Голем и джинн, стр. 83

— Мне велели передать это кузнецу по имени Ахмад. Это вы?

— Я — Ахмад, — вмешался Джинн, поднимаясь из-за верстака, — а он — Арбели.

Мальчик пожал плечами и отдал посылку. Джинн сунул ему монету и закрыл за посыльным дверь.

— От кого это? — поинтересовался Арбели.

— Не знаю.

Обратного адреса на пакете не было. Джинн развязал бечевку, развернул бумажную упаковку и достал из нее маленький деревянный ящичек. Внутри, в гнезде из мягкой стружки, сидела миниатюрная серебряная птичка. Ее круглое тельце венчалось пушистым хвостом из перьев, а голова была застенчиво наклонена набок.

Не обращая внимания на протесты Арбели, Джинн швырнул фигурку в огонь, а потом долго наблюдал, как она кренится на одну сторону, а потом превращается в серую лужицу и исчезает, просочившись через угли. Все, с ней покончено. Навсегда. Он дотронулся до браслета, и спрятанная под ним бумажка, словно эхо, отозвалась тем же словом: «Навсегда».

20

ТАЙНА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

У ТАНЦЕВАЛЬНОГО ЗАЛА

Жертва неизвестного преступника находится при смерти, полиция тем временем пытается разобраться с противоречивыми и запутанными свидетельствами очевидцев.

Власти по-прежнему пребывают в недоумении по поводу странного происшествия с Ирвингом Вассерманом, 21 год, евреем, проживающим на Аллен-стрит. Три ночи назад Вассерман стал жертвой побоев, нанесенных ему неизвестным лицом или лицами в переулке за «Гранд-казино» на Брум-стрит — танцзалом, популярным среди еврейской молодежи этого района. Свидетели, обнаружившие пострадавшего, вызвали полицию, но преступник или преступники успели скрыться с места происшествия. В настоящее время Вассерман в крайне тяжелом состоянии находится в больнице Бет-Изрэйел.

Полиция сообщает, что показания свидетелей, главным образом молодых людей, прогуливавшихся у танцзала, к сожалению, недостаточно точны. Одни из них уверяют, что преступник был мужчиной, другие — что женщиной, третьи, что еще более странно, настаивают, что это был мужчина, переодетый женщиной. Есть свидетельства и того, что с места преступления убежал не один человек, а двое. Осмотрев пострадавшего в больнице Бет-Изрэйел, доктор Филип Уайт заявил, что удары слишком сильны и многочисленны для того, чтобы их мог нанести один мужчина, и уж совсем невероятно, что это сделала женщина. «Если бы я не знал обстоятельств дела, — сказал доктор, — я бы подумал, что его топтала лошадь».

Расследование дела поручено сержанту Джорджу Килпатрику, который уже выяснил, что Вассерман известен в своем районе множеством любовных связей и что в тот вечер свидетели видели, как он ссорился с одной из своих подружек. По мнению сержанта, нападение могло быть организовано друзьями или родственниками девушки — хотя она решительно это отрицает, — а те, кто уверяет, будто преступление совершила женщина, просто пытаются ввести полицию в заблуждение. В настоящее время расследование продолжается.

* * *

Весна постепенно уступала место лету. В Центральном парке мужчины налегали на весла взятых напрокат лодок, а их подружки, сидя на носу, оглядывали берега в поисках друзей и соперниц. На Кони-Айленде молодые родители наслаждались сосисками за десять центов, пока их отпрыски с визгом носились по пляжу. В новом, идущем под заливом тоннеле для подземной дороги потные мужчины укладывали рельсы, нисколько не беспокоясь об убийственной тяжести воды у себя над головой.

Казалось, с приходом лета все ожили и помолодели — все, кроме одного человека. Прошло уже несколько недель с тех пор, как Иегуда Шальман увидел в пекарне Радзинов Голема и почувствовал движение волшебной лозы; и тогда же он впал в глубочайшую депрессию. Целые ночи Шальман ворочался на своей жесткой койке, бесконечно пережевывая одни и те же мысли. Неужели целью его поисков всегда была она? Это невозможно! Она всего лишь голем! Довольно сообразительный и, по-видимому, наделенный некоторыми способностями сверх тех, что он вложил в нее, но всего лишь голем — существо, созданное для тяжелой физической работы и для защиты. При желании он мог бы наделать десяток таких. И все-таки волшебная лоза шевельнулась именно при виде ее. Некогда сон подсказал ему, что бессмертие надо искать где-то в Нью-Йорке; и разве не может голем, практически неуязвимый и не связанный никакими сроками, быть носителем этого бессмертия?

