«...Расстрелять!», стр. 73

Жили они в трюме, а бродили везде. Если крыса шла по коридору мимо моряков, моряки цепенели. На крыс кидались только самые отважные.

Однажды утром на камбузе кок обнаружил в пустом котле целый выводок этих тварей: он открыл крышку котла, и они посмотрели на него снизу вверх. Кок захлопнул крышку и помчался на свалку. Там он в один миг отловил большущего бродячего кота и в тот же миг доставил его на камбуз.

Кок бросил кота к крысам и загерметизировал котел. Кот отчаянно выл. Когда через пару минут вскрыли котел, кот вылетел пулей. В котле лежали трупы. Кот задушил всех. Его можно было понять, он дрался за свою жизнь.

Кок выкинул крыс, вымыл котел и сварил обед.

ПКЗ у нас финской постройки. Финны строили такие ПКЗ для наших лесорубов. Подводники – вот они те самые лесорубы, ради которых в Финляндии приобретались такие плавучие казармы.

ПКЗ шли из Финляндии на Север своим ходом. На них были: хрусталь, светильники, ковры, посуда, смесители в умывальниках, краники, различные шильдики, ручки и даже туалетная бумага в туалетах.

Как только они ошвартовались, с них украли все, даже бумагу в туалетах. Последними украли из кают цветные занавески. Занавески были из стекловолокна. Матросики сшили из них плавки. С чудовищно распухшей, мохнатой промежностью они вскоре заполнили госпиталь.

Кстати, на нашем флоте на плавказармах иногда годами живут не только подводники, но и их семьи: жены, дети и коляски.

Однажды стратегический атомоход перегоняли с Севера на Восток в новую базу. Жены, побросав все, примчались туда путем Семена Дежнева. Ну, и как это бывает, база уже есть, то есть сопки вокруг есть, а домов еще нет… пока.

Лейтенантам отвели нижние кубрики. Двухъярусные койки. Она сверху, он снизу, и наоборот. Отделились простынями. Белыми. И поехало. Сначала стеснялись, а потом повсюду стоял чудесный скрип…

Север… Север… Северный флот…

Экипаж

Мой экипаж появился на ПКЗ через месяц. Он приехал после учебы. Экипажи в те времена делились на – экипажи, которые все время учились, экипажи, которые все время ремонтировались, и экипажи, которые все время выполняли боевые задачи.

Это было очень удобно: нужно послать экипаж на учебу – пожалуйста; нужно сгонять корабль в ремонт – ради Бога; в автономку нужно послать кого-нибудь – пошли, родимые.

Но иногда экипажи мучительно переходили из одного состояния в другое. Например, наш экипаж приехал в базу затем, чтоб мучительно перейти и стать боевым экипажем.

Разместился он на том же ПКЗ, где я квартировал, и однажды я обнаружил, что живу в одной каюте с замполитом корабля. Семьи у него рядом не было, и он сказал мне:

– Ну что ж! Годковщину на флоте никто еще не отменял, а посему полезай на верхнюю полку.

С тех пор я жил на верхней полке двухъярусной койки, а подо мной жил Иван Трофимович.

Иван Трофимович – это единственный замполит, которого я бы приветствовал стоя, остальных – я бы приветствовал сидя, а некоторых – даже лежа.

Сказать, что все остальные замполиты у меня были ублюдками, – значит погрешить против правды. Нет, ублюдками они не были, но и говорить о них как-то не хочется.

Зима и весна

Зимой и весной все подводники, мечтающие перейти в боевое состояние, от мала до велика берут в руки лом, лопату и скребок и яростно кидаются на снег и лед. Они скалывают его и отбрасывают в сторону. Так постоянно растет их боевое мастерство, и так они, совершенствуясь, совершенно безболезненно переходят в боевое состояние.

«Три матроса и лопата заменяют экскаватор», – это не я сказал, это народ, а народ, как известно, всегда прав.

Однако не надо думать, что только матросы у нас ежедневно баловались со снежком; и седые капитаны третьего ранга, плача от ветра, как малые дети, я бы сказал, остервенело хватались за скребок и – ы-ыы-т-ь! – сдвигали дорогу в сторону.

