Собрание сочинений в одной книге, стр. 41

Мы изменили курс и направились к нему. У меня было тяжело на душе. Я видел торжествующий блеск в глазах Вольфа Ларсена. Мысль о судьбе Лича и Джонсона настолько волновала меня, что в этот миг я был словно помешанный. Я почувствовал непреодолимое желание броситься на капитана. В каком-то полусознании я спустился на кубрик и собирался уже выйти на палубу с заряженным ружьем в руках, как вдруг услыхал изумленный возглас:

– В лодке пять человек!

Я задрожал и в припадке слабости оперся о стенку трапа. У меня подогнулись колени, и я опустился на ступени. Лишь в этот миг я снова стал самим собой и содрогнулся при мысли о том, что я собирался сделать. Я был бесконечно счастлив, когда успел положить ружье на место и выбраться на палубу.

Никто не заметил моего отсутствия.

Лодка была теперь уже близко, она оказалась крупнее охотничьей и другой конструкции. Когда она еще больше приблизилась к нам, на ней спустили парус и сняли мачту. Положив весла в уключины, пассажиры лодки ждали, пока мы ляжем в дрейф и возьмем их на борт.

Смок, спустившийся на палубу и стоявший теперь рядом со мной, начал многозначительно усмехаться. Я вопросительно взглянул на него.

– Вот так штука! – смеялся он.

– В чем дело? – спросил я.

Он снова захохотал.

– Разве вы не видите, что лежит на корме? Чтоб мне никогда больше не убить котика, если это не женщина!

Я стал всматриваться, и действительно, в лодке оказалось четверо мужчин, а пятой, несомненно, была женщина. Все пришли в крайнее волнение, за исключением Вольфа Ларсена, очевидно разочарованного тем, что это не его лодка, в которой он ожидал увидеть жертв своего гнева.

Мы спустили бом-кливер, привели к ветру кливер-шкоты и легли в дрейф. Весла ударили по воде, и после нескольких взмахов лодка подошла к борту шхуны. Лишь теперь я более отчетливо разглядел женщину. Она была закутана в длинный плащ, так как утро было свежее. Я видел только ее лицо и светло-каштановые волосы, выбивавшиеся из-под матросской шапочки. У нее были большие блестящие карие глаза, нежный, приятно очерченный рот и правильный овал лица, загоревшего и обожженного солнцем и ветром.

Она показалась мне существом из другого мира. Меня потянуло к ней, как голодающего к хлебу. Ведь я так давно не видел ни одной женщины! Я был так ошеломлен этим чудесным видением, что совсем забыл о своих обязанностях штурмана и не помогал поднимать вновь прибывших на борт. Когда один из матросов поднял женщину и передал ее в протянутые навстречу руки Вольфа Ларсена, она взглянула на наши любопытные лица и улыбнулась так приветливо и нежно, как только может улыбаться женщина.

Я так давно не видел улыбок вообще, что забыл об их существовании.

– Мистер ван Вейден!

Голос Ларсена сразу привел меня в себя.

– Не отведете ли вы эту даму вниз и не позаботитесь ли вы о ее удобствах? Прикажите приготовить запасную каюту на левом борту. Поручите это дело коку. А сами поройтесь в нашей аптечке – у дамы сильно обожжено лицо.

С этими словами он отвернулся от нас и принялся расспрашивать мужчин. Лодка была брошена на произвол волн, хотя один из спасенных возмущался этим, так как Иокогама была под боком.

Я как-то странно робел перед женщиной, которую сопровождал вниз, и чувствовал себя неловко. Мне казалось, что я впервые понял, какое хрупкое и нежное создание женщина. Помогая ей спуститься по трапу, я взял ее за руку и был поражен тем, как мала и нежна она была. Это в самом деле была хрупкая и нежная женщина, и мне она казалась такой воздушной, что я боялся раздавить ее руку в своей. Я был долго лишен женского общества, и Мод Брюстер была первая женщина, которую я видел с тех пор, как попал на эту шхуну.

– Вы напрасно так беспокоитесь обо мне, – протестовала она, когда я усадил ее в кресло Вольфа Ларсена, которое поспешно вытащил из его каюты. – В это утро мы каждую минуту ожидали увидеть землю и к вечеру, вероятно, будем в порту. Не правда ли?

