Закат Америки, стр. 38

ИКЕДА: Предрассудки любого рода представляют собой трудноразрешимую проблему, а предрассудки, основанные на эмоции, подобные тем, что свойственны некоторым американцам, особенно сложны. Американский народ и правительство, я уверен, стараются делать все, что в их силах, чтобы улучшить расовую ситуацию, однако их задача не из легких. Некоторые американцы заходят так далеко, что предлагают создать независимые государства для черных и американских индейцев. Как показывает история с Израилем, это может решить вопрос. Но до тех пор, пока противоборствующие стороны продолжают ненавидеть друг друга, создание независимых государств не прекратит вражды. В конце концов, единственный способ установить мир — это постараться положить конец ненависти и предубеждению.

ТОЙНБИ: Боюсь, что и черные, и белые, уповающие на независимые государства, выказывают чрезмерный оптимизм. Некоторые американские индейцы требуют независимых штатов в составе США, однако история резерваций, в которых эти индейцы живут, весьма печальна. Им отвели самые плохие земли, которые к тому же плохо управляются. Белые южноафриканцы пытаются изгнать своих черных в скверные эрзацы независимых государств. Такие поселения называются «бантустанами», но у них мало надежды на успех. Думаю, что черной и белой Америке ничего не остается, как жить вместе, и им придется делать это на условиях равенства, взаимного уважения и дружбы.

ИКЕДА: Ясно, что расовые проблемы внутри единого государства разрешить нелегко. Можете ли Вы привести убедительные примеры, когда бы народы, живущие вместе, достигли гармонии?

ТОЙНБИ: Гавайи, конечно, нехарактерный пример, но там американцы европейского, японского и китайского происхождения живут вместе и заключают смешанные браки в очевидной гармонии. Если это может происходить на Гавайях, это может быть и в других местах.

2.2. Нью-Йорк — город крайностей.

(Ферней Ф. Нью-Йорк — город, где сходятся крайности // Гео.1998.№ 10)

Откуда бы вы ни приехали, Нью-Йорк возникает перед вами как мечта. Это повторяется снова и снова: краски образа не блекнут. Вы вновь превращаетесь в ребенка, очарованного тайной, оказавшегося во власти какой-то игры. В отличие от других городов, которые мы заранее идеализируем, превозносим, Нью-Йорк не разочарует вас с первого взгляда. Он напоминает мимолетное видение, в котором переплелись реальность и фантазии.

Когда-то эмигранты из Киева и Люблина, из Италии и Ирландии опускались на колени, плача от радости на пороге Земли обетованной. Европеец, приезжающий в Нью-Йорк, всегда испытывает чувство изумления и волнения от достижения давно желанной цели. Только здесь, да еще, быть может, в Венеции, вы испытываете ощущение приготовления к отплытию. Город, стоящий на якоре среди мачт. Нью-Йорк — не механизм, поворачивающий время вспять, как Рим, Афины или Париж; Нью-Йорк — это пристань. Издалека город выглядит желто-серым. Он сделан из материала, не похожего ни на камень, ни на бетон, ни на металл, ни на стекло. В нем дерзко, как в плавильном котле, эти субстанции соединяются в неведомый сплав-символ.

Зубчатая линия горизонта, контур футуристических зданий на фоне неба — это Мидтаун-Манхэттен. Средневековый «взлет» шпилей и колоколен. Здесь есть что-то от джунглей и немного от небесного города, который звонит для вас в колокола — однако звук не долетает. Ничего живого, ничего человеческого. Ни машины, ни малейшей ряби на воде. Город-фантом? Нет, ничто не заставит нас усомниться в его чистых контурах, в напряженности их вибрации, в их реальности.

Чтобы понять этот город, надо поддаться его чрезмерности. Тысячи лиц. Улицы, глубокие как каньоны, по дну которых течет людской поток. Сразу чувствуешь, что ирреальность Нью-Йорка проистекает от переизбытка реальности. Начинает кружиться голова. Состояние эйфории не покинет вас, даже если бы вы прожили здесь сто лет. Такая легкая форма сумасшествия иногда настигает и нью-йоркцев. Это как опиум. Этот город — паранойя, пародия, сверхдоза.

Единственное, что не изменилось со времен «правителя на деревянной ноге» Питера Стуйвесанта, вынужденного уступить город англичанам в 1664 году, — суровый климат. Летом солнце печет так, что закипает ртуть в гигантском градуснике на Таймс-сквер. Город истекает потом, капли влаги падают с жужжащих от напряжения кондиционеров. Мне часто приходилось видеть, как солнце, поднимающееся над Манхэттеном, зажигает на цветочных лепестках пламя, отбрасывающее короткие тени. Чувство, что вы вдруг увидели небесное светило ацтеков, светящийся гонг или солнечный диск бога Амона. «Разрезанное солнце» Аполлинера: кроваво-красное, оно заходит и поднимается вновь как дар.

