Искупление Габриеля, стр. 103
– Входи, – послышалось за дверью отцовского кабинета.
Саймон прошел к письменному столу, за которым восседал сенатор Тэлбот, и пододвинул себе стул.
– Постоишь. Я тебя долго не задержу, – хмуро произнес отец.
Чувствовалось, он чем-то рассержен.
– Ты это видел? – спросил сенатор, бросая на стол фотографии, которые тут же разлетелись веером.
Саймон посмотрел на ближайший снимок, потом взял в руку, поднес к глазам. Его лицо побледнело.
– Я спрашиваю, ты это видел? – загремел сенатор, ударяя кулаком по столу.
– Н-нет. – Саймон бросил снимок на стол. Ему стало страшно. Страх иглой ввинтился ему в затылок.
– На них ты. Скажешь, нет?
– Понимаешь…
– Не ври мне! Это ты?
– Да, – сдавленным голосом ответил Саймон, которому действительно стало трудно дышать.
– Ты снимал?
– Нет. Папа, клянусь тебе. Я не знаю, кто их сделал.
Отец выругался.
– Это всего лишь копии. Знаешь, от кого я их получил? – (Саймон покачал головой.) – От сенатора Хадсона. Кто-то прислал оригиналы твоей невесте. Она рассказала отцу, тот сделал копии и отправил мне.
Невидимый панцирь на груди Саймона стал еще теснее.
– Эйприл их видела?
– Да. С ней началась истерика. Ее мать срочно вылетела в Дарем. Эйприл пришлось отправить в больницу.
– В какую? Как она сейчас?
– Тебя не касается, щенок! Ты хоть представляешь, чем это грозит моей избирательной кампании?
Саймон стиснул кулаки:
– Да забудь ты на время про свою кампанию! Как Эйприл? Она пыталась что-то сделать с собой? В какой она больнице?
– Нам еще повезло, что Хадсоны не мстительны. Они лишь требуют, чтобы ты забыл о существовании их дочери. Никакой свадьбы не будет. Завтра они официально объявят о расторжении помолвки.
Саймон вытащил мобильник, нажал кнопку быстрого набора. Вместо гудка он услышал чужой голос: «Набранный вами номер не обслуживается».
– Отец, я все могу объяснить. Дай мне поговорить с Эйприл. Все совсем не так, как она думает.
– Тут и так все ясно, – отрезал сенатор Тэлбот. – Роберт сразу узнал девчонку. Старшеклассница. Несовершеннолетняя. Была волонтером в моем штабе. Ты понимаешь, какой ущерб ты причинил мне? Неужели тебе мозгов не хватило подумать о последствиях?
– Это шантаж. С той девчонкой мы… Это было больше года назад. Кто-то намеренно исказил дату. Я не изменял Эйприл. Я люблю ее.
– Любишь? – язвительно переспросил сенатор. – То-то ты никак не расстанешься со своей рыжей шлюхой.
Саймон шагнул к креслу, в котором сидел отец:
– Я давно расстался с ней. Еще прошлым летом. Эйприл совсем другая.
Сенатор махнул рукой, словно собирался прихлопнуть муху:
– Слишком поздно. Эйприл сказала, что вычеркнула тебя из своей жизни. У кого повернется язык ее упрекнуть? Мало того что ты спутался с несовершеннолетней, так ты еще спаивал девчонку и дурманил наркотиками. Все это зафиксировано на этих чертовых снимках. Черным по белому! – Сенатор резко смахнул фотографии со стола. Вместе с ними на пол полетели бумаги, ручки, карандаши.
– Отец, клянусь тебе, я могу все исправить. Мне нужно лишь поговорить с Эйприл.
– Нет. – Сенатор встал. Саймон знал этот взгляд: жесткий, готовый прожечь насквозь. – Хадсоны требуют, чтобы ты навсегда оставил их дочь в покое. И ты подчинишься их требованию.
– Папа, я…
– Хотя бы раз сделай то, что тебе говорят! – рявкнул сенатор Тэлбот.
Саймон, до этого стоявший неподвижно, вдруг схватил с отцовского стола бронзовую статуэтку всадника и швырнул в стену.
– Ты меня никогда не слушал! – закричал он. – Всю свою жизнь ты только приказываешь. Ты требуешь, чтобы тебя слушали, но сам никого не желаешь слушать. Плевать я хотел на тебя! И на твою долбаную кампанию! И на все запреты! Для меня важна только Эйприл. Я сделаю все, чтобы ее вернуть! – Саймон стремительно вышел из кабинета, хлопнув дверью.
