Медный ангел, стр. 11
– Похоже на то.
– Ну а я не переросла, – она решительно кивнула. – Кисните себе, если хотите, а я буду наслаждаться весной. Скоро можно будет выезжать на верховые прогулки и получать от этого удовольствие, не отмораживая нос и уши. Если бы вы не были таким букой, я бы позвала вас составить мне компанию.
– А теперь не позовете? – усмехнулся Виллеру.
– Вы же собрались уехать как можно скорей, – резонно заметила Камилла. Теодор промолчал.
После паузы она спросила:
– Так вы думаете, если бы не отпустили от себя ту женщину, то смогли бы ее спасти?
– Откуда вы знаете, что я ее отпустил?
– Вы просили некую Марго не уезжать. В бреду, – пояснила Камилла.
Интересно, чего он еще наговорил? Но хозяйка замка смотрела на него бесхитростно.
– Я думаю, что отпустить ее было злом с моей стороны. Но она просила не останавливать, и я... послушался женщину. – Будь он проклят, если еще раз так поступит. Впрочем, вряд ли подобный случай представится.
– Вспомните свои любимые цитаты, которые вам так нравится бормотать в бреду. «Любовь не делает ближнему зла; итак, любовь есть исполнение закона». Неужели вы полагаете, что действительно своей любовью причинили ей зло?
– Тот, кто увез ее, мог обидеть... ее душу.
– Ее душа вам не принадлежала. Она отправилась своей дорогой, а вы помогли ей в пути. На все воля Господа, шевалье, почему же вы противитесь? Ведь сами знаете, что испытания нужно преодолевать с честью.
Теодор закрыл глаза.
– Из вас получился бы недурной апостол, сударыня.
– Смотря за кем пришлось бы идти.
Засмотревшись на пляску цветных пятен под веками, Виллеру пытался понять, так ли права Камилла – и так ли неправ он сам. Он настолько привык лично относиться ко всему в своей жизни – к любви, к просьбам, к службе, привык брать всю ответственность на себя, не оставляя ни капли другим, что в конце концов оказался у разбитого корыта. Осталась честь, старая шпага, остались еще три пальца на правой руке, а больше нет ничего. Может быть, Камилла права, и пора отпустить Марго на небо окончательно. Пусть отдыхает в раю, а бесполезное чувство вины можно закрыть в дальней комнате памяти и не извлекать на свет.
– Госпожа де Ларди, вы...
Виллеру повернулся к хозяйке замка и обнаружил, что ее нет.
Привычка взяла свое: проверив, на месте ли оружие (шпаги, увы, больному так и не полагалось, а вот кинжал ему Камилла вчера все-таки отдала), Теодор встал и бесшумно двинулся в ту сторону, куда, как ему показалось, ушла хозяйка замка. Мало ли что с ней может случиться... Ее серый плащ мелькнул впереди, Теодор ускорил шаг и вышел на одну из лужаек.
Камилла стояла у подножия установленной здесь скульптуры. На голове мраморного Давида еще лежала снежная шапка. Госпожа де Ларди молча созерцала белого юношу с фиговым листочком. Теодор остановился неподалеку, боясь помешать.
– Память иногда творит с нами странные вещи, да, шевалье?
Он вздрогнул. О чем же был их недавний разговор – о нем одном или о ней тоже?
– Почему вы это сказали?
– Опять вы отвечаете вопросом на вопрос. Я покладистее вас, и потому скажу. Сегодня я увидела в ваших глазах эту вселенскую тоску и подумала о том, что вы видите в моих собственных глазах. Какую-то циничную старуху, да? – Она наконец повернулась и посмотрела на Теодора. – Цинизм – великое изобретение человечества, но нельзя вечно быть циником с самим собой. Вы согласны?
– Сударыня, вы стоите по колено в снегу, вы замерзнете.
– А вот наш общий друг Анри совсем другой, – продолжала она, будто не расслышав. – Поет все те же песенки, что и в молодости, возрождается из пепла и вместе с тем мудреет... И как-то выжил без цинизма. Ладно, эту сказку я вам потом расскажу. Ну а вы? Из чего скована ваша броня? А маска какова?
– Смотрите и увидите, – сказал Теодор. – Вам виднее, маска к вам обращена... И все же я предлагаю покинуть эту полянку. Не хватало еще, чтобы вы заболели.
Камилла бросила взгляд на Давида.
– Если бы статуи могли говорить... – Она покачала головой и не окончила фразу. Теодор сделал несколько шагов и предложил Камилле руку; они вместе двинулись к дому. – Простите меня, шевалье, я таскаю вас по снегу, а вы еще не вполне здоровы.
– Вполне. В ближайшие дни я готов отправиться в путь.
