Поселок на озере, стр. 33
Кунья
В эту ночь в шалаше Гунды спала только одна Ная.
Гунда ворочалась с боку на бок и по временам тяжело вздыхала. Ее тело лежало здесь, а душа была там, куда ушел Уоми.
Кунья сидела на охапке мягкой травы. Глаза ее были открыты, и сна не было в них.
К утру Гунда забылась тяжелым сном.
Как только над озером брызнули первые лучи рассвета, Кунья неслышно поднялась и вышла из шалаша.
Влажный утренний воздух охватил ее. Мокрая трава омывала ее босые ноги.
Медленно приблизилась она к реке. Ряды челноков мирно дремали на желтом речном песке.
Вернулся ли тот, на котором уехал вчера Уоми?
Она хорошо его знала. Это была новая лодка Карася.
Нет, ее нигде не было видно.
Кунья прошла мимо шалашей, в которых спали люди Свайного поселка. Никто еще не вставал.
Вот это шалаш младших Сойонов. Если они вернулись, значит…
Медленно подошла она к шалашу и осторожно заглянула внутрь. На разостланной шкуре спал слепой Ходжа. Но ведь он не ездил с ними.
Больше никого не было.
Там, с краю, остался еще один шалаш. Но туда она ни за что не пойдет. Она только посмотрит издали.
Кунья стояла и смотрела, как во сне. Впрочем, ей только казалось, что она стоит, потому что ее ноги сами собой двигались. Она никак не могла понять, как это произошло, что она очутилась у самого шалаша. Она чуть не вскрикнула, когда заметила, что стоит перед самым входом. Хотела убежать, но ноги ее не слушались.
Нагнувшись, она заглянула в ничем не загороженный вход.
В шалаше было пусто. На полу валялось оружие. Стояли прислоненные к стене копья. На медвежьей шкуре лежал огромный дубовый лук и связанный ремешком пучок длинных стрел.
Это был лук Уоми.
Пошатываясь, отошла Кунья прочь. В душе ее было так же пусто, как и в шалаше.
Теперь Кунья не знала, куда идти, но она все-таки шла. Она шла в каком-то забытьи, не сознавая того, что делает.
Не сознавая, что делает, вернулась она опять к реке и пошла по тропинке, которая вела ее против течения, вдоль заросшего осокой берега.
Голова у нее кружилась от солнечной ряби, сверкавшей миллионами огней. Сколько времени шла, она не знала и остановилась только тогда, когда тропинка кончилась. Дальше начинались кусты и густая опушка леса. Тропинка сворачивала прямо вниз и обрывалась у песчаной отмели. На песке были видны свежие следы человеческих ног.
Кунья внимательно в них вгляделась. Следы шли к воде, а на той стороне неширокой речки виднелся тоже песок, и на нем продолжение тех же следов.
Значит, тут брод. Тут переходят речку.
Кунья постояла еще немного, потом скинула свою белую горностаевую безрукавку. Это была единственная одежда на ней.
Быстро скатав ее валиком, она положила ее себе на голову и вошла в воду.
В середине реки было довольно глубоко. Вода доходила почти до плеч, но Кунья все-таки шла. Скоро сделалось мельче, и, перейдя мелководье, она выбралась на песок.
Здесь она оделась и робко огляделась кругом.
Куда она зашла? Что будет она тут делать? Куда пойдет?
Кругом тесно надвигалась на отмель густая чаща ивняка. Выше громоздился ольшаник. Еще выше — березы. За ними ничего не было видно. Только узенькая тропа пролегла в одном месте между кустами, и на влажной почве виднелись отпечатки ног.
Кунье стало страшно.
Нет, она вернется. Она пойдет к Гунде и будет ждать, пока те приедут. Может быть, все кончится хорошо.
Она только согреется немного и пойдет. Солнце уже стало заметно пригревать. Усевшись на травяную кочку, она подперла подбородок рукой и задумалась.
Вдруг что-то зашуршало в кустах. Кунья вскочила и с испугом побежала к реке. Но было поздно: двое мужчин с копьями в руках бежали ей наперерез.
Она кинулась назад к тропинке, но и оттуда глядело на нее толстое человеческое лицо. Лицо это смеялось.
