Хаос, стр. 48
— Вэл, пойдем, пожалуйста, ну пожалуйста!
— Да, Сара, пойдем. Я только заскочу домой. На минуточку.
И двигается к дому. Я догоняю ее.
— Посидите здесь, я сама сбегаю.
— Ты же знаешь, что надо искать, правда? Деревянную шкатулку. Она стояла на камине.
— Да-да, конечно, я ее сейчас принесу.
Пробираюсь через груду камней и кирпича.
Идти ужасно трудно. Постоянно спотыкаюсь, ноги подворачиваются, потому что груда осыпается. Задняя стена гостиной и боковые стены пока стоят. Потолок тоже вроде бы на месте. Каминная полка по-прежнему одной стороной крепится к стене. Другая болтается и накренилась к полу. Ковер исчез под слоем обломков мебели и осколков безделушек. Все покрыто пылью. Нагибаюсь и роюсь в мусоре.
Потолок скрипит, за спиной у меня осыпается пыль.
— Ну как, нашла? — доносится из-за груды голос Вэл.
Не отвечаю. Пальцы у меня уже все в ссадинах и болят: я всю ночь кого-то откапывала. Когда я роюсь во всем этом хламе, то опять ломаю ногти. Нет, ничего не выйдет. Признавать себя побежденной мне не хочется, но стены и потолок все время скрипят, и каждый раз меня обдает волна паники, и по спине бегут мурашки. Еще не хватало, чтобы меня здесь завалило.
— Выходи! — кричит Вэл. — Брось! Это никому не нужно!
Не могу найти шкатулку. Встаю и начинаю поворачиваться, и тут что-то бросается мне в глаза, что-то белое и блестящее, — рамка от фотографии встала наискосок и прикрыла его. Присаживаюсь на корточки, смотрю, а там крошечный фарфоровый лебедь, целенький, совершенно нетронутый. Сую его в карман и в последний раз выбираюсь из гостиной.
Вэл идет мне навстречу. Кладет руку мне на плечо.
— Я думала, все сейчас обрушится. Боялась, тебя завалит. Я бы себе никогда не простила. Не знаю, о чем я только думала, эгоистка старая…
Дом за спиной снова угрожающе скрипит.
— Давайте отойдем подальше, — говорю.
Мы выходим на шоссе.
— Жалко, что Сирила я не нашла, — говорю, — зато вот, смотрите. Не разбился.
Лезу в карман, достаю лебедя. Кладу Вэл на ладонь. Она смотрит на него и гладит кончиками пальцев.
— Мы его купили в свадебном путешествии, — тихо произносит она, как будто говорит и со мной, и сама с собой. — Поехали на недельку в Суонидж, на южном побережье. Сирил тогда оторваться от меня не мог, прямо отбойный молоток какой-то, я уж боялась, ходить не смогу! — Наверно, она чувствует, что от ее слов меня коробит, и начинает сипло хохотать, но хохот быстро переходит в приступ кашля. — Лишняя информация, да?
Киваю — от смущения я даже потеряла дар речи.
— Спасибо, — говорит она. — За лебедя. И то хлеб, правда? А шкатулку жаль, жаль.
— Вэл, это просто пепел. Это уже не он. — Я пытаюсь подобрать нужные слова — хотя какие могут быть нужные слова в такой обстановке?
— Я понимаю, лапа моя, — отвечает Вэл, — только я туда вместе с ним засунула восемь тысяч фунтов…
У меня отвисает челюсть.
— Восемь тысяч? Вы что, ограбили банк?!
— Ну не я, лапа моя, — Сирил. Он говорил — денежки на черный день.
— Хотите, чтобы я еще поискала?
Мы одновременно глядим на дом — и тут где-то внутри раздается громкий треск и труба на крыше накреняется.
— О черт, поехало!
Труба валится набок, пробивает в крыше дыру, а потом все это рушится вниз, валится сквозь спальни и в гостиную. Из дома вырывается облако пыли и мусора. Я инстинктивно отворачиваюсь, обхватываю Вэл. Это как взрыв бомбы. Мы все в пыли. Пригибаю голову и долго не решаюсь открыть глаза. Когда я снова выпрямляюсь и оборачиваюсь, вместо дома высится гора обломков.
Вэл побелела, как простыня.
— Ты могла быть там…
— Не была. Уже вышла.
Я прижимаю ее к себе, чтобы подбодрить, но сама вся трясусь, руки-ноги ходуном ходят. Она обнимает меня в ответ, обхватывает руками, тихонько качает из стороны в сторону. Потом немного отстраняется и вытирает пыль у меня с лица.