В восточных городах свет охотится за тенью на плоских крышах — в Нью-Йорке он скрывается в вертикальных полосах теней, падающих от небоскребов. На освещенной поверхности вырисовываются черные квадраты и треугольники. На первом этаже Музея современного искусства висит одна из последних работ голландца Мондриана «Бродвей буги-вуги». После прогулки по Бродвею вы посмотрите на эту картину другими глазами. Город проникает в вас даже через ноздри. Это запах Америки — сладковатый, мускусный, словно аромат восточного варенья. Летом в доках Нью-Йорк пахнет морем, солью и устрицами. Так как самый большой в мире город — остров. Даже целое племя островов — Манхэттен, Бруклин, Куинс, которые располагаются на юг от Лонг-Айленда и Стейтен-Айленда. Осьминог, прочно зацепившийся за материк огромным щупальцем Бронкса, получил свое имя в честь Йонаса Бронка, первого колониста, отважившегося продвинуться на враждебную территорию на севере Манхэттена. Сегодня нью-йоркцы не испытывают ни малейшего желания повторить этот подвиг, если только в этом нет крайней необходимости. Деньги! Деньги! За ними город тянет свои накрашенные или черные от грязи ногти, как старая алчная проститутка.

Вместе с тем здесь самые прекрасные в мире музеи. Где копии, где оригиналы, где подлинники и где фальшивки? Вы не сможете проследить ни хронологического порядка, ни последовательности стилей. Если хотите что-либо понять, забудьте все, что помните. Нью-йоркский поп-арт преподаст вам великий урок: нет никакой разницы между хот-догом и Элвисом Пресли, между банкой супа Campbell и Девой Марией. Все фальшиво, безупречно, безлико, священно, одноразово. Искусство — прямо на улице: помойки, граффити, отбросы, световая реклама, афиши, объявления. Это призраки, пустышки. То же самое, но в более скромной и сдержанной манере, вы найдете в музеях. Нью-Йорк смешивает материалы и расы, как архитектурные стили. По примеру Музея Гуггенхейма на 5-й авеню, построенного известным архитектором Фрэнком Ллойдом Райтом в пятидесятых годах, каждое здание ведет себя так, будто оно единственное в городе: игнорирует то, что его окружает, и подчиняется только своим собственным законам. Дома эпохи средневековья в Муррей Хилл, между Мэдисон и Парк-авеню, чередуются с лачугами Нижнего Ист-Сайда. Готические витражи и разбитые витрины. Ангары и пагоды. Ближе к Сохо верхние этажи магазинов, склады превращаются в чердаки, мастерские художников, храмы богемы. Мраморные дворцы и картонные хижины. Плющ и гофрированное железо на крышах. От здания к зданию меняются не эпохи и стили — вы словно оказываетесь на новой планете. Как не почувствовать себя сбитым с толка, как не потерять голову?

Прогулка по улицам превращается в путешествие во времени. В сознании горожан нумерация улиц часто заменяет их исконные названия. Они, конечно, есть на карте города — «Авеню Америк» или «Фэшн авеню», например, — но нью-йоркцы знают лишь одни «шестые», «седьмые». Иногда город неожиданно бросает вас в беспокойный мир задворок, Вы словно путешествуете во времени: грязные прилавки, украинские кварталы, самаркандские базары Ист-Сайда. Здесь вы оказываетесь в Каире, там — на Сицилии.

Гринвич-Виллидж. Улицы Кинг и Чарлтон полны ностальгии. Они сохранили память о писателях Нового Света: здесь останавливались Джеймс Фенимор Купер, Эдгар Аллан По, Марк Твен. На улицах спокойно, лица улыбчивые. В Гринвич-Виллидже все здороваются, болтают друг с другом, никто не торопится. Однако не ищите родной дом знаменитого писателя Генри Джеймса на Вест Вашингтон-сквер, 18: он был снесен и на его месте построили другой. «Бизнес есть бизнес» — гласит закон. Когда-то голландские колонисты изгнали из этих мест индейское племя, чтобы выращивать здесь табак. Я некоторое время жил в этом квартале. Часто встречал старого беззубого негра, всегда напевавшего одно и тоже в ритме блюза: dreamin… drinkin,.. wanderin… Dirty God! В этом вся Америка: сон и забытье, блуждание и богохульство, но везде и во всем — обязательно присутствие Бога.