Виновата ложь, стр. 26

Я посылала настоящие открытки — плотные бежевые конверты, на которых было напечатано «Каденс Синклер Истман». «Дорогой дедушка, я проехала пять километров на велосипеде, чтобы сдать анализ на раковые заболевания. Команда по теннису собирается на следующей неделе. Наш книжный клуб читает „Возвращение в Брайдсхед“. Люблю тебя».

— Просто напомни, что думаешь о нем — говорила мама. — И что ты — добрая девочка. Всесторонне образованная и гордость семьи.

Я ныла. Писать письма казалось неправильным. Конечно, мне было не все равно. Я любила дедушку и вправду беспокоилась о его здоровье. Но мне не хотелось писать о своих достоинствах каждые две недели.

— Дедуля сейчас очень впечатлительный, — сказала мама. — Он страдает. Подумай о своем будущем. Ты — его первая внучка.

— Джонни младше меня всего лишь на три недели.

— Именно! Джонни мальчик и младше всего на три недели. Так что напиши-ка письмо.

Я делала так, как она сказала.

Летом-номер-пятнадцать на Бичвуде тетушки пытались стать заменой бабушке, готовя пудинги и копошась вокруг дедушки, словно он не жил один в Бостоне со смерти Типпер в октябре. Но они были сварливы. Бабули больше не было, чтобы сплотить их, и они начали бороться за свои воспоминания, ее украшения, одежду в ее шкафу, даже за туфли! До октября их споры так и не разрешились. В то время наши чувства были слишком хрупкими. Все дела отложили до лета. Когда мы приехали на Бичвуд в конце июня, Бесс уже провела инвентаризацию имущества бабушки в Бостоне и взялась за Клермонт. У тетушек были копии на планшетах, о которых они регулярно упоминали в разговорах.

— Я всегда любила этот орнамент с нефритовым деревом.

— Я удивлена, что ты о нем вспомнила. Ты никогда не помогала украшать дом.

— А кто, по-твоему, их снимал? Каждый год я заворачивала все украшения в специальную бумагу.

— Тоже мне, великомученица!

— А вот и сережки, которые мне обещала мама.

— Из черного жемчуга? Она говорила, что я могу их забрать!

Летние деньки пролетали мимо, и тетушки начинали сливаться в одну. Спор за спором, вспоминались старые обиды и перерастали в новые.

Варианты.

— Скажи дедушке, как тебе нравятся вышитые скатерти, — сказала мне мама.

— Но они мне не нравятся.

— Тебе он не откажет. — Мы вдвоем были на кухне Уиндемира. Она была пьяна. — Ты же меня любишь, Каденс? Теперь ты все, что у меня осталось. Ты не похожа на своего отца.

— Мне просто плевать на скатерти.

— Так соври. Похвали ему те, что были в бостонском доме. Кремовые, с вышивкой.

Легче всего было согласиться.

Позже я сказала ей, что поговорила с дедушкой.

Но Бесс попросила Миррен о том же.

Ни одна из нас не молила дедушку о проклятых скатертях.

Мы с Гатом отправились на ночное плавание. Потом лежали на деревянной тропинке и смотрели на звезды. И целовались на чердаке.

Мы любили друг друга.

Он подарил мне книгу. «Со всем-всем».

Мы не обсуждали Ракель. Я не могла его спросить. А он не рассказывал.

Близняшки отпраздновали свой день рождения четырнадцатого июля, устроили большой пир. Наша большая семья из тринадцати человек сидела за длинным столом на лужайке у Клермонта. Лобстеры и картошка с икрой. Маленькие горшочки с растопленным маслом. Овощи с базиликом. Два торта с ванильным и шоколадным кремом стояли на кухонной стойке.

Малышня баловалась со своими лобстерами, тыча друг в друга клешнями и высасывая мясо из лапок. Джонни рассказывал разные истории. Мы с Миррен смеялись. И были очень удивлены, когда к нам подошел дедушка и протиснулся между мной и Гатом.

— Я хочу попросить у вас совета, — сказал он. — Совета у молодежи.

— Мы блестящая великолепная молодежь, — сказал Джонни, — так что ты обратился по адресу.

— Знаете, — начал дедуля, — несмотря на мой шикарный вид, моложе я не становлюсь.

— Да-да, — кивнула я.