Ее спокойная вера в ближайшее будущее смутила меня. Как мог я объяснить ей положение и ознакомить ее со странным человеком, подобно злому року блуждавшим по морям? Мне самому это знание далось ценою месяцев. Но я ответил ей откровенно:

– При каком угодно другом капитане я сказал бы, что завтра утром вы будете в Иокогаме. Но наш капитан странный человек, и я прошу вас быть готовой ко всему. Вы понимаете – ко всему!

– Признаюсь, я не совсем понимаю вас, – ответила она. В глазах ее было недоумение, но не испуг. – Быть может, я ошибаюсь, но мне казалось, что потерпевшие кораблекрушение всегда встречают особое внимание к себе. Мы так близко к берегу, ведь это такой пустяк!

– Откровенно говоря, я ничего не знаю, – ответил я. – Мне только хотелось на всякий случай подготовить вас к худшему. Наш капитан зверь, дьявол. Никто не знает, что через минуту взбредет ему на ум.

Я начинал волноваться, но она усталым голосом прервала меня:

– Да, да, понимаю!

Ей, по-видимому, трудно было думать. Она была на грани полного изнеможения.

Больше она ни о чем не спрашивала, и я, воздерживаясь от дальнейших замечаний, приступил к исполнению приказа Вольфа Ларсена и постарался поудобнее устроить ее. С хозяйственным видом я хлопотал вокруг нее, достал успокаивающую мазь для ее ожогов, совершил налет на частные запасы Вольфа Ларсена, чтобы извлечь из них бутылку портвейна, и давал указания Томасу Мэгриджу, приготовлявшему запасную каюту.

Ветер быстро крепчал, качка усиливалась, и к тому времени, как каюта была готова, «Призрак» уже изрядно прыгал по волнам. Я совершенно забыл о существовании Лича и Джонсона и был как громом поражен, когда через открытый люк донесся возглас: «Лодка в виду!» Несомненно, это был голос Смока, кричавшего с марса. Я бросил взгляд на женщину, но она сидела в кресле, откинувшись и устало закрыв глаза. Я сомневался, слышала ли она эти слова, и решил избавить ее от зрелища тех зверств, которых я ожидал после поимки беглецов. Она была утомлена – и отлично! Пусть спит!

На палубе раздались быстрые слова команды, послышался топот ног, и «Призрак» повернул на другой галс. Вследствие внезапного поворота кресло начало скользить по полу каюты, и я подоспел как раз вовремя, чтобы не дать спасенной женщине упасть с него.

Ее глаза полуоткрылись, и она сонно и недоумевающе взглянула на меня. Она спотыкалась и шаталась, пока я вел ее в приготовленную для нее каюту. Мэгридж гадко осклабился мне в лицо, когда я выпроводил его и приказал ему вернуться в камбуз. Он отомстил за себя, рассказывая охотникам о том, какой прекрасной горничной я оказался.

Наша новая пассажирка тяжело опиралась на меня и, вероятно, заснула уже на полдороги от своего кресла до каюты. Она почти упала на койку, когда шхуну внезапно качнуло. Потом она приподнялась, улыбнулась и опять заснула. Я оставил ее спящей под парой тяжелых матросских одеял; голова ее опиралась на подушку, которую я взял с койки Вольфа Ларсена.

Глава XIX

Выйдя на палубу, я увидел, что «Призрак» забирает влево, обходя с наветренной стороны знакомый парус, державший тот же курс, что и мы. Весь экипаж собрался на палубе, так как все ожидали событий после того, как Лич и Джонсон будут подняты на борт.

Пробило четыре склянки. Луи пошел на корму сменить рулевого. Было сыро, и я заметил, что он надел свой непромокаемый плащ.

– Чего можно ждать? – спросил я его.

– Недурного шторма, сэр, – ответил он, – да дождика, который промочит нам жабры. Только и всего.

– Какая досада, что мы увидели их, – сказал я, когда большая волна немного повернула нос «Призрака» и лодка на миг мелькнула сквозь кливера.

Луи повернул штурвал и помолчал.

– Я думаю, сэр, что они все равно не добрались бы до берега.

– Не добрались бы? – переспросил я.

– Нет, сэр. Вы видите?

Порыв ветра подхватил шхуну и заставил его быстро повернуть руль.

– Будет такая погода, – продолжал Луи, – что их скорлупке никак не удержаться на море. И счастье для них, что мы оказались тут и можем их подобрать.