– Отговаривать вас бесполезно, да? Ну что ж, – она похлопала его по руке. – Тогда сейчас вы выпьете свое лекарство... Простите, это все чудачества старой девы, нерастраченный материнский инстинкт: мне просто необходимо о ком-нибудь заботиться. Только не вздумайте предлагать мне котенка!
Теодор улыбнулся. Странное поведение Камиллы не давало ему покоя еще некоторое время, но вскоре хозяйка замка вернулась к своему обычному настроению, и Виллеру решил отложить расспросы на потом. Он не был уверен, что вообще имеет право что-то спрашивать.
Глава 8
Но Камилла заговорила сама, не дожидаясь вопросов. Она уже давно думала над этим – и пришла к выводу, что молчать дальше не стоит. Молчание надоело, как надоел снег, но скоро весна – все растает.
Для обеда еще было рано, но Теодор явно замерз и морщился, держа раненую руку чуть согнутой, поэтому хозяйка замка распорядилась подать легкую закуску и подогретое вино. Выпив пару бокалов, женщина почувствовала, что теперь может вернуться к их беседе.
«Я хочу быть с ним откровенной. С кем еще я могу поговорить об этом? Не с Анри же».
Каждый разговор с Анри превращался в словесную дуэль – равно как и с Теодором, да только шевалье, привыкший колоть наверняка, говорил очень осторожно, а Вильморен пользовался правом давнего знакомого и всегда высказывался начистоту. Виллеру же и тайны хранить умеет, это сразу видно...
«Вот и не лги себе, раз уж ты такая честная. Ты просто хочешь, чтобы он тебя понял. Он тебе нравится, Камилла де Ларди».
Камилла пересела к окну и взялась за вышивание. Виллеру расположился в кресле, поставил бокал на подлокотник и на мгновение зажмурился, как кот, наслаждаясь теплом и покоем. Его рубашка была ослепительно-белой, и сейчас стало заметно, что он уже не так болезненно бледен, как несколько дней назад.
– Я обещала рассказать вам сказку, Теодор. Может быть, все ее содержание – чистая правда, ведь сказки тоже далеко не всегда состоят из вымысла, не так ли? – Камилла говорила негромко, неторопливо перебирая цветные нитки, намотанные на катушки. – Зависит лишь от того, насколько близко к сердцу ты все воспринимаешь.
Виллеру прищурился.
– Вы уверены, что хотите мне это рассказать? Мне?
– Кажется, мы с вами успели немного узнать друг друга. Я делаю только то, что хочу.
И против этого Теодор ничего возразить не мог.
– Итак, в прекрасной, просто-таки сказочной местности жили-были девочка и мальчик. Девочка была вторым ребенком в семье, мальчик – единственным. Родители обоих принадлежали ко вполне достойным семействам. Не принцы крови, но все же... Мальчик был на два года старше девочки. Дома их располагались на расстоянии полутора лье друг от друга, семьи поддерживали самые теплые отношения. Девочку звали Камилла де Ларди, мальчика – Франсуа Ле Вассёр...
Камилла на секунду умолкла, чтобы переменить нитку в иголке. Теодор потянулся к бокалу, но замер на полпути, удивленно взглянув на женщину.
– Вы ожидали услышать иное имя, шевалье? Подождите, я сейчас дойду и до него, в моей сказке не два героя. Однажды дети, гуляя в парке, увидели, как к дому Ле Вассёров подъехала карета. Из кареты вышла мадам Катрин Ле Вассёр и незнакомая женщина с маленьким ребенком на руках. Женщина была хороша, как фея, но бледна и чем-то подавлена... Теперь-то я знаю, чем. Ребенок, которого она привезла в Кур-Санлис, появился на свет незаконнорожденным. Несчастную Мари-Клод, фрейлину королевы Марии Медичи, выгнали из дома, едва узнав, что она вступила в связь с женатым мужчиной и осмелилась родить дитя вне брака, но Катрин оказалась верной подругой. Она не побоялась молвы и осуждения и привезла молодую мать и ребенка к себе. Никто даже не сомневался, что малыш – дитя благородных родителей. В замке нашлось все, что нужно: небольшая комната для Мари-Клод, место за столом, няня для малыша Анри... Словом, все пошло на лад. Дети росли, их дружба крепла, и разница в возрасте между ними была не столь большой, чтобы мешать возникновению общих интересов... Мари-Клод через три года вышла замуж за своего любимого, который неожиданно овдовел, и покинула замок, но Анри остался жить в Кур-Санлисе, несмотря на то что родной отец признал мальчика и пятно с его имени было смыто раз и навсегда. Мари-Клод постоянно помнила, что появление сына лишило ее слишком многого... Я не буду ее осуждать, но она его попросту бросила. Откупилась деньгами, притом щедро откупилась, и попросила подругу отправить мальчика в духовную семинарию, едва тому исполнится десять лет. Искупать грехи отца и матери...