В ожидании Олимпийцев, стр. 6

Сэм покачал головой.

– Скажем так, что Форний Велло тоже понес «временное поражение».

Я попытался проследить за ходом его рассуждений, но это было нелегко.

– А какая разница? Раньше или позднее Легионы победили бы. И ты прекрасно знаешь, что они побеждали всегда.

– Это так, – рассудительно сказал Сэм. – Но если бы это конкретное завоевание не произошло бы тогда, весь ход истории изменился бы совершенно. У нас не было бы большой миграции на запад с целью заселения тех громадных континентов. Хани с хиндами не были бы окружены, и, кто знает, у них до сих пор были бы независимые государства. Это был бы совершенно иной мир. Ты понимаешь, к чему я веду? Именно это я и называю «альтернативным миром»: мир, который мог бы существовать, но его нет.

Мне хотелось быть с ним честным.

– Сэм, – сказал я. – Только что ты весьма образно представил мне разницу между фантазиями и научными романами. Я фантазиями не занимаюсь. Кроме того, – продолжал я, стараясь не слишком задевать его чувства, – я не вижу особой возможности проявления значительных различий между нашим и тем миром. Во всяком случае, они не будут настолько велики, чтобы построить на этом научный роман.

Какое-то время мой приятель молча глядел на меня, после чего отвернулся и уставился на море. И вдруг, как будто мы совершенно не меняли темы, сообщил:

– Самое смешное, наши колонии на Марсе тоже не принимают сигналы, а ведь им Солнце не мешает.

– И что это значит, Сэм? – наморщил я брови. Он потряс головой.

– Я бы и сам очень хотел это знать.

3. В СТАРОЙ АЛЕКСАНДРИИ

Фаросская башня блистала отраженным светом заходящего солнца, когда мы пристали в александрийской гавани. Мы снова двигались на воздушной подушке, достаточно медленно. Волны бросали кораблем. Но, как только вошли в собственно порт, вода стала спокойной.

Все послеобеденное время Сэм провел в капитанской каюте, поддерживая постоянный контакт с Научным Коллегиумом, но, как только мы причалили, очутился рядом со мной. Увидал, как я гляжу в сторону бюро по найму жилья рядом с причалом, и покачал головой.

– Не морочь себе голову, Юл, – приказным тоном заявил он. – Передай багаж слуге моей племянницы; будем жить у нее.

Вот это уже было приятно: комнаты на постоялых дворах Александрии не дешевле римских. Я поблагодарил Сэма, но тот почти и не слушал. Он передал наши сумки носильщику из дома племянницы, низенькому арабу, что был гораздо сильнее, чем казалось, а потом направился в здание египетского Нижнего Сената, где должна была проходить конференция.

Я же подозвал трехколесный экипаж и дал водителю адрес племянницы Сэма.

Что бы там египтяне не представляли, Александрия – это грязный, провинциальный городишко. У чоктавов столица больше, у киевлян – чище. Кроме всего, знаменитая Александрийская Библиотека – это сплошной обман. Когда мой (хотелось бы верить) предок приказал ее сжечь, египтяне ее вообще-то отстроили. Но она настолько старомодна, что кроме книжек там ничего нет.

Дом племянницы Сэма находился в самом захолустном квартале этого захолустного города, всего лишь в паре перекрестков от берега. Здесь был слышен грохот товарных кранов из порта, хотя, может, и не слишком сильно, поскольку его заглушал шум самих улиц, забитых грузовиками и водителями, проклинающими друг друга во время маневрирования на крутых поворотах. Сам дом был больше, чем я ожидал, но это было его единственным достоинством, во всяком случае, судя по его внешнему виду. Облицован он был, скорее всего, дешевой египетской штукатуркой, а не мрамором, и находился рядом с конторой по поднайму рабов.

Ладно уж, все-таки на шару, сказал я себе. Стукнул ногой двери и позвал слугу.

Но дверь мне открыл не слуга, а племянница Сэма собственной персоной; ее вид был для меня приятной неожиданностью. Она была почти как я высокой и почти такой же светловолосой. А помимо того, молодой и весьма красивой.

– Наверняка ты – Юлий, – сказала она. – Меня зовут Рахиль, я племянница гражданина Флавия Сэмюэлуса бен Сэмюэлуса. Приветствую тебя в своем доме.

Я поцеловал ей руку. Это киевский обычай, который мне весьма помогает, особенно в контактах с красивыми девушками, которых я пока знаю не слишком хорошо, хотя и надеюсь узнать получше.