Он ворочался и крутился в постели, обматывая простыню вокруг своего костлявого тела, и размышлял, не затеял ли Всевышний какую-то странную игру с ним. Что ему было делать? Он не мог даже следить за ней, ведь она непременно прочитала бы его намерения. А ангел смерти тем временем подходит все ближе и ближе.

Хватит, решил он. Жалеть себя бессмысленно и бесполезно. Пусть волшебная лоза указала на голема, ну и что из того? Лоза — это его собственное творение, ненадежное и, скорее всего, неточное. Возможно, она реагировала просто на скрытое в големе бессмертное и тайное знание древних еврейских мудрецов.

Надежда была призрачной, но он не мог отказаться от нее. Иначе ему оставалось бы только закончить свою жизнь и добровольно признать победу Всевышнего.

Итак, движимый одной только неукротимой силой воли, Шальман возобновил свои поиски. Он еще раз прошелся по всем самым старым ортодоксальным синагогам, где служили самые мудрые раввины и имелись богатейшие библиотеки. В каждой синагоге он называл себя бывшим преподавателем из йешивы, недавно прибывшим в Америку, и просил о встрече с главным раввином. Он объяснял, что готов бесплатно работать там, где его услуги понадобятся. А что равви может рассказать о своих прихожанах? Придерживаются ли они старых законов и традиций?

Каждый раввин, впечатленный этим нежданно щедрым предложением — «Бесплатно, вы говорите?», — приглашал Шальмана зайти в свой кабинет и там в красках расписывал добродетели своих прихожан и ту суровую борьбу, которую они ведут со стремительно наступающим атеизмом и с нездоровыми современными тенденциями. В некоторых приходах даже разрешается нюхать табак во время проповеди, можете себе такое представить? Шальман печально кивал, сочувствовал, а потом каким-то совсем особым образом гладил раввина по руке.

Раввин умолкал и замирал, а на лице у него появлялось мечтательное выражение.

«Ваша самая редкая книга, — спрашивал тогда Шальман. — Самая редкая, та, которую вы прячете даже от коллег. Где вы ее храните?»

Несколько первых раввинов отвечали: «У меня нет такой книги», и Шальман снимал заклятие, смотрел, как они растерянно моргают, избавившись от наваждения, кланялся, извинялся и уходил.

А потом один из них сказал ему: «У меня ее больше нет».

Интересно, подумал Шальман.

«А что с ней случилось?»

«Ее забрал Авраам Мейер, упокой, Господи, его душу».

«Зачем он забрал ее?»

«Он не сказал».

«А где она сейчас?»

«Увы, я не знаю».

Шальман не решился расспрашивать дальше и освободил его от заклятия — в больших дозах оно причиняло непоправимый вред, а Шальману вовсе не хотелось оставлять за собой цепочку одурманенных раввинов. Интересно, кто такой этот Авраам Мейер и что с ним случилось?

На следующий день другой раввин сказал ему то же самое. А потом и третий.

К концу недели пятеро раввинов сообщили, что их самые ценные книги украдены этим Авраамом Мейером, ныне покойным. Мейер начал казаться ему неким врагом из загробного царства, злокозненным духом, что носится по городу на шаг впереди его, вынюхивает книги и похищает их.

Допрашивая последнего раввина, Шальман решился задать один лишний вопрос. Выла ли у этого Мейера семья?

«Племянник, — ответил одурманенный раввин. — Вероотступник. Майкл Леви, сын его сестры».

Голова Шальмана гудела от мыслей, когда он выходил из синагоги. Названное имя было до смешного распространенным, и в одном только Нижнем Ист-Сайде наверняка насчитывалось не меньше сотни Майклов Леви.