Танковая атака, стр. 63
– Я же говорю: что-то будет, – предвосхитив догадку Зернова, сказал Самарцев.
Внимание присутствующих было приковано к крану, и никто, кроме стоявших на крыльце напарников, не увидел, как тракторист в галстуке с невесть откуда взявшейся ловкостью, чуть ли не грацией, вперед ногами молодцевато нырнул в люк. Люк остался открытым, но водителя в нем видно не было. Башня дрогнула, шевельнулась и начала разворачиваться дулом назад. Она поворачивалась медленно, рывками: если поворотный механизм и имел привод от двигателя, что вряд ли, сейчас, когда мотор не работал, от него все равно не было никакого толку, и разворачивать башню приходилось вручную.
– Надо бы его остановить, – озабоченно произнес Самарцев.
– Ну, ступай и останови, раз надо, – сказал Зернов.
Самарцев не тронулся с места. Закончив разворот, башня остановилась, почти касаясь набалдашником дульного тормоза окошка ближнего к танку дома. Зернов представил, каково пришлось бы хозяевам, находись они сейчас внутри и взбреди им в голову выглянуть в окно. В открытом люке механика-водителя показалась рыжеволосая голова и знакомый ярко-голубой, в косую белую полоску, галстук. Пулеметный треск пускателя заставил всех повернуть головы в сторону танка; выхлопная труба несколько раз стрельнула голубым дымком, потом двигатель завелся, взревел, выбросив из трубы толстую струю густого черного дыма, которая сейчас же иссякла, расплывшись редеющим, оседающим на траву жирной копотью облаком.
– На поле танки!.. Грохотали!.. Солдаты шли!.. В последний бой!!! – перекрикивая рев мотора, не столько пропел, сколько проорал тракторист.
Торчащие из люка плечи начали шевелиться в такт движениям дергающих рычаги рук; лязгнули траки, танк тронулся с места, повернулся на одной гусенице и, наискосок пересекая деревенскую улицу, устремился в атаку.
– А молодо-о-ого! Команди-и-ира! Несут с пробитой! Головой! – надсаживаясь, горланил слетевший с катушек на почве хронического алкоголизма и патриотического воспитания механик-водитель.
– Твою ж мать! – со смесью испуга и восхищения ахнул Самарцев.
Зернов промолчал, не отрывая взгляда прищуренных глаз от атакующего танка. Участковый Лузгин бросился наперерез, хватаясь за кобуру, и замер, сообразив, что остановить уже набравшую ход гусеничную машину ему не под силу. Стропальщик какое-то время неподвижно стоял в кузове грузовика, глядя на танк и явно будучи не в силах поверить в реальность происходящего, а потом метнулся к борту, спрыгнул на землю, упал, вскочил и, оскальзываясь в мокрой траве, кинулся наутек.
– За Родину! За Сталина! – оборвав песню, выкрикнул тракторист, а в следующее мгновение танк с громовым грохотом и лязгом протаранил «шаланду».
Полуприцеп дрогнул и накренился; смятая, как консервная банка, башня, проскрежетав по моторному отсеку, уткнулась дульным тормозом в грязь и упала, перевернувшись и выставив напоказ обрамленное зубцами поворотного механизма основание. Обезглавленный жестяной танк продолжал напирать, «шаланда» кренилась все сильнее. Загруженная в нее пушка, скользнув по железному днищу, всем своим весом ударила в борт, заставив его распахнуться, и выпала, приземлившись почти на то же место, откуда ее недавно забрали. Шаланда опрокинулась, стащив в канаву и повалив набок тягач; старенький гусеничный трактор Харьковского завода вскарабкался на нее, подминая под себя, корежа гусеницами металл, и стал, задрав к небу исковерканный столкновением нос.
Зернов, будто проснувшись, торопливо спустился с крыльца.
– Погоди, ты куда? – поспевая за напарником, спросил Самарцев.
– Домой, – не оборачиваясь, ответил Зернов, – в Москву.
– Постой, а пробы?!
– Пробы? – Зернов на секунду остановился, а потом, изменив направление, все так же решительно устремился к калитке, ведущей на приусадебный участок. – Будут тебе пробы!
Подойдя к лежащей на боку полевой гаубице, он открыл лезвие карманного ножа, просунул его в сделанный из куска железной трубы ствол и немного поскреб. Потом, убрав нож, голой рукой собрал с внутренней поверхности трубы щепотку красно-коричневой ржавчины и ссыпал в полиэтиленовый пакет для вещественных доказательств.