Девушка опрометью бросилась в третью сторону, прямо через кусты, но чьи-то сильные руки обхватили ее и подняли на воздух…
Мужчина перекинул ее через плечо, как мешок, и с громким хохотом зашагал к реке. Кунья с ужасом разглядела вокруг себя четырех мужчин. Все они были коренастые, желтолицые, узкоглазые. Трое были в широких меховых одеждах, сшитых в виде мешков с дырой для головы. У двух в руках были копья, третий держал весло.
Откуда они взялись?
Все четверо говорили громко и непонятно. Говорили быстро, тараторили и так же торопливо смеялись коротким, жестким смешком.
Один из мужчин вложил в рот два пальца и пронзительно свистнул.
Недалеко послышался ответный свист, и через минуту два узких, длинных челнока вынырнули из-за поворота реки.
Желтолицый, державший до сих пор Кунью, спустил ее на землю.
— Хороша девушка! — сказал он вдруг знакомыми словами, с каким-то чудным произношением. — Девушка, будешь меня любить?
Вдруг самый толстый из мужчин, с двумя белыми лебяжьими перьями, воткнутыми в волосы, громко, сердито закричал, затопал ногами, и все остальные сразу притихли. Кунья поняла, что это старший.
— Моя девушка! — сказал толстый и стал настойчиво толкать ее в лодку.
Неожиданно Кунья рванулась и с криком прыгнула в воду. В несколько прыжков толстый нагнал ее и схватил за волосы. В один миг желтолицые скрутили ей руки и бросили на дно лодки. Кунья билась и кричала, пока ее не связали и не заткнули рот чем-то мягким.
Утром Ойху позвал Алдая, пятнадцатилетнего сына одной из своих многочисленных жен. Алдай примчался, как ветер. Он знал крутой нрав отца. На его зов надо было являться немедля. Ойху послал мальчика к Мысу Идолов, велел там дождаться Уоми и дал строгий наказ, что говорить и что делать. Отправив мальчика, он вернулся в хижину и прилег вздремнуть. Проснулся он от какого-то назойливого стука. Кто-то хлопал палкой по бревнам помоста.
Ойху недовольно выглянул из-за входной занавески:
— Кто там?
По краю помоста снова постучали.
Внизу, на земле, стояли трое желтолицых. Впереди толстый, узкоглазый, скуластый, с двумя лебедиными перьями в волосах стучал древком копья по еловым бревнам.
— Кто стучит?! — сердито крикнул Ойху.
— Узун, — коротко ответил косоглазый.
— Зачем пришел?
— Дарить!
— Чего еще там? — спросил Ойху, смягчаясь.
— Девушку поймал, — сказал Узун, скаля белые острые зубы. — Дарить хочет Узун девушку!
— Откуда взял?
— Узун не знает. У реки сидела. Хороша девушка! — Узун громко защелкал языком.
— Веди, — сказал Ойху и вдруг залился тонким смешком.
— Приведу. Только так сделай, чтобы зверя было побольше. Плохо ловим совсем. Совсем мало зверья в лесу. Голодать будем.
— Это можно!
Узун крякнул и снова начал цокать, расхваливая свой «подарок».
— Ну, иди, иди! Сам увижу.
Ойху схватил высокую палку и стал спускаться по бревенчатому дрожащему скату.
Когда шаги его затихли, меховые занавески у входа в хижину колыхнулись и слегка раздвинулись. В образовавшейся щели мелькнуло белое лицо и сверкнули два черных, как уголь, глаза.
Пальцы маленькой руки придерживали обе полы занавески. Ни щек, ни носа, ни губ нельзя было разглядеть. Внизу, из-под приподнятого края полога, высунулся кончик розовой женской ноги.
Темные зрачки внимательно глядели на удаляющегося по направлению к речке Ойху. Когда Ойху с желтолицыми скрылся за кустами, за занавеской раздался странный гортанный звук. Прозвенел заглушенный женский смех и как-то невесело и внезапно оборвался.
Занавеска закрылась, и в хижине наступила мертвая тишина.
Прошло немного времени, и со стороны лесной опушки раздался протяжный свист.
Внутри хижины послышалось шлепанье босых ног. Занавеска снова раздвинулась, так же осторожно, как и раньше.
Свист повторился. На лесной тропинке, идущей от опушки, показались два человека. Один был почти мальчик, и в нем нетрудно было узнать Алдая.