Свое пребывание в полицейском отделении Дарема Саймон мысленно называл самой горькой иронией.
(В отличие от Габриеля, он не знал точного значения слова «ирония».)
Саймон не оставлял безуспешных попыток увидеться с Эйприл. Он посылал ей цветы и письма, которые возвращались обратно. Он пытался связаться с ней по электронной почте, но бывшая невеста внесла его адрес в черный список.
Тогда он решил подкараулить Эйприл возле ее дома, за что и был арестован. Теперь он сидел в камере полицейского отделения и почти не сомневался, что ему предъявят обвинение. Своего адвоката у Саймона не было. На помощь отца он не рассчитывал. Тот палец о палец не ударит, чтобы вытащить сына.
Саймон вспоминал свой прошлый арест, вызванный нападением на Джулию. Тот арест он вполне заслужил. Он был зол на нее и собирался мстить. Но с Эйприл все было по-другому. Все, что он делал, он делал из любви к невесте. Саймон решил признать себя виновным. У него еще теплилась надежда исправить случившееся. Быть может, тогда Эйприл или ее мать, до сих пор относившаяся к нему с большой симпатией, дадут ему пять минут на объяснение.
Саймон понятия не имел, кто сделал снимки. Натали вообще не знала о том свидании, хотя ей был знаком гостиничный номер, где все происходило. Не исключено, что она кого-то наняла.
Похоже, так оно и было. Потом Натали отправила снимки Эйприл, рассчитывая выиграть от его разрыва с невестой. Натали – умная и мстительная сука. Одним хорошо рассчитанным ударом поразила сразу три цели, нагадив ему, Эйприл и избирательной кампании его отца. Такое вполне в ее духе.
Саймон ждал, по-прежнему надеясь на примирение с Эйприл. Параллельно его мозг прокручивал поездку в Сакраменто, где теперь жила Натали.
Он ждал своей участи, обдумывал планы и даже не догадывался, кто на самом деле расстроил его свадьбу. А этот человек находился от него совсем недалеко, рядом с отделением полиции… Джек Митчелл сидел в своем темном «олдсмобиле», улыбался и тоже думал. О своей беременной племяннице.
Глава семьдесят восьмая
Кембридж, штат Массачусетс
Постепенно Джулию перестало тошнить по утрам. Но ее пищевые пристрастия изменились. Она стала предпочитать тайскую кухню. Возле ее прежней квартиры был тайский ресторан. Джулия утверждала, что только там готовят еду, которая ей по-настоящему нравится. Габриель и Ребекка почти ежедневно звонили туда и делали заказы на дом.
По мнению Габриеля, семьдесят пять процентов телесной массы его жены (и их будущего ребенка) состояло из фаршированных блинчиков. Это и определило временное имя для малыша, которого теперь уже никто не называл Ральфом. Габриель, Ребекка да и сама Джулия привыкли к новому имени – Фаршированный Блинчик.
В конце апреля Эмерсоны приехали в больницу Маунт-Оберн, где Джулии предстоял очередной сеанс УЗИ. Оба надеялись, что на этот раз смогут узнать пол их ребенка.
– Фаршированный Блинчик – это мальчик, – шепотом говорила Джулия, стараясь не обращать внимания на переполненный мочевой пузырь.
– Нет, – улыбнулся Габриель. – Можешь мне верить. Я женщин знаю. У нас будет девочка.
Джулии оставалось лишь тихо посмеиваться.
Когда ее вызвали, она торопливо стиснула руку Габриеля и последовала за техником в кабинет УЗИ.
На этот раз Габриель не вступал с персоналом в споры и не пытался сопровождать жену в кабинет.
– Хотите узнать пол ребенка? – спросила техник, подавая Джулии халат.
– Очень хочу. Муж тоже. Он надеется, что его догадка подтвердится.
– Думаю, сегодня мы это узнаем. Переодевайтесь и проходите в соседний кабинет. Извините, забыла представиться. Меня зовут Амелия. – Женщина улыбнулась и вышла.
Еще через несколько минут заметно округлившийся живот Джулии покрыли слоем теплого липкого геля – и процедура началась. Естественно, Джулия во все глаза смотрела на экран компьютера, где мелькали изображения ее ребенка.
По правде говоря, она смогла разглядеть лишь головку и тельце. Бедняжка Фаршированный Блинчик был чем-то похож на космического пришельца.