– А ты не похожа на иудейку, – сказал я.

– А ты не похож на писаку, пекущего роман за романом как блины, – не осталась она в долгу. Тон ее голоса был не таким холодным как слова, но не сильно. – Дяди Сэма в доме нет, а у меня много работы. Базилий укажет тебе твои комнаты и предложит что-нибудь выпить.

Обычно я при первой встрече вызываю в женщинах лучшее впечатление. Правда, к первой с ними встрече я и готовлюсь получше, а Рахиль застала меня врасплох. Скорее всего, я ожидал, что она будет похожа на Сэма, разве что без лысины и морщин на лице. Сильнее ошибиться я не мог.

Что касается дома, то и здесь я ошибался: дом на самом деле был большой. В нем было около десятка комнат, не считая помещений для слуг. Атриум сверху был накрыт полупрозрачной особенной пленкой, что смягчало даже самую большую жару.

Когда Базилий, слуга Рахили, показывал выделенные мне комнаты, знаменитое египетское солнце стояло еще высоко. Они были довольно светлыми и проветриваемыми, но Базилий предложить отдохнуть снаружи. И он был прав. Он подал мне вино и фрукты в атриуме, где был фонтан и удобная лавка. Сквозь пленку солнце выглядело лишь бледным, приятным диском, а не смертельным, горячим чудовищем. Фрукты были свежайшими: ананасы из Ливана, апельсины из Иудеи, яблоки откуда-то издалека, скорее всего, из Галлии. Мне не нравилось лишь то, что Рахиль оставалась в своих комнатах, поэтому мне не представилась возможность показаться ей в лучшем виде.

Но она оставила инструкции относительно удобств моего здесь пребывания. Базилий хлопнул в ладони, и появился другой слуга, неся стилос и таблички на тот случай, если мне захотелось бы поработать. Я был удивлен, что Базилий и второй слуга – африки; этот народ нечасто вмешивается в политические авантюры или стычки с эдилами, посему мало кто из них теряет свободу.

Фонтан был сделан в виде Купидона. В иных обстоятельствах я бы посчитал это добрым предзнаменованием, но здесь мне не показалось, что это имеет какое-то особенное значение. Нос Купидона был отбит; фонтану наверняка было лет больше, чем Рахили. Я решил оставаться на месте, пока девушка не появится вновь, но когда спросил Базилия, может ли это произойти и в какое время, тот поглядел на меня с некоторым превосходством.

– Гражданка Рахиль после обеда всегда работает, гражданин Юлий, – сообщил он мне.

– Ах, так? И над чем же она работает?

– Гражданка Рахиль – известный историк, – объяснил он мне. – Очень часто случается, что работает до тех пор, когда уже пора ложиться. Но для тебя и для ее дяди ужин будет подан в ту пору, к которой вы привыкли.

Весьма полезный тип, нечего и говорить.

– Спасибо, Базилий, – сказал я. – Думаю, что сейчас я на несколько часов выйду. – И уже потом, когда слуга приготовился уходить, я спросил:

– Ты не похож на ужасного преступника. Можно ли спросить, за что тебя продали в рабство?

– О, вовсе не за преступления, гражданин Юлий, – заверил он меня. – Всего лишь за долги.

Я легко нашел дорогу к зданию египетского Нижнего Сената; туда направлялось множество экипажей и пешеходов. Все-таки это было одно из самых интересных мест в Александрии.

Нижний Сенат не заседал. Впрочем, для его работы и не было никакой необходимости. И вообще, зачем египтянам какой-либо Сенат. Времена, когда они сами принимали решения по собственным вопросам, закончились уже много веков назад.

Но они решились провести конференцию. Святыня Сената располагала нишами как минимум для полусотни богов. Обычно в них стояли статуи Амона-Ра и Юпитера, а так же всех более-менее важных представителей пантеона, но, чтобы сделать приятное гостям, туда сейчас поместили Ормузда, Яхве, Фрейю, Кетцалькоатля и более десятка других богов, которых я не распознал. Их украшали пожертвования из свежих цветов и фруктов, тем самым доказывая, что туристы – если не сами астрономы – не упускали ни малейшей возможности вернуть контакт с Олимпийцами. Обычно, ученые – это агностики (как, впрочем, и большинство образованных людей, ведь правда?), но даже агностик всегда принесет в жертву цветок или несколько фруктов, чтобы задобрить бога на тот случай, если бы оказалось, что агностик ошибается.