Собрание сочинений в одной книге, стр. 87

– Что вы имеете против сеньора Торреса? Почему отвергли предложенный им план и рассердили его? – спросила Фрэнсиса после отъезда испанца Леонсия.

– Ровно ничего, – был ответ. – Попросту мы в нем не нуждаемся, и он мне не особенно приятен. Он дурак, и потому может испортить любое дело. Вспомните, как его легко сбили с толку на суде, когда стали расспрашивать о шраме. А может быть, ему и доверять-то не следует. Впрочем, не знаю. Во всяком случае, зачем нам доверяться ему, когда мы и без него обойдемся? Что касается его проекта, то он, безусловно, выполним. Мы так и сделаем – организуем нападение на тюрьму и освободим Генри, если вы все согласны на такое рискованное предприятие. Но нам нет никакой надобности полагаться на оборванцев и проходимцев с пристани. Если мы считаем, что не сумеем сделать это вшестером, то лучше не браться за дело.

– Да ведь у тюрьмы всегда караулит по меньшей мере десяток часовых, – возразил Рикардо, младший брат Леонсии, молодой человек лет восемнадцати.

Леонсия, которая снова воодушевилась, кинула ему сердитый взгляд, но Фрэнсис поддержал юношу:

– Правильно сказано, – согласился он. – Но мы уберем часовых.

– А стены толщиной в пять футов? – спросил Мартинец Солано, близнец Альварадо.

– Мы пройдем сквозь них, – ответил Фрэнсис.

– Но каким образом?! – воскликнула Леонсия.

– А это я вам сейчас объясню. У вас много верховых лошадей, сеньор Солано? Отлично! А вы, Алессандро, не будете ли так добры достать для меня несколько динамитных патронов? Они всегда имеются на плантациях. Отлично! Прекрасно! Как нельзя лучше! Вы, Леонсия, как хозяйка дома, должны знать, имеется ли у вас в кладовой запас виски три звездочки?

– Ага, заговор начинает созревать! – рассмеялся Фрэнсис, получив утвердительный ответ Леонсии. – У нас уже есть все данные для романа во вкусе Райдера Хаггарда или Рекса Бича. Теперь слушайте. Впрочем, погодите. Я хочу поговорить с вами, Леонсия, по поводу любительского спектакля…

Глава V

В тот же день, часа в три пополудни, Генри сидел у окна своей камеры и глядел сквозь решетку на улицу. Он ждал, когда же наконец повеет ветерок с моря и освежит тяжелую, душную атмосферу. Улица была пыльная и грязная – грязная потому, что город со времен своего основания – несколько сот лет тому назад – не знал иных ассенизаторов, кроме бродячих собак и хищных птиц, которые постоянно рылись в кучах мусора и отбросов. Низенькие, выбеленные известью домики, построенные из камня или из обожженной глины, превращали эту улицу в настоящее пекло.

Вся эта белизна – белые дома, белая пыль – так сверкала, что от нее становилось больно глазам. Генри уже собирался отойти от окна, как вдруг заметил, что оборванцы, которые лежали и дремали у порога дома напротив, неожиданно очнулись и стали с интересом смотреть куда-то в конец улицы. Генри ничего не мог видеть, он только услышал, как задребезжал какой-то экипаж, очень быстро мчавшийся к тюрьме. Вскоре показалась двуколка, запряженная одной лошадью. Лошадь эта, очевидно, закусила удила и понесла. Седовласый и седобородый старик, сидевший в повозке, тщетно старался остановить обезумевшее животное.

Генри улыбнулся. Его удивляло, что эта наполовину развалившаяся двуколка еще не разлетелась вдребезги, когда ее подкидывало на глубоких колеях и выбоинах. Все колеса уже разболтались и могли в любую секунду отлететь. Ветхая упряжь тоже держалась каким-то чудом. Поравнявшись с окном, у которого стоял Генри, старик сделал еще одну отчаянную попытку остановить лошадь. Он встал на ноги и изо всех сил натянул вожжи. Одна из них, левая, видимо, была гнилой и лопнула. Старик упал назад, продолжая дергать за правую вожжу. Лошадь резко свернула направо. Что-то случилось – отлетело или сломалось колесо – этого Генри так и не смог разобрать. Одно было несомненно: повозка превратилась в груду обломков, но старик не выпустил единственной вожжи из рук, хотя лошадь и протащила его несколько шагов по пыльной дороге. Он заставил животное описать круг и таким способом остановил.

