Охотники на мамонтов, стр. 15

В это утро умерли девочка и мальчик — сын Уаммы и дочь Огги.

Трупики положили рядом и начали засыпать землей. Могилка была так мелка, что детские тела покрылись только тонким слоем земли.

Вместе с ними закопали берестяную чашку с орехами, заботливо положили рядом круглый камень — разбивать скорлупу. Поставили деревянную миску с водой. Когда тени умерших захотят пить, они смогут это сделать, не выходя из могилы.

Прежде чем положить детей в могилу, Уамма сняла ожерелье и надела его на шею своему Лаллу.

Три старухи сидели над могилкой. Это были Мать матерей Каху и еще две.

Каху сидела, скрючившись, на земле, и старческие губы ее шевелились. Она бормотала невнятные слова. Одна из старух держала пук можжевеловых веток. Время от времени она протягивала одну из них к очагу. Ветка вспыхивала, и старуха передавала запылавшую хвою Каху. Та махала веточкой над могилкой, и ароматный запах горящего можжевельника распространялся по землянке. Когда ветка сгорала, Каху кивала, и та же старуха зажигала новую ветку, а другая высыпала из мешочка горсть серых угольков. Каху кидала их на могилку и пришлепывала ладонью к земле. Крючковатый нос ее почти упирался в подбородок, седые космы спадали по плечам.

Потом Каху обошла вокруг землянки и окурила ее можжевельником.

Вдруг раздался тоненький голосок Уззы, восьмилетней дочки толстой Огги.

— А зачем их зарыли? — Она показала пальцем на свежую могилку.

— Им там будет лучше, — сказала Огга. — Они будут жить под землей.

— Под землей темно, — сказала Узза.

— Они пойдут туда, где живут тени, — прошамкала старуха, которая зажигала можжевельник.

— А зачем? — приставала Узза.

— Как — зачем? Они умерли, а теням куда же деваться? Вот ты спишь, а тень твоя ходит. Так и они. Они спят в могилке, а тени будут жить. Нехорошо, когда тень мертвого по земле ходит.

— А отчего им у нас не жить? — продолжала неугомонная Узза. — Мы бы с ними играли. Или в лес пошли бы за ягодами.

— Глупая! Если тень будет ходить по земле, люди будут пугаться. Заболеть даже можно, если встретишь. Пусть себе ходят под землей. Там такие же есть леса, и речки, и травка. Там им будет хорошо.

Дети окружили старуху и стали спрашивать, что такое тени.

— Тень — такой же человек, только вроде дыма. Сейчас, в полдень, маленький, а вечером станет большой. Когда человек ляжет спать, куда тень девается? Вот ты сон видишь? А это тень твоя летает и все видит. А когда человек умрет, его надо проводить под землю. Там ему будет хорошо. Там в речке он рыбку будет ловить, в лесу ягоды собирать. Всё как здесь, так и там. Только надо о тени позаботиться, а то она рассердится и что-нибудь сделает вредное…

Каху вернулась еще раз к могилке и пошептала над ней. Это она уговаривала тени лежать смирно, не выходить из-под земли и не пугать живых.

Ни Каху, ни Огга, ни Уамма не понимали, что такое смерть. Они не знали, что она — неизбежный и естественный конец всего живого.

Если человек погибает в бою или на охоте, это еще можно понять. Это победитель отнял силу у побежденного или зверь оказался сильнее и одолел охотника.

Но если кто умирает, лежа в своей землянке, — это загадка, и над ней надо хорошенько подумать. Тут дело не обошлось без злого врага. Кто-то отнял жизнь не силой, а колдовством, наговором. Кто-нибудь напустил сперва болезнь, а потом и смерть. Кто-нибудь посмотрел злым глазом, от которого уходит здоровье. Зло можно «напустить» издали. Можно наслать болезнь по ветру. Нужно только знать такие слова. Можно сделать это из мести. Но не всякий может это сделать, а только кто умеет.

Кто же виноват в смерти детей Огги и Уаммы? Кто сумел погубить столько Черно-бурых?

Конечно, Куолу! Он ведь грозил отомстить и отомстил.

А всё эти Красные! Не хотят уступить колдуну, вот он и злится.

