Собрание сочинений в одной книге, стр. 150

Не зная, чего или кого ему ждать, Чарли Типпери прошел через огромную комнату навстречу незнакомым мужчине и женщине. Не в пример Паркеру, он решил, что их загорелые и запыленные с дороги лица заслуживают большего внимания, чем то, которое обычно уделяет обремененный делами житель Нью-Йорка заурядным посетителям. Красота Леонсии его поразила, и он сразу догадался, что перед ним настоящая леди. А бронзовые загорелые черты Генри, так поразительно напоминавшие Фрэнсиса и Р. Г. М., внушили ему восхищение и уважение.

– С добрым утром, – обратился он к Генри, почтительно поклонившись в то же время Леонсии. – Друзья Фрэнсиса?

– О сэр! – воскликнули Леонсия. – Мы больше чем друзья, мы приехали сюда, чтобы спасти его. Я читала утренние газеты. Если бы только не упрямство и глупость его слуг…

Последние сомнения Чарли Типпери тотчас рассеялись. Он протянул руку Генри.

– Я Чарли Типпери, – сказал он.

– А меня зовут Морган. Генри Морган, – горячо откликнулся Генри, хватаясь за него, как утопающий за спасательный круг. – А это мисс Солано. Сеньорита Солано – мистер Типпери. Мисс Солано, собственно говоря, моя сестра.

– Я явился сюда по тому же делу, – заявил Чарли Типпери, когда взаимные представления были окончены. – Спасение Фрэнсиса, насколько я понимаю, может заключаться в очень большой наличности или в неоспоримых ценностях, которые могли бы послужить обеспечением. Я принес с собой все, что мне удалось наскрести за эту ночь. Но я уверен, что этого далеко не достаточно.

– Сколько вы принесли? – прямо спросил его Генри.

– Миллион восемьсот тысяч. А вы?

– Пустяки, – сказал Генри, указывая на открытый чемодан. Ему и в голову не приходило, что он разговаривает с представителем трех поколений ювелиров.

Чарли быстро осмотрел несколько камней, лежавших сверху, и еще быстрее опытным глазом определил их количество; лицо его выразило глубочайшее удивление и восторг.

– Но ведь тут миллионы, миллионы! – воскликнул он. – Что вы намерены с ними сделать?

– Пустить в оборот, чтобы помочь Фрэнсису выпутаться из беды, – ответил Генри. – Ведь под такое обеспечение можно достать сколько угодно денег, не правда ли?

– Закройте чемодан! – воскликнул Чарли Типпери. – Я сейчас же позвоню по телефону. Мне нужно связаться с моим отцом, прежде чем он уйдет из дому, – бросил он через плечо, ожидая ответа станции. – Это в пяти минутах ходьбы отсюда.

Не успел он обменяться с отцом несколькими короткими фразами, как в библиотеку вошел Паркер в сопровождении полицейского сержанта и двух полицейских.

– Вот эта шайка, сержант, – арестуйте их, – сказал Паркер. – О, простите, мистер Типпери, это, конечно, относится не к вам, а только к этим двум. Не знаю, какое им можно будет предъявить обвинение – это, во всяком случае, сумасшедшие, если не что-нибудь похуже, что всего вероятнее.

– Добрый день, мистер Типпери, – приветствовал сержант Чарли, как старого знакомого.

– Вы никого не арестуете, сержант Бернс, – улыбнулся в ответ Чарли Типпери. – Можете отослать свою карету. Я переговорю с инспектором. Дело в том, что вам придется проводить меня вместе с этими подозрительными личностями ко мне домой. Вы будете охранять – о, не меня, а этот чемодан. В нем лежат миллионы – осязаемые ослепительные миллионы. Когда я открою его перед моим отцом, вы увидите зрелище, которое не многим удается увидеть. А теперь – идем! Мы теряем время.

Они с Генри одновременно ухватились за ручки чемодана, и в тот момент, когда их руки соприкоснулись, сержант Бернс кинулся, чтобы им помочь.

– Пожалуй, лучше уж я понесу его, пока дело не закончено, – сказал Генри.

– Разумеется, разумеется, – согласился Чарли Типпери. – Только не будем терять драгоценных минут. Уйдет немало времени на то, чтобы реализовать эти камни. Ну, идем, живее!

