Собрание сочинений в одной книге, стр. 173

– Во всем мире не может быть столько людей, – возразил Опи-Кван; он был ошарашен и бессилен представить такое количество.

– Что можешь ты знать о мире и о его размерах? – спросил Нам-Бок.

– Но в одном месте не может находиться столько людей.

– Кто ты такой, чтобы говорить о том, что может быть и чего не может?

– Это само собой понятно, что в одном месте не может находиться столько людей. Их каноэ сплошь покрывали бы море, и никто не мог бы управлять каноэ за недостатком места. Они каждый день вылавливали бы из моря всю рыбу, и на всех не хватило бы и пищи.

– Казалось бы, что так, – закончил Нам-Бок, – но все же это правда. Я видел собственными глазами и бросил прочь свою палку. – Он протяжно зевнул и встал. – Я плыл издалека. День был долог, и я устал. Теперь я пойду спать, а завтра мы поговорим еще о диковинках, что я видел.

Баск-Ва-Ван заковыляла впереди, гордая и в то же время напуганная своим удивительным сыном. Она привела его в свое иглу и уложила спать на грязных, вонючих шкурах. Но мужчины остались сидеть у костра и держали совет, тихо перешептываясь и обсуждая что-то вполголоса.

Прошел час-другой; Нам-Бок спал, а беседа все продолжалась. Вечернее солнце склонялось к северо-западу и к одиннадцати часам было на севере. Тогда старшина и резчик по кости отделились от остальных и пошли будить Нам-Бока. Он прищурил на них глаза и повернулся на другой бок, чтобы уснуть. Опи-Кван схватил его за руку и добродушно, но решительно тряс его, пока не привел в чувство.

– Пора, Нам-Бок, вставай! – приказал он. – Время пришло.

– Снова еда? – воскликнул Нам-Бок. – Нет, я не голоден! Ешьте без меня и дайте мне выспаться.

– Время уходить! – загремел Куга.

Но Опи-Кван заговорил более мягко.

– Ты был другом моего детства, – сказал он. – Мы с тобой вместе охотились на тюленей и ловили лососей. И ты спас мне жизнь, Нам-Бок, когда море сомкнуло надо мной свои воды и потянуло вниз к черным скалам. Мы вместе голодали, и мерзли, и укрывались одной шкурой, плотно прижимаясь друг к другу. Все это и моя любовь к тебе заставляют меня страдать от того, что ты вернулся к нам таким удивительным лжецом. Мы ничего не можем понять, и у нас идет кругом голова от всего, что ты рассказал нам. Это нехорошо, и мы долго обсуждали это на совете. Поэтому мы отсылаем тебя обратно – нам надо сохранить разум ясным и сильным и не смущать его несказанными чудесами.

– Ты нам рассказывал о тенях, – подхватил Куга. – Ты принес свои рассказы из мира теней и должен вернуть их в мир теней. Байдарка готова, и все племя ждет. Они не пойдут спать, пока ты не уйдешь.

Нам-Бок был поражен и вслушивался в голос старшины.

– Если ты – Нам-Бок, – говорил Опи-Кван, – то ты бесстыдный и удивительный лжец; если ты – тень Нам-Бока, значит, ты говорил нам о тенях, а нехорошо, чтобы живые проникали в мир теней. Мы думаем, что большое селение, о котором ты говорил, населено тенями. Там живут души мертвых, ибо мертвых много, а живых мало. Мертвые не возвращаются, мертвые никогда еще не возвращались – вернулся один ты с твоими удивительными рассказами. Мертвым не следует возвращаться, и если мы это допустим, нам придется вынести много горя.

Нам-Бок хорошо знал свой народ и понимал, что решение совета – окончательное. Итак, он, не сопротивляясь, спустился с ними к берегу, где его посадили в байдарку и дали в руку весло. Одинокая морская птица летела к морю, и прилив слабо и глухо катил на берег свои волны. Густые сумерки окутали землю и небо, а на севере солнце едва вырисовывалось, затемненное грядой кроваво-красных облаков. Чайки летали низко над землей. С суши дул резкий, холодный ветер, и черные массы облаков предвещали непогоду.

– Из моря ты пришел к нам, – нараспев протянул Опи-Кван, – и обратно в море ты уйдешь. Так будет выполнен закон.

Баск-Ва-Ван проковыляла до пенистой границы воды и закричала:

– Благословляю тебя, Нам-Бок, за то, что ты помнил обо мне.