Когда он встал на ноги, вокруг него уже успела собраться толпа оборванцев. Но из тюрьмы выскочили несколько жандармов и начали грубо расталкивать людей. Генри словно прирос к окну. Можно было только удивляться, что человек, которому совсем мало оставалось жить, проявляет такой интерес к обычному уличному происшествию.

Старик дал подержать свою лошадь жандарму и сразу же, даже не стряхнув с себя пыли, прихрамывая, поспешил к своей двуколке и начал рассматривать ящики, которые вез. Их было несколько – и больших, и маленьких. Один ящик, по-видимому, особенно его беспокоил, он даже попытался его поднять и словно прислушивался, все ли цело внутри.

Наконец старик выпрямился. Один из жандармов подошел к нему и начал его расспрашивать. В ответ он стал охотно и многословно излагать свою историю.

– Кто я? Увы, сеньор, я бедный старик и живу далеко отсюда. Зовут меня Леопольдо Нарваэц. Правда, мать моя – царство ей небесное! – была немкой, но зато отцом моим был Балтазар де-Хезус-и-Серпаллос-э-Нарваэц, сын храброго генерала Нарваэца, который сражался под знаменами самого великого Боливара [17]. Теперь я наполовину разорен, а дом мой далеко отсюда!

Его продолжали осыпать вопросами и выражениями сочувствия, на которые никогда не скупятся испанцы, даже если имеют дело с самым бедным оборванцем. Ободренный старик благодарил присутствующих и продолжал свой рассказ.

– Сейчас я еду в Бокас-дель-Торо – на дорогу ушло пять суток, а торговля идет плохо. Я живу в городе Колоне – ах, что бы я ни дал, чтобы очутиться там сейчас! Но что поделаешь! Ведь даже представитель славного рода Нарваэцов может превратиться в странствующего торговца, а бедному странствующему торговцу тоже надо жить, не правда ли, сеньоры? Но скажите мне, живет ли у вас здесь, в вашем благословенном городе, некий Томас Ромеро?

– В Панаме можно в каждом городе найти целую кучу Томасов Ромеро, – сказал, смеясь, Педро Зурита, помощник начальника тюрьмы. – Опишите-ка его подробнее!

– Он двоюродный брат моей второй жены, – охотно ответил старец. Оглушительный смех толпы при этих словах, видимо, его озадачил.

– В Сан-Антонио и его окрестностях имеется около дюжины Томасов Ромеро, – продолжал Зурита, – и любой из них может оказаться двоюродным братом вашей жены. Есть пьяница Томас Ромеро. Есть вор Томас Ромеро. Есть еще один Томас Ромеро. Впрочем, нет, его повесили с месяц тому назад за грабеж и убийство. А в горах живет богач-скотовод Томас Ромеро. Есть еще…

При упоминании о всех этих Ромеро Леопольдо Нарваэц только печально покачал головой. Но, услыхав про скотовода, он повеселел и перебил своего собеседника:

– Простите, сеньор, это, наверное, он и есть. Во всяком случае, похоже на то. Я разыщу его. Если бы можно было спрятать мой товар в надежном месте, я сразу же отправился бы на поиски. Впрочем, мне повезло, что несчастье случилось со мной именно здесь. Я могу оставить свои ящики на хранение у вас – с первого взгляда видно, что вы человек честный.

С этими словами старик, порывшись у себя в кармане, достал два серебряных пезо и передал их помощнику начальника тюрьмы.

– Вот вам. Я попрошу вас и ваших людей помочь мне, но не даром.

Генри усмехнулся, заметив, какой эффект произвели деньги. Педро Зурита и жандармы сразу же стали относиться к старику с почтением. Оттеснив любопытных от разбитой повозки, они сразу же начали переносить ящики в помещение тюрьмы.

– Осторожно, сеньоры, осторожно! – умолял старик, когда жандармы взялись за самый большой из ящиков. Он, видимо, очень боялся за него. – Обращайтесь с ним поосторожнее. Это очень ценный товар и хрупкий, очень хрупкий!

Пока переносили ящики из повозки в тюрьму, старик распряг лошадь и положил сбрую в двуколку, оставив на лошади одну уздечку. Однако Педро Зурита велел внести и сбрую.