– Вот твои пробы, – сказал он, вручая пакет Самарцеву, и отряхнул испачканную ладонь о штанину. – Думаешь, в той трубе ржавчина другая?
Двигатель бывшего бульдозера заглох. В наступившей тишине послышались негромкие бабьи причитания и всхлипы. Спустя какое-то время из груды искореженного, дребезжащего листового металла, в которую превратилась передняя часть жестяного танка, тяжело, с трудом выбрался тракторист. Из глубокой ссадины у него на лбу сочилась кровь, и он промокал ее концом своего голубого галстука.
– Ты чего творишь, волчина?! – взревел пришедший в себя крановщик и, спрыгнув с платформы крана, бросился к нему с монтировкой в руке.
Тракторист оставил в покое свой лоб и замахнулся кувалдой, которая неизвестно когда и как очутилась у него в руках. Бабы ахнули хором; крановщик инстинктивно закрылся рукой, тракторист сейчас же бросил кувалду и красиво, от всей души, в лучших традициях деревенского кулачного боя закатал ему в зубы. Поверженный противник рухнул в канаву и накрылся ногами. К нему на помощь с разных сторон уже спешили, топоча сапогами и матерясь сквозь одышку, водитель КамАЗа и оба стропальщика.
– Что, суки, не ждали?! Я вам устрою Сталинград! – хриплым ликующим голосом проорал геройский тракторист. – Гаси их, мужики! Бей фашистов!
Мужики не заставили дважды повторять приглашение. Относительная тишина деревенской улицы взорвалась многоголосым матерным ревом и бабьим визгом, зазвенело разбитое брошенной кем-то бутылкой стекло кабины крановщика. «Прекратить безобразие!» – выкрикнул участковый Лузгин и самоотверженно кинулся в гущу драки – разнимать.
Захлопнув за собой дверцу кабины, капитан Зернов со второй попытки попал ключом в замок зажигания. Руки у него буквально ходили ходуном – разумеется, не от испуга, а от какого-то другого чувства, которое он сам затруднился бы с уверенностью определить: то ли от злости, то ли от обиды, то ли от едва сдерживаемого желания кого-нибудь придушить.
– А обыск-то!.. – плюхнувшись на соседнее сиденье, спохватился Самарцев.
– Не дал результатов, – сквозь зубы ответил Зернов и запустил двигатель. – Ты-то куда собрался? А как же ПМЖ?
Самарцев ответил после непродолжительной паузы.
– Ненавижу, когда ты оказываешься прав, – сказал он, – но из песни слова не выкинешь: я тут, наверное, действительно не приживусь.
Позади один за другим хлестко ударили два выстрела: отчаявшийся участковый стрелял в воздух, чтобы утихомирить драчунов, пока дело не дошло до смертоубийства. Зернов передвинул рычаг автоматической коробки передач, газанул и сразу же резко ударил по тормозам, чтобы избежать столкновения с проскочившей мимо в опасной близости серебристой «Волгой» главы сельского поселения Звонаревой.
– Драпает, сука, – с удовлетворением констатировал Самарцев.
– А ты бы на ее месте не драпал? – спросил Зернов, трогая машину с места.
Когда они миновали дорожный указатель с названием населенного пункта, на ветровое стекло упали первые капли возобновившегося дождя. Дождь быстро усиливался; Зернов включил «дворники», а Самарцев от нечего делать принялся тыкать пальцем в кнопки магнитолы, пытаясь найти по радио какую-нибудь музыку.
И будет карточка пылиться
На полке позабытых книг…
– А, чтоб тебя! – с сердцем воскликнул Самарцев и выключил радио.
Глава 15
Какие бы неприглядные тайны ни раскопал в прошлом Анатолия Степановича разговорчивый и не в меру активный господин Семибратов, дело свое Мордвинов знал неплохо и относился к нему добросовестно, творчески и с душой. В этом не было ничего удивительного: обстоятельства, которые сильнее нас, часто ставят людей на место, предназначенное для кого-то другого, заставляют осесть совсем не в том городе, где им хотелось бы жить, и поселяют под одной крышей отнюдь не с тем человеком, который мог бы сделать их счастливыми. И нужно очень много мужества и сил, чтобы переломить судьбу и отыскать свое предназначение. Это трудно, а зачастую больно и даже опасно; зато, одержав победу над бесчисленными привходящими и заняв свою, а не чужую клетку на гигантской шахматной доске мироздания, человек волшебным образом преображается. Он становится способным на многое и многого может добиться – не через «не могу», не потому, что так надо, а в охотку, с удовольствием, и плоды одержанных побед больше никогда не покажутся ему морщинистыми и горькими.