Но Куга, отталкивая байдарку от берега, сорвал с ее плеч шаль и кинул ее в байдарку.

– Холодно в долгие ночи, – заплакала она, – холод больно щиплет старые кости.

– Это лишь тень, – отвечал резчик по кости. – Тени не греют.

Нам-Бок встал, чтобы быть услышанным.

– О Баск-Ва-Ван, что родила меня! – воскликнул он. – Услышь слова твоего сына, Нам-Бока. В байдарке хватит места на двоих, и он хочет взять тебя с собой. Он едет в места, где рыбы и жира вволю. Мороза там лет, жизнь легка и железные вещи выполняют работу человека. Хочешь, Баск-Ва-Ван?

Она колебалась, а когда челнок начал быстро удаляться, пронзительно закричала старческим, дрожащим голосом:

– Я стара, Нам-Бок, и скоро перейду в царство теней. Но я не хочу идти туда до положенного мне срока. Я стара, Нам-Бок, и я боюсь.

Луч света прорезал тьму и залил лодку и человека золотом и пурпуром. Рыбаки замолкли, и слышался только стон ветра да кричали чайки, летавшие низко над морем.

Замужество Лит-Лит

Когда Джон Фокс явился в страну, где виски так замерзает, что бoльшую часть года этот налиток можно употреблять в качестве пресс-папье, у него не было никаких идеалов и мечтаний, которые обычно мешают успеху искателей приключений. Родившись и получив воспитание в пограничной с Соединенными Штатами местности, он явился в Канаду с простыми взглядами на вещи, что сулило ему немедленный успех в его новом деле. Из простого служащего, перевозившего в лодке путешественников и перетаскивавшего на своей спине их багаж через перешейки, он быстро поднялся в Компании Гудзонова залива [50] до заведующего главным складом и стал во главе торговой организации в форте Ангела.

Жена-туземка оставила ему двух сыновей, и, когда Компания повысила его по службе, ему пришлось отправиться с ними еще дальше к северу, в глухие трущобы Северо-Восточной Территории, в места под названием Син Рок, где ему надлежало стать во главе новой, еще более значительной организации по добыванию мехов. Здесь он провел в полном одиночестве и тоске несколько месяцев. Ему очень не нравилась внешность местных индейских девушек, и он сокрушался о своих подраставших сыновьях, которым не хватало заботливого ухода матери. Тогда его взгляд остановился на Лит-Лит.

Лит-Лит была красива, стройна как тростник, без тяжеловесности и неуклюжести, свойственных большинству индейских женщин.

Она была дочерью Снеттишэйна, видного вождя племени. К этому вождю и пришел Джон Фокс в один из летних дней, чтобы начать переговоры о Лит-Лит. Фокс сидел с вождем перед его юртой, в облаке жужжавших комаров; они беседовали о чем угодно, за исключением одного – сватовства. А Джон Фокс специально пришел к нему именно за тем, чтобы сделать предложение. Снеттишэйн знал это, и Джон Фокс знал, что тот знает, но оба тщательно избегали щекотливой темы, что считалось утонченной индейской хитростью.

Часы шли за часами, а Фокс и Снеттишэйн покуривали свои нескончаемые трубки, поглядывая друг на друга с великолепным простодушием. Между тем Лит-Лит, догадавшись о намерениях Фокса, подползла к стенке юрты изнутри и, приподняв ее нижний край, украдкой поглядывала на двух мастеров слова, вокруг которых облаками носились комары. Она покраснела, и глаза ее радостно заблестели от гордости, что ее руки добивается такой знатный человек, как сам начальник фактории [51] (который в представлении индейцев был первым после Господа Бога); она сгорала от любопытства, от желания, как можно скорее и ближе узнать, что он за человек.

Она была очень юна и не знала мужчин. Ей было всего семнадцать лет. И все эти годы ее ревниво охранял Снеттишэйн. Снеттишэйн был корыстолюбив. Он как бы вложил в Лит-Лит свой главный капитал. Она представляла такую ценность, что он надеялся получить не обычные, а неисчислимые проценты.

Поглядывая из-за приподнятого края юрты, краснея и дрожа при мысли о странной судьбе, которая ее ожидала, Лит-Лит была очень разочарована тем, что день уже кончался, а начальник фактории и ее отец все еще говорили о вещах, не имевших ровно никакого отношения к сватовству. К полуночи Фокс стал проявлять определенное намерение уйти домой. Только дойдя до дороги, он повернулся.