При такой работе организм от неуклонного перегрева спасает только разрез на шинели сзади – он обеспечивает вентилирование в атмосферу и необходимый теплосъем. Это очень мудрый разрез. Сложился он так же исторически, как и вся наша военно-морская шинель. Шинель – это живая история: спереди два ряда пуговиц, сзади на спине складка, хлястик и ниже спины, я бы сказал, еще одна складка, переходящая в разрез.

Разрез исторически был необходим для того, чтоб прикрывать бока лошади и гадить в поле. Для чего нужно на шинели все остальное, я не знаю. Знаю я только одно: шинель – это то, в чем нам предстоит воевать.

Конечно, можно было попросить у Родины бульдозер. (Я все еще имею в виду очистку дороги от снега. Когда я слышу слово «воевать», помимо моей воли перед моим внутренним взором возникает лом – этот флотский карандаш, а потом возникают снежные заносы, и я начинаю мечтать о бульдозере.)

Конечно, можно было попросить у Родины бульдозер, но ведь Родина может же спросить: «При чем здесь бульдозер? Зачем вам, подводникам, бульдозер?» – и Родина будет права.

Значит, тогда так, тогда молча берем в руки лом и молча долбаем. Без бульдозера.

Бульдозер доставали на стороне. Просто ходили и доставали. Был у нас на дивизии секретчик, матрос Неперечитайло. Это было чудо из чудес. Он мог запросто затерять секреты, уронить целый чемодан с ними за борт, а потом мог запросто их списать, потому что у него везде и всюду были свои люди – знакомые и земляки, такие же матросы.

Правда, чемодан потом всплывал, и его выбрасывало в районе Кильдина на побережье, но все это происходило потом, когда Неперечитайло уже находился в запасе.

У него были голубые невинные глаза. Комдива просто трясло, когда он видел этого урода. Он останавливал машину, подзывал его и начинал его драть. Драл он его за все прошлое, настоящее и будущее. Драл он его так, что перья летели. Драл на виду у всей зоны режима радиационной безопасности, где стояли наши корабли, где была дорога и где были мы с ломами.

Неперечитайло стоял по стойке «смирно» и слушал весь этот вой, а когда он утомлялся слушать, он говорил комдиву:

– Товарищ комдив! Разрешите, я бульдозер достану?!

– Бульдозер?!! – переставал его драть комдив, – Какой бульдозер?!

– Ну, чтоб зону чистить…

– Что тебе для этого нужно? – говорил комдив быстро, так как он у нас быстро соображал.

– Нужно банку тушенки и вашу машину… Комдив у нас понимал все с полуслова, потому-то он у нас и был комдивом. Он вылезал из машины, брал у Неперечитайло чемодан с секретами и оставался ждать.

Неперечитайло садился на место комдива и уезжал за бульдозером. По дороге он заезжал на камбуз за тушенкой.

Через тридцать минут он снова появлялся на машине, а за машиной следовал бульдозер, нанятый за банку тушенки.

Дуст!

Наконец пришло для вас время узнать, что всех химиков на флоте называют «дустами».

За что, позвольте спросить?

Извольте: за то, что они травят народ!

Сидя на ПКЗ, я проводил с личным составом тренировку по включению в ПДУ – в портативно-дыхательное устройство, предназначенное для экстренной изоляции органов дыхания от отвратительного влияния внешней среды.

Первые ПДУ на флоте называли «противнодышащим устройством» – за то, что кислота пускового устройства ПДУ, которая должна была по идее стимулировать регенеративное вещество этого средства спасения на выдачу кислорода, иногда поступала сразу в глотку ожидающему этот кислород.

Я видел только одного человека, который продержался при этом более двух секунд. Это был наш старший лейтенант Уточкин, оперуполномоченный особого отдела.

Я его честно предупредил о том, что возможны сразу же после включения некоторые осложнения и что проявления терпеливости в этом конкретном случае с большим сомнением можно отнести к признакам воинской доблести.

– Жить захочешь – потерпишь! – сказал он мне. Против этого я не нашелся чем возразить; он включился и показал мне знаком, что все идет как по маслу. Когда все идет как по маслу, я обычно запускаю секундомер и, вперясь в него, снимаю норматив.