Когда Улла вместе с Ао и Волчьей Ноздрей вошли в землянку охотников, они сразу почувствовали что-то неладное. Никто не позвал их сесть у огня. Никто не спросил об охоте. Их встретили враждебными взглядами. Никто не сказал ни одного слова привета. Их считали виновниками гнева Куолу и его страшной мести.

В мастерской Тупу-Тупу

Вечером, когда в поселке все сидели по шалашам и землянкам, в летний шалаш Канды просунулась рыжая голова. Это был Уа.

Ао лежал возле костра и раздувал тлеющие угольки. Уа молча сел у входной дыры. Канда вопросительно поглядела на брата. Вид у него был встревоженный.

— Что скажешь? — спросила Канда.

— Что скажу? В поселке все боятся Куолу. Вот умерли Лаллу и Го. Ведь это его дело. Матери толкуют: всему виной Красные Лисицы. Не хотят отдать своих жен. А из-за них Куолу мстит целому поселку. Старый Фао говорит: надо убить Красных! А Калли и Тупу-Тупу спорят. Говорят: не надо. Тупу-Тупу жалеет Канду. Не хочет, чтобы она шла к Куолу.

Канда со страхом слушала брата. Ао положил ладонь на голову жены:

— Не бойся! Ао не отдаст Канду.

В это время во входной дыре показалась чья-то темная фигура. Канда с криком бросилась прочь. Вдруг все засмеялись:

— Улла!

Улла пришел сказать, что Тупу-Тупу велел звать Ао и Канду к себе.

Тупу-Тупу редко ночевал в землянке охотников. Большей частью он проводил время в своей каменной мастерской. Тут же стоял его шалаш, в котором на мягкой подстилке отдыхал он от дневных трудов. Мастерская помещалась около реки, у самого устья оврага. Нужно было спуститься по узкой тропинке и миновать кусты ивняка. Еще издали до ушей охотников стали доноситься глухие удары камня.

— Тупу-Тупу работает!

На площадке под крутым обрывом приютился шалаш. Перед ним все было усыпано осколками кремня. Тупу-Тупу сидел на гладком камне и бил камнем о кремень. У края площадки под навесом сидели на земле люди: Волчья Ноздря, его молоденькая жена Цакку с перламутром на подбородке и красивая Балла. Все молча смотрели на Тупу-Тупу. Вновь прибывшие, не говоря ни слова, уселись на землю и стали ждать.

Тупу-Тупу продолжал работать. Он ни на кого не обращал внимания. Он заканчивал свой кремневый нож. Сейчас делал самую тонкую часть работы — наводил последнюю отделку.

Около камня, на котором он сидел, лежало несколько больших кремневых желваков. Такие желваки добывали из глубины известняков, в которых они заполняли пустые места, размытые водой. Тысячелетия проходили, пока в таких пустотах из просачивающейся сверху воды выделялся кремневый осадок.

Тупу-Тупу брал принесенный желвак и тяжелый ударный камень. На большом камне наковальни он разбивал желвак ударным камнем. Требовалось большое искусство, чтобы отбить от желвака куски, которые были пригодны для выделки орудий. Отбив резким ударом кусок, Тупу-Тупу старательно разглядывал его со всех сторон и, если он был хорош, пускал в дело.

Но это было только начало. Над таким куском еще долго нужно было трудиться. Тупу-Тупу отделывал его постепенно и очень осторожно. Не торопясь придавал кремню ту форму, которая была нужна. Короткими, отрывистыми ударами отбивал он от куска крошку за крошкой, пока кремень не становился по его воле то наконечником копья, то острым ножом.

Такую отделку называют ретушью.

Пещерный человек раннего палеолита еще не умел ретушировать. Его орудия были грубы. Он кончал свою работу там, где мастер поздней эпохи только начинал обработку орудия.

Мастерская каменных орудий не была собственностью Тупу-Тупу. Каждый мог прийти туда и работать сколько захочет. Камни принадлежали всем. Каждый заботился, чтобы в мастерской были большие камни. В известняках часто находили большие круглые желваки, иногда с голову ребенка. Снаружи они были покрыты белой коркой. Каждый умел сделать себе наконечник копья, скребок для очистки шкуры или каменный нож.

Но Тупу-Тупу работал не так, как другие. Он был мастером своего дела. Он любил работу как художник. Ему нравилось волшебное искусство превращать грубый кусок кремня в изящно отточенное острие.