Нашествие квантовых котов, стр. 11

АВГУСТ, 21, 1983 г. ВРЕМЯ: 7.20 ВЕЧЕРА.

СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА

Я очнулся от дремоты — ждал появления Найлы Христоф. Я полагал, что когда она приедет в гостиницу из аэропорта, то позволит поспать. На это я мог рассчитывать. Она всегда любит порепетировать, даже прежде чем распаковать вещи и зарегистрироваться в номере, иногда прежде чем принять ванну. «Что нужно делать, чтобы попасть в Карнеги-Холл? — спрашивала она и тут же отвечала: — Практика, практика и еще раз практика! Только тогда я с уверенностью буду выступать там, милый Дом!»

Меня разбудили звуки Гварнериуса из соседней комнаты — чакон Баха без аккомпанемента — я узнал его без труда. Классическая музыка — одна из тех вещей, для которых политическая карьера не оставляла времени, но она имела отношение к Найле Боуквист и была общеобразовательной штукой во многих отношениях.

Я поднялся и прошел в спальню. Она находилась здесь — стояла возле камина спиной ко мне; тело раскачивалось вместе со старой скрипкой. Я бесшумно подкрался сзади и протянул руки к чашам ее правильных грудей. Найла не пропустила ни одного такта — глаза закрыты, смычок подпрыгивает над струнами. И сказала:

— Подожди две минуты, милый!

— И что я должен делать эти две минуты? — спросил я.

Она пропела через плечо музыкальными полосами:

Я поцеловал ее в шею:

— Попробую третье.

На самом деле я еще не начинал раздеваться. Одной из многих вещей, которым я научился у Найлы, — это как можно больше шутить, когда мы вместе. Я возвратился в жилую комнату — нет, полагаю, вы можете назвать ее более классически — например, салон… Я знал, что она не успеет закончить за две минуты, скорее всего, через четверть часа. Когда Найла находится на гастролях, она всегда боится, что забудет что-нибудь важное: какой-нибудь пассаж пальцев или как лучше сделать трех— или четырехнотный аккорд. Во время репетиции она и занималась всем этим. Ну на это требовалось время. Я устроился на громадной тахте и взял телефон.

Когда я набирал номер своего офиса, то внимательно посмотрел по сторонам. Я был рад возможности воспользоваться телефоном за счет отеля. Налогоплательщики никогда не смогли бы проверить, как не смогла бы это сделать Ай-Ар-Эс, если бы хоть один нормальный человек затребовал четырехкомнатный люкс, служивший для деловых расчетов. Найла всегда просила именно его: перед концертами приходилось много практиковаться. Фактически, ею никогда не интересовались ревизоры Ай-Ар-Эс, потому что гостиничный люкс всегда заказывало и оплачивало управление концертных залов, где она выступала. Счет ни разу не обнародовали, деньги утекали сами собой. Когда я связался с офисом, то попросил Джока Мак-Кленти. Он несомненно узнал мой голос, и я сказал просто:

— Я там, где обычно. Произошло что-нибудь срочное?

— Нет, сенатор! Если произойдет, я вам сообщу.

— Прекрасно! — сказал я и приготовился повесить трубку. Я знал, что если возникнет необходимость, то он даст знать мне, и знал также, что шанс, когда такое может случиться, очень невелик. Он кашлянул, и это остановило меня.

— В чем дело, Джок? — спросил я.

— Был необычный звонок из Пентагона, сенатор. Им позвонили из Сандии и сказали, что вы находитесь у них.

Сандия — это исследовательская лаборатория в Нью-Мехико. Я выпрямился:

— Ладно, я не там!

— Совершенно верно, сенатор!

И я представил себе его удовлетворенный кивок и радость, поскольку Джок всегда любил оставить Пентагон на бобах.

Я тоже получал от этого удовольствие, мне хотелось выведать немножко больше — но звуки из соседней комнаты прекратились.

— Будь в курсе, Джок! — сказал я. — Поговорим об этом позже.

— Хорошо, сенатор! — проговорил он. Как мне показалось, с завистью — я не осуждаю его за это.

Найла — эффектная красотка, которой можно позавидовать, но Джок также был меломаном. Он не пропускал ни одного выступления Найлы. Порой, находясь в отведенной мне ложе, я смотрел вниз и видел его сидящего в двадцатых рядах и смотрящего на нее глазами, полными обожания.