— Пошли, Сара, — говорит она. — Нам ведь надо найти ребеночка. Давай, лапа моя. Пошли. Разыщем нашу Мию.
Адам
Голова выныривает на поверхность как раз тогда, когда я открываю рот и вдыхаю. В горло льется смесь воздуха и воды, я давлюсь, кашляю, отхаркиваюсь.
Снова погружаюсь под воду, но теперь мне понятно, куда плыть, и я гребу руками, толкаю тело вверх. Кашляю, отплевываюсь, вдыхаю поглубже. Это помогает держаться на воде, и я ложусь на спину, лицом из воды, и еще немного просто дышу, наполняю легкие воздухом. Желто-зеленые огни в небе уже почти погасли, зато светит половинка луны, а свет означает, что стало видно темные фигуры по обе стороны от меня. Понятия не имею, куда меня занесло. Не знаю, сколько пробыл под водой, но чувствую, как меня тащит вперед.
Вода бурлит, течение мощное. У меня нет выбора. Придется плыть по нему. Я начал к этому привыкать, мне уже, можно сказать, удобно, но тут в меня ударяет боковая волна, и я снова тону, течение волочет меня, тащит за собой. А потом рука за что-то задевает, какая-то острая штуковина протыкает флиску. Нога тоже на что-то наталкивается, застревает, меня дергает назад, и я рывком останавливаюсь, а вода мчится мимо.
Пытаюсь дотянуться до ноги, но против течения это трудно. Выныриваю головой наружу, глотаю воздух, снова ныряю: надо разобраться, что там с ногой. Она зацепилась за перила — кроссовка застряла. Бороться с течением мне трудно. Я понимаю, что слабею. Снова выныриваю подышать и снова ныряю, на этот раз удается ухватиться пальцами за задник кроссовки. Нога не хочет вылезать, но я дергаю кроссовку так и сяк, и она подается, и вдруг я оказываюсь на свободе, и вода подхватывает меня и тащит дальше.
Если под водой были перила, выходит, улицы затоплены, а значит, здесь должно быть мельче. Больше шансов выбраться. Начинаю брыкаться и грести руками — вверх-вниз. Поначалу кажется, будто никакого смысла в этом нет, но потом становится ясно, что я двигаюсь, а вода мелеет. Пробиваюсь вперед — плыви, плыви! — пока руки не задевают за дно. Тогда я перестаю грести и опускаю ноги. Здесь воды только по колено. Она движется, но течение совсем легкое, и теперь можно сесть, и меня не снесет.
Ребра ходят ходуном, прямо больно. Сам не верю, что выплыл. Спасся. Живой. Если бы я должен был погибнуть сегодня, у Смерти, конечно, только что были все шансы меня заграбастать. В школе я даже двадцатипятиметровый норматив сдать не мог. Все надо мной прикалывались — мол, черные плавать не умеют. Не представлял себе, что способен на такое.
Пытаюсь встать, чтобы выйти из воды вброд, но ноги совсем вялые, и я некоторое время ползу вперед на заднице, а потом на четвереньках. На что-то натыкаюсь. Оно плывет от меня — темная фигура в воде с торчащими в лунном свете бледными руками. Еще немного, и воды остается всего несколько сантиметров, и я поднимаюсь на ноги и иду.
Чтобы разобраться, где я, много времени не требуется. Через десять минут различаю огромное колесо обозрения — черное на фоне неба. И сразу вспоминаю маму.
«Не езди в Лондон. Не разрешай бабуле увезти тебя туда». Где она теперь — моя мама? Смотрит ли на меня с небес? Может, она здесь, рядом, дает мне лишнюю капельку сил, чтобы я выбрался из реки? Мы забыли ее слова — мы с бабулей. Бабуля — потому что она старая эгоистка и делает все назло. Я — потому что встретил Сару и надо было ей помочь. Мы забыли ее слова, и теперь за это расплачиваемся, хотя что случилось с бабулей и Сарой, один Бог знает. Честно говоря, я уверен, что с ними все нормально: я же видел их числа. Я знаю — обе они сегодня уцелеют. Но все равно мне становится нервно, когда я вспоминаю о них, и я пускаюсь бежать. Надо пробраться по темным улицам, надо попасть домой.
На это у меня уходит несколько часов. Мне нужно на тот берег, а половина мостов в Лондоне рухнула. На мосту Воксхолл стоит полицейский патруль и всех заворачивает, потому что там опасно, но я проскакиваю мимо и со всех ног перебегаю мост и пробиваюсь через полицейский кордон на той стороне.