходить туда, почитай, каждый день и все платит золотыми, а сдачи не берет, дарит половому. Стал замечать за ним сам трактирщик, и пришло ему в сумнение:
— Что бы это значило? Матросишка — так себе, а поди как сорит деньгами! Полную шкатулку золота натаскал!.. Жалованье мне их известно, небось — не раскутишься! Верно, он где ни на есть казну обобрал; надо начальству про то донести; не ровен час — еще в такую беду попадешь, что после и не разделаешься, а пожалуй, и в Сибирь угодишь.
Вот и доложил трактирщик офицеру, а тот довел до самого генерала. Генерал потребовал к себе матроса.
— Признавайся, — говорит, — по совести, отколь золото брал?
— Да этого золота во всякой помойной яме много!
— Что ты врешь!
— Никак нет, ваше превосходительство! Не я вру, а трактирщик: пусть покажет он то золото, что от меня получил.
Сейчас принесли шкатулку, открыли, а она полнехонька костяшек.
— Как же, братец: ты платил золотом, а очутились костяшки? Покажи, как ты сделал это?
— Ах, ваше превосходительство! Ведь нам смерть приходит…
Глядят, а в окна и в двери так вода и хлынула — все выше да выше, уж под горло подступает.
— Господи! Что же теперь делать? Куда деваться? — спрашивает с испугу генерал.
А матрос в ответ:
— Коли не хотите тонуть, ваше превосходительство, так полезайте за мною в трубу.
Вот и полезли, взобрались на крышу, стоят и смотрят во все стороны: целый город затопило! Такое наводнение, что в низких местах совсем домов не видать; а вода прибывает да прибывает.
— Ну, братец, — говорит генерал, — верно, и нам с тобой не уцелеть!
— Не знаю; что будет — то будет!
«Смерть моя приходит!» — думает генерал, стоит сам не свой…
Вдруг откуда ни взялся — плывет мимо ялик, зацепился за крышу и остановился на том месте.
— Ваше превосходительство, — говорит матрос, — садитесь скорее в ялик, да поплывем; может, и уцелеем, авось вода сбудет.
Сели оба в ялик, и понесло их ветром по воде; день плывут, и другой плывут, а на третий стала вода сбывать, и так скоро — куда только она делась? Кругом сухо стало.
Вышли они из ялика, спросили у добрых людей, как слывет та сторона и далеко ль занесло их? А занесло-то их за тридевять земель, в тридесятое царство: народ все чужой, незнаемый. Как тут быть, как попасть в свою землю? Денег при себе ни гроша не имеют, подняться не на что. Матрос говорит:
— Надо наняться в работники да зашибить деньжонок; без того и думать нечего — домой не воротишься.
— Хорошо тебе, братец! Ты давно к работе привычен, а мне каково? Сам знаешь, что я генерал, работать не умею.
— Ничего, я такую работу найду, что и уменья не надо.
Побрели в деревню и стали в пастухи наниматься; общество согласилось и порядило их на целое лето: матрос пошел за старшего пастуха, а генерал за подпаска. Так-таки до самой осени и пасли они деревенскую скотину; после того собрали с мужиков деньги и стали делиться.