— Мы с Тэтчером проглядывали мои документы. Я подумываю оставить приличную часть своего дома моей альма-матер.

— Гарварду? Зачем, папа? — спросила мамочка, встав позади Миррен.

Тот улыбнулся.

— Вероятно, для финансирования студенческого центра. Они повесят на него табличку с моим именем. — Он пихнул Гата. — Как бы им его назвать, а, молодой человек? Что думаете?

— Гаррис Синклер Холл? — решился тот.

— Тьфу. — Дедуля покачал головой. — Можно придумать и получше. Джонни?

— Центр Общения имени Синклера, — сказал брат, отправляя цуккини в рот.

— И закусок, — вставила Миррен. — Центр Общения и Закусок имени Синклера.

Дедушка стукнул рукой по столу.

— Мне нравится ход ваших мыслей! Звучит не очень мудрено, но все оценят. Убедили. Завтра позвоню Тэтчеру. Мое имя будет на каждом, любимом студентами здании.

— Тебе придется умереть, чтобы его построили, — предупредила я.

— Твоя правда. Но разве ты не будешь гордиться, увидев мое имя, когда будешь там учиться?

— Ты не умрешь до того, как мы поступим в колледж, — сказала Миррен. — Мы не позволим.

— Ну если ты настаиваешь. — Дедушка оторвал хвост от омара с ее тарелки и съел его.

Мы легко попались на эту удочку — Миррен, Джонни и я, — чувствуя власть, которую он передал нам, представляя, как наша троица учится в Гарварде, спрашивая наше мнение и смеясь над нашими шутками. В этом было что-то особенное. Дедушка всегда так относился к нам.

— Это не смешно, папа, — резко сказала мама. — Втягивать в это детей.

— Мы — не дети, — сказала я. — Мы понимаем, о чем речь.

— Нет, не понимаете, — ответила она, — иначе не потакали бы ему.

Собравшиеся почувствовали, как по коже пробежал холодок. Даже малышня притихла.

Кэрри жила с Эдом. Они купили картины, которые могли стать ценными, а могли и не стать. Джонни и Уилл ходили в частную школу. Кэрри открыла магазин ювелирных изделий на деньги из трастового фонда и управляла им много лет, пока не обанкротилась. Эд зарабатывал деньги и помогал ей, но собственного заработка у нее не было. А они не были женаты. Эд был владельцем их квартиры, а не она.

Бесс сама растила четверых детей. Как у мамы и у Кэрри, у нее были деньги из трастового фонда, но, когда она разводилась с Броди, он отобрал ее дом. Она не работала с тех пор, как вышла замуж, а до этого была лишь ассистентом в журнальном издательстве. Бесс жила на деньги из трастового фона, тратила их.

И мамуля. Разведение собак не приносило огромных доходов, а папа хотел, чтобы мы продали дом в Берлингтоне, чтобы он забрал свою половину. Я знала, что мама жила на деньги из трастового фонда.

Мы.

Мы жили на деньги из ее трастового фонда.

Но он был не резиновый.

Потому, когда дедушка сказал, что хочет оставить деньги на строительство студенческого центра в Гарварде, и попросил нашего совета, он не пытался втянуть семью в свои финансовые планы.

Он угрожал.

Через несколько дней в Клермонте устроили вечеринку с коктейлями. Она началась в шесть или полседьмого — смотря кто когда добрел к большому дому. Повариха заканчивала приготовления и уже расставляла лососевый мусс с небольшими крекерами. Я прошла мимо нее и достала из холодильника бутылку белого вина для тетушек.

Малышня, проведя весь день на большом пляже, была нещадно загнана в душ и переодета в чистую одежду Гатом, Джонни и Миррен. Их помыли в Рэд Гейте, где есть душевые на улице. Мама, Бесс и Кэрри сидели вокруг журнального столика в Клермонте.

Я доставала бокалы, когда зашел дедушка.

— Итак, Пенни, — начал он, наливая себе виски из графина на буфете, — как вы с Кади поживаете в Уиндемире, учитывая смену обстоятельств? Бесс волнуется, что вы одиноки.

— Я этого не говорила, — быстро вставила та.

Кэрри сузила глаза.

— Говорила, — сказал дедушка. Он указал мне на стул. — Ты обсуждала их пять комнат и новую кухню, мол, одинокой Пенни она теперь не понадобится.