Когда я вошел в спальню, я заметил, что смотрю на нее так же — ее обнаженные бедра дрожали от нетерпения. Гварнериус лежал в футляре. Она посмотрела на меня высокомерным взглядом.

— Как, ты все еще не раздет? — гневно спросила она.

— Это легко исправить! — сказал я и доказал на деле.

При нормальном ходе событий женатый мужчина моего положения ни в коей мере не должен иметь связей с замужней женщиной, какой являлась Найла Христоф Боуквист. Наши жизни не переменить до поры до времени.

Я был физиком-неудачником, ушедшим в юристы, а затем и в политику.

Найла была совсем другой. Она росла дикой и немного чокнутой: если бы ей не повезло заработать ученую стипендию в школе Джулиарда, она могла бы занеметь в тюрьму или другое, столь же плохое место. Но вместо этого она сделалась Найлой Христоф Боуквист, с двухэтажным зданием на Лейк-Шор, ее супруг служил в инвестиционном банке, а я сделал карьеру и заимел жену, полную амбиций.

По ее мнению, мне следовало стать президентом. А по-моему, я и сейчас мог им стать, если бы имел другую первую леди. Забавно, что именно Мэрилин свела нас вместе — наверное, не подумав, она решила, что для моего имиджа было бы неплохо, если бы я посетил чикагский совет по искусству. Там я и встретился с Найлой — мы сидели рядом во время обеда, устроенного в честь основания фонда, вместе выступали в пятницу утром в радиошоу и вечером той же пятницы находились водной постели. Химия? Это используется, но только не между нами.

Когда мы утомились от занятий любовью и лежали на нагромождении подушек, куря сигареты, я заметил ее отрешенный взгляд и спросил:

— О чем ты думаешь?

— О нас с тобой!

— И обо мне? — сказал я и потянулся к пепельнице, без вполне дозволенного касания ее левой груди, потом добавил: — Я думаю, что, если бы мы пошли другими дорогами, все было бы иначе.

— И было бы совсем другое время, — сказала она, кивая.

Я тоже кивнул в ответ.

— Если бы мы встретились, прежде чем ты вышла замуж за Фреда, а я женился на Мэрилин. Если бы мы случайно встретились… Что ты об этом думаешь?

— О чем, Дом? — спросила она, гася сигарету.

— Как ты думаешь, мы смогли бы пожениться? — спросил я.

Она легла, ласково просунула в мое ухо кончик языка, затем сказала:

— Несомненно!

Хотя, на самом деле, это не было «несомненным». У нас было мало общего, не считая постели. Я мало понимал в музыке, а Найла не переносила политики. И если бы мы поженились, всегда был вероятен скоропалительный развод. Никто из нас не имел детей, никто не зависел от другого материально, и супружеская жизнь сенаторов мало интересует избирателей. Если бы служба не позволяла повторной женитьбы, госпожа Рейган не была бы президентом.

Нет, от женитьбы мы уклонялись потому, что никто из нас не ждал от этого счастья. Вот почему Найла снова очень уверенно произнесла:

— Несомненно! — И встала: — Теперь мне надо подумать об одежде. Придешь ко мне в душ?

— Несомненно! — сказал я и присоединялся к ней, «Несомненно». Много раз мы произносили это слово, маскируя сомнения в тех вещах, которые на самом деле вовсе не были «несомненными». Мы с радостью плескались в воде, намыливали друг друга, но недолго, потому что заверещал телефон.

— О черт! — сказала Найла. — Нет, позволь мне, Дом!

Здесь было другое «несомненно», конечно же, я позволил ей подойти к телефону, поскольку звонившим мог оказаться любой, кому не следовало обо мне знать: менеджер, супруг, репортер, любитель скрипки, ухитрившийся раздобыть номер ее телефона. Да, я ее любовник, но оба мы прекрасно знали, что это не могло бы понравиться вышеупомянутым лицам. Этого не произошло, звонил тот, на кого я подумал. Кто иной мог оказаться в офисе в воскресенье вечером? Состроив на лице гримасу, Найла передала мне трубку она не очень переносила Джока. Или, по крайней мере, ей не нравился тот факт, что он знал о нашей связи. Она выпустила мыльную трубку из своей намыленной руки, и я едва не уронил ее. Но ухитрился сказать: