Искупление Габриеля, стр. 38
– Рейчел хочет ребенка. Мой отец готовится снова стать отцом. А мы… – Она не договорила.
Габриель склонился над ней:
– Взгляни на это под другим углом. Когда у нас появятся дети, у них будет предостаточно товарищей для игр. Малышня всегда любит играть с теми, кто постарше. Представляешь, какой шум будет стоять на Рождество и летом?
– Рождество и летний отдых. Целая куча детей. Ну, блин!
– Вот именно, – улыбнулся Габриель. – Ну, блин!
Глава двадцать третья
В этот же день Криста Петерсон вошла в здание факультета итальянской культуры Колумбийского университета. Она договорилась о встрече с заведующей кафедрой, профессором Лючией Барини. Сбежав тогда от спящего профессора Паччиани, Криста первым же рейсом вылетела в Нью-Йорк, постепенно оправляясь от ран – внутренних и внешних – и строя планы мщения.
Раздумывая о случившемся с нею в номере оксфордского отеля «Мальмезон», Криста не называла это изнасилованием. Однако ее, по сути, изнасиловали. Паччиани силой принудил ее к сексу, подвергнув физическим и моральным унижениям. По разным причинам Криста все же предпочитала называть это утратой контроля за ситуацией. Итальянец вырвал бразды правления, обратив ситуацию против нее. Теперь Криста намеревалась отомстить ему сполна, и не просто отомстить, а с гарантией, что его страдания значительно превзойдут ее собственные.
Паччиани прислал ей электронное письмо, извиняясь за случившееся, на которое она не ответила. Не нужны ей его лживые отписки.
Криста нашла достойное применение своей неукротимой энергии. Она задумала разрушить научную карьеру профессора Паччиани. Она написала (по-итальянски) длинное письмо его жене, подробно рассказав о своих отношениях с профессором, начав с тех давних дней, когда еще была его студенткой во Флоренции. В качестве документального подтверждения Криста приложила несколько фотографий, причем некоторые были порнографического содержания, а также копии сладострастных электронных писем. Если этого не хватит, чтобы осложнить итальянцу жизнь, Криста на время затаится, чтобы подготовиться и в благоприятный момент нанести Паччиани сокрушительный удар.
Ходили слухи, что профессор Паччиани стремится получить место преподавателя на факультете, где училась Криста. Поэтому она не мешкая договорилась о встрече с профессором Барини.
Месть итальянцу занимала все время Кристы и стягивала на себя энергию, которую прежде она тратила на гадости профессору Эмерсону и Джулианне. Фактически она почти забыла об их существовании.
Явившись на факультет заблаговременно, Криста решила проверить содержимое своего факультетского почтового ящика. Оттуда она извлекла конверт делового формата с названием и адресом известной нью-йоркской юридической конторы. Криста торопливо надорвала конверт и прочла письмо.
– Черт бы тебя подрал, – пробормотала она.
Выходит, Эмерсон не шутил, обещая, что заткнет ей рот. По сути, письмо было распоряжением типа «прекратить и воздерживаться впредь». Криста обвинялась в клеветнических высказываниях, причем каждый инцидент был описан с умопомрачительными подробностями и указывал на законы, по которым ее могут призвать к ответу за то или иное заявление. Адвокат Габриеля требовал от нее полностью прекратить клевету в адрес профессора Эмерсона и его жены, угрожая в противном случае принять установленные законом меры по всем упомянутым инцидентам.
«Долбаный профессор», – подумала Криста.
Одна часть ее «я» хотела написать этому адвокату что-нибудь хлесткое и язвительное, а другая – была готова из принципа продолжать крестовый поход против Эмерсона.
Чем дольше взгляд Кристы скользил по стойкам с одинаковыми ячейками почтовых ящиков, тем отчетливее она понимала, что подобные действия с ее стороны были бы откровенной глупостью. Если она хочет попасть в докторантуру и защититься, нельзя восстанавливать против себя руководство факультета.
И потом, она готовила сети на куда более крупную рыбу.
Затолкнув письмо в сумочку, Криста решила забыть об Эмерсонах и целиком сосредоточиться на уничтожении карьеры некоего профессора Паччиани. Ради этого она была готова рассказать об интимной связи с ним.
Криста решила сыграть роль доверчивой и легко контролируемой аспирантки. В этой роли она и переступила порог кабинета профессора Барини.
Глава двадцать четвертая
А по другую сторону Атлантики Габриель погасил свет и заключил Джулию в свои объятия, начав страстно целовать ей шею.
Джулия напряглась.
– В чем дело? – удивился Габриель.
– Разве ты забыл, что я сейчас не могу? Месячные кончатся где-то через два или три дня.
– Я целую тебя вовсе не потому, что ожидаю взамен секс. – (Ответ мужа удивил Джулию.) – У меня очень хорошая память. И я помню, что у тебя сейчас месячные.
Габриель отодвинулся. Чувствовалось, слова Джулии его обидели.
– Прости. – Джулия потянулась к его руке. – Я не хотела разрушить твои надежды.
– Надежды вечны, – хриплым шепотом произнес он.
– Это я тоже слышала.
– Завтра я покажу тебе их вечность.
Джулия улыбнулась:
– Какой остроумный ответ, профессор. Я чувствую себя почти что героиней фильма с участием Кэри Гранта.
– Ты мне льстишь, – сказал Габриель, целуя ей веки. – Скажи, а ты рада своей роли старшей сестры? Это уже не кино, а жизнь.
– Да. Я хочу подружиться с этим ребенком и часто видеться с ним. Можно сказать, я всю жизнь ждала, когда у меня появится брат или сестра.
– Мы ведь все равно планировали проводить часть отдыха в Селинсгроуве. Семьи Рейчел и Скотта тоже увеличатся. Нас потянет чаще видеться. Селинсгроув – идеальное место для семейных встреч.
– Вот и еще одна причина, чтобы радоваться возвращению Ричарда в свой старый дом. Не видать ему тихой жизни.
Габриель играл завитком ее волос.
– А ты знаешь, мне начинает нравиться твоя короткая стрижка. Тебе это идет.
– Спасибо.
– Правда, мне и длинные волосы тоже нравились.
– Они отрастут. Это я тебе обещаю.
Рука Габриеля замерла.
– У меня есть сводные братья и сестры.
– Да?
Джулия старалась, чтобы ее «да» прозвучало как можно непринужденнее.
– Когда у матери бывало дурное настроение, она часто говорила, что отец нас бросил, поскольку ту семью он любит больше.
– Представляю, каково это слышать маленькому ребенку. – Теперь тон ее голоса был серьезным и даже суровым.
– Да, – вздохнул Габриель. – У матери был неустойчивый характер, но женщина она была красивая. Темноволосая, темноглазая. – (Джулия вопросительно посмотрела на мужа.) – Я унаследовал отцовские глаза. В детстве мать казалась мне высокой. Хотя вряд ли очень высокой. Если и выше тебя, то всего на несколько дюймов.
– А как ее звали?
– Сюзанна. Сюзанна Эмерсон.
– У тебя есть ее фотографии?
– Есть, но мало. Есть и фото, где я совсем маленький.
– И ты прячешь их от меня? Почему я никогда их не видела?
– Я вовсе не прячу их. Они лежат в нашем кембриджском доме, в ящике моего письменного стола. У меня даже есть ее дневник.
Джулия удивленно разинула рот. Вот те на!
– У тебя хранится материнский дневник?
– Да. И карманные часы ее отца. Я иногда ими пользуюсь.
– Ты читал ее дневник?
– Нет. Даже не раскрывал.
– Если бы Шарон оставила мне свой дневник, я бы обязательно прочла его.
– Я думал, у тебя от матери вообще ничего не осталось, кроме памяти.
– Когда она умерла, отцу прислали коробку с ее вещами.
– И?
– Я понятия не имею о содержимом коробки. Отец запихал ее куда-то. Наверное, коробка и сейчас хранится среди его вещей. Хорошо, что ты мне напомнил. Пожалуй, я попрошу отца найти ее и показать мне.
– Я поеду вместе с тобой.
– Спасибо за поддержку. А ты много знаешь о своем отце?
– Нет, очень мало. Если не считать вчерашнего сна, в жизни мы с ним встречались всего один или два раза. Когда он умер, у меня было несколько встреч с его адвокатом. Я знал, что отец живет в Нью-Йорке со своей семьей, которую моя мать называла настоящей. Сначала я отказывался от наследства, но когда решил принять свою долю, родные отца попытались нарушить условия завещания.