Глава XXIX

Мораторий оказал немалую поддержку бирже, и она снова окрепла. Кое-какие ценности начали даже повышаться. Впрочем, это отразилось только на тех бумагах, в которых Фрэнсис не был заинтересован и на которые Риган не вел атаки. Старый Волк продолжал развивать военные действия, и акции Фрэнсиса неумолимо падали. Риган с радостью убедился, что на рынке появляется все больше акций «Тэмпико-Нефть», которые выбрасывал, по-видимому, не кто иной, как сам Фрэнсис.

– Теперь время! – заявил Риган своим соратникам. – Приступайте к делу. Тут двойная игра. Не забывайте списка ценностей, которые я вам дал. Продавайте их по любой цене, ибо я не предвижу конца их падению. Что касается остальных бумаг, то покупайте, покупайте немедленно и верните себе все, что вы продали. На этом вы не можете ничего потерять, а продавая те ценности, которые обозначены в списке, вы нанесете двойной удар.

– А вы сами? – спросил один из участников заговора.

– Мне нечего покупать, – был ответ. – Это может служить вам доказательством того, насколько честно я вел игру и как вам доверяю. Я не продал ни одной акции, кроме тех, которые обозначены в списке, так что мне нечего и возвращать. Я все еще распродаю акции из списка – то, что у меня осталось. В этом заключается мой удар, и вы можете принять в нем участие, распродавая по какой угодно цене те же бумаги.

– Вот и вы наконец! – в отчаянии воскликнул Бэском, встречая Фрэнсиса в половине одиннадцатого в своем кабинете. – Все ценности поднимаются, кроме наших. Риган жаждет вашей крови. Я никогда не предполагал, что он так силен. Нам ни за что не выдержать этого натиска. С нами покончено, мы раздавлены – вы, я, все мы…

Никогда в жизни Фрэнсис не чувствовал себя спокойнее, чем в эту минуту. «Разве все потеряно, стоит ли беспокоиться», – рассуждал он. Словно зритель, наблюдающий со стороны за игрой, он подметил одну возможность, которой не видел чересчур углубленный в борьбу Бэском.

– Относитесь к этому легче, – посоветовал Фрэнсис, чувствуя, как новая мысль с каждой секундой принимает все более реальную форму. – Давайте закурим и спокойно обсудим положение.

Бэском сделал жест, выражавший отчаянное нетерпение.

– Погодите же, – настаивал Фрэнсис. – Постойте, поглядите, послушайте! Вы говорите, что все кончено?

Маклер кивнул головой.

– Нас раздавили обоих – вас и меня?

Новый кивок.

– Значит, мы с вами разорены, – продолжал Фрэнсис. – Но ведь совершенно ясно как вам, так и мне, что если мы разорены окончательно, на сто процентов, целиком разорены, то хуже этого ничего случиться не может.

– Мы зря теряем драгоценное время, – запротестовал Бэском, соглашаясь с ним кивком головы.

– Но если мы действительно окончательно разорены, как выяснили только что, – улыбнулся Фрэнсис, – то нас не может интересовать время покупки и продажи. Разве вы не понимаете, что все это потеряло для нас всякую ценность?

– Но в чем же дело, – сказал Бэском, погружаясь вдруг в покорность отчаяния. – Я взлетел вверх выше воздушного змея и не могу уже взлететь выше – это что ли вы хотите сказать?

– Вот-вот! Теперь вы понимаете? – с энтузиазмом воскликнул Фрэнсис. – Ведь вы член биржи, так ступайте же – продавайте, покупайте, делайте все, что вам заблагорассудится. Потерять мы ничего не можем. Все, что ниже нуля, есть нуль. Мы спустили в трубу все, что имели, и даже больше того. Давайте начнем спускать теперь то, чего у нас нет.

Бэском снова попытался протестовать, но Фрэнсис убедил его, воскликнув в заключение:

– Помните: нет ничего ниже нуля!

И в течение следующего часа, покорный воле Фрэнсиса, Бэском с ощущением какого-то кошмара пустился в самую сумасшедшую биржевую авантюру.

– Ну, – рассмеялся Фрэнсис в половине двенадцатого, – теперь, пожалуй, можно и перестать. Но помните, что сейчас нам ничуть не хуже, чем час назад. Тогда мы стоили нуль. Теперь мы стоим ровно столько же. Можете в любой момент повесить объявление о распродаже имущества.

Бэском, устало и грустно берясь за трубку, собирался уже отдать распоряжение, которое должно было закончить битву сдачей на милость победителя, как вдруг дверь распахнулась и в нее ворвался знакомый припев старой пиратской песни, при звуке которой Фрэнсис стремительно остановил руку своего маклера.