Виновата ложь, стр. 7

Но в год после моей беды я пропускала учебу неделями. Я провалилась по всем предметам, и директор сообщил, что мне придется остаться на второй год. Я перестала играть в футбол и теннис. Больше не могла сидеть с детьми. Или водить машину. Все мои друзья постепенно стали просто знакомыми.

Пару раз я писала Миррен. Звонила и оставляла сообщения, которых позже стыдилась, так отчаянно и одиноко они звучали.

Джонни я тоже звонила, но его голосовая почта была переполнена.

Тогда я решила больше не звонить. Не хотела больше говорить вещи, которые вызывали у меня безумную слабость.

Когда папа повез меня в Европу, я знала, что Лжецы были на острове. Дедушка не проводил связь на Бичвуд, мобильные там не работали, потому я начала писать мейлы. В отличие от моих жалких голосовых сообщений, они были очаровывающими, милыми посланиями от человека без головных болей.

По большей части.

Миррен!

Передаю тебе привет из Барселоны, где папа ел улиток в бульоне.

Наш отель весь в золоте. Даже солонки золотые. По мне, это как-то и красиво, и мерзко.

Напиши мне, что там творит малышня, куда ты подаешь документы и встретила ли ты настоящую любовь.

Каденс

Джонни!

Бонжур из Парижа, где папа ел лягушку.

Видела Нику Самофракийскую. Феноменальное тело. Без рук.

Безумно скучаю. Как Гат поживает?

Каденс

Миррен!

Привет тебе из шотландского замка, где отец ел блюдо из бараньей печени. Да, папа съел сердце, печень, легкие овцы, смешанные с овсянкой и вареные в овечьем желудке.

Так что знай, он настоящий сердцеед.

Каденс

Джонни!

Я в Берлине, где папа ел кровяную колбасу.

Поплавайте за меня. Съешьте черничный пирог. Поиграйте в теннис. А потом пришлите отчет. Мне ужасно скучно, и если вы не подчинитесь, я придумаю извращенное наказание!

Каденс

Я не так уж удивилась, когда не получила ответа. Чтобы выйти в Интернет, ты должен доплыть до Винъярда. Но, что важнее, Бичвуд в принципе был отдельным миром. Как только вы туда попадали, вся остальная Вселенная казалась лишь неприятным сном.

Возможно, никакой Европы не существовало вовсе.

15

И снова добро пожаловать в прекрасную семью Синклер.

Мы верим в физкультуру на свежем воздухе. Мы верим, что время лечит.

Мы верим, хотя не будем говорить об этом прямо, в прописанные медикаменты или вечеринки с коктейлями.

Мы не обсуждаем наши проблемы в ресторанах. Мы не верим в открытые проявления чувств. Мы никогда не изгибаем в презрении губы, и, возможно, люди испытывают к нам любопытство, потому что мы никогда не выставляем себя напоказ.

Возможно, нам очень нравится вызывать у людей любопытство.

Здесь, в Берлингтоне, лишь я, мамочка и собаки. Мы не ощущаем влияния бостонского дедушки и не подчиняемся семье, живущей на Бичвуде, но я все равно знаю, какими видят нас люди. Мы с мамой, двое в своем роде, живем в большом доме с крыльцом на вершине холма. Красавица-мать и больная дочь. У нас высокие скулы, широкие плечи. Когда мы ходим по городу, то улыбаемся во весь рот.

Болезненная дочка не особенно разговорчива. Те, кто знают ее по школе, обычно держатся подальше. Впрочем, они не очень хорошо знали ее до болезни. Даже тогда она была тихоней.

Сейчас она пропускает половину уроков. Когда она появляется, ее бледная кожа и блестящие от слез глаза придают ей гламурно-трагический вид, как книжной героине, изнуренной чахоткой. Иногда она в рыданиях падает на пол, что пугает остальных учеников. Даже самые вежливые из них устали водить ее в медпункт.

Тем не менее вокруг нее есть аура загадки, которая останавливает остальных от издевок и отношения к ней как к парии. Ведь ее мать — Синклер.

Конечно, я не ощущаю собственной загадочности, поедая миску куриного супа поздним вечером или лежа под флуоресцентным светом медпункта. В наших с мамой спорах, после папиного отъезда, едва ли есть что-то гламурное.

Я просыпаюсь и обнаруживаю, что она стоит в дверях моей комнаты и смотрит на меня.

— Не пялься на меня.

— Я люблю тебя. И я забочусь о тебе, — говорит она, положив руку на сердце.

— Ну так перестань.

Если бы я могла закрыть дверь перед ее носом, то так бы и сделала. Но я не могу встать.

В доме я часто нахожу листочки, где записано, какую еду и в каком количестве я ела в тот или иной день: «Тост с повидлом, но лишь половинка; яблоко и попкорн; салат с изюмом; плитка шоколада, паста. Нехватка жидкости? Или белка. Слишком много имбирного эля».

Совсем не гламурно, что я не могу водить машину. Нет ничего загадочного в сидении дома субботними вечерами с книжкой в окружении вонючих золотистых ретриверов. Тем не менее даже я не могу противиться приятному чувству тщеславия, когда меня считают загадочной, потому что я — член семьи Синклер, привилегированного клана особых людей, часть большого мифологического дискурса, просто потому, что я тоже из этого клана.

Мама тоже не может.

Мы были воспитаны именно для того, чтобы стать Синклерами. Синклерами.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Вермонт

16

Когда мне было восемь, папа подарил мне на Рождество комплект книжек со сказками. У них были разноцветные обложки и назывались они: «Книга Желтой феи», «Синей феи», Красной, Зеленой, Серой, Коричневой и Оранжевой. Это было собрание сказок со всего мира, всевозможные варианты знакомых историй.

Почитай их, и услышь эхо одной истории внутри другой, а затем эхо еще одной внутри этой. У многих было одинаковое начало: давным-давно жили-были три…

Три кого-то:

три поросенка,

три медведя,

три брата,

три солдата,

три козленка.

Три принцессы.

После возвращения из Европы я начала писать собственные варианты.

У меня много свободного времени, так что позвольте поведать вам одну историю. Как я уже говорила, это вариант сказки, которую вы не раз слышали прежде.

Давным-давно жил-был король, у которого было три прекрасных дочери.

Когда он постарел, то задумался, какая из них унаследует королевство, ведь ни одна девушка не вышла замуж, и наследников не было. Тогда король решил попросить своих дочерей описать свою любовь к нему.

Он обратился к старшей принцессе:

— Расскажи, как сильно ты меня любишь.

Она сказала, что любит его, как все сокровища королевства.

Затем он обратился к средней принцессе:

— Расскажи, как сильно ты меня любишь.

Она сказала, что ее любовь к нему крепче железа.

Затем король обратился к младшей принцессе:

— Расскажи, как сильно ты меня любишь.

Девушка долго думала, прежде чем ответить. Наконец она сказала, что любит его так же сильно, как мясо любит соль.

— Значит, ты совсем меня не любишь! — разгневался король. Он прогнал свою дочь из замка и поднял за ней мост через ров, чтобы она не могла вернуться.

Младшая принцесса отправилась в лес в одном пальтишке да с буханкой хлеба. Она бродила по зимней непогоде, искала укрытия под деревьями. Наконец принцесса пришла на постоялый двор и нанялась помощницей к повару. Прошли дни и недели, и дочь короля обучилась работе на кухне. В конце концов она превзошла талантом своего наставника, и ее стряпня прославилась по всей земле.

Прошли годы, и ее старшая сестра собралась выходить замуж. Все кушанья для сего празднования готовил повар с постоялого двора.