Собрание сочинений в одной книге, стр. 136

Она схватила его руку и прижала ее к сердцу.

– Вот, в последний раз! Теперь идите.

Но его руки снова обвились вокруг ее талии, и она не смогла удержаться от прощального поцелуя. Затем Леонсия снова вырвалась из его объятий и бросилась к двери. Фрэнсис склонил голову в знак того, что подчиняется ее решению.

– Я возьму на память ваш портрет, – с мольбой в голосе произнес он.

– Вы не должны этого делать, – ответила Леонсия, ласково ему улыбаясь. – Хорошо, берите, – тут же сказала она и исчезла.

И-Пуну предстояло еще выполнить поручение, за которое Торрес заплатил ему авансом сто долларов золотом. На следующее утро, через несколько часов после отъезда Фрэнсиса и царицы, И-Пун явился на гасиенду Солано. Энрико курил на веранде сигару, очень довольный собой, целым светом и тем, как налаживаются дела. Узнав в И-Пуне вчерашнего посетителя, он радушно его приветствовал. Прежде чем начать разговор, отец Леонсии отправил Алессандро за пятьюстами пезо, на которых они сошлись накануне. И-Пун, избравший своей профессией торговлю секретами, не без удовольствия продал свой товар вторично. Однако он остался верен полученным от Торреса инструкциям и заявил, что откроет тайну не иначе как в присутствии Леонсии и Генри.

– Этот секрет – важный секрет, – оправдывался китаец, когда молодые люди явились. Затем он принялся развязывать пакет с доказательствами. – Сеньорита Леонсия и сеньор жених должен первый смотреть на бумага. Это большой бумага. Потом пусть все смотрят, кто хочет.

– Вполне справедливо, раз они заинтересованы в этом больше всех, – великодушно согласился Энрико, хотя он тут же выдал свое любопытство, нетерпеливо попросив дочь и Генри поскорее рассмотреть документы.

Стараясь сохранять равнодушный вид, он в то же время украдкой наблюдал за ними и, к глубокому своему изумлению, увидел вдруг, как Леонсия отбросила от себя бумагу, которая напоминала по виду официальный документ и которую они с Генри только что прочли. Потом она свободно и от всего сердца обняла своего жениха и так же свободно и от всего сердца поцеловала его в губы. В следующее мгновение на глазах пораженного Энрико Генри отступил назад и воскликнул полным отчаяния голосом:

– Но боже мой, Леонсия, ведь это конец всему! Мы никогда не сможем повенчаться.

– Что? – фыркнул Энрико. – Теперь, когда все наконец улажено? Что вы хотите сказать, сэр? Это оскорбление. Вы должны жениться, и не позднее сегодняшнего дня.

Генри, утративший от потрясения дар речи, взглянул на Леонсию, умоляя ее ответить за него.

– Это противно божеским и человеческим законам, – сказала Леонсия, – чтобы брат женился на сестре. Теперь я понимаю свою странную любовь к Генри. Он мой брат. Мы брат и сестра, если только эти бумаги не врут.

И-Пун понял, что теперь он может спокойно сообщить Торресу, что свадьба не состоится ни сегодня, ни когда-либо в будущем.

Глава XXIV

Добравшись до Колона на маленьком каботажном судне, Фрэнсис и царица спустя четверть часа сели на пароход «Объединенной Фруктовой Компании», отходивший в Новый Орлеан. Удача не покидала их до самого Нью-Йорка, и все путешествие было сплошной цепью счастливых случайностей. В Новом Орлеане такси, доставившее их с пристани на вокзал, и быстроногие носильщики, подхватившие ручной багаж, дали им возможность поспеть на поезд в последнюю минуту перед его отходом. В Нью-Йорке Фрэнсиса встретил Бэском, и молодые супруги, на этот раз в собственном лимузине, домчались до пышного, пожалуй даже чересчур пышного, дворца, который старый Морган выстроил на свои миллионы на Набережной.

Царица, приехав в Нью-Йорк, знала о белом свете не многим больше, чем в тот момент, когда начала свои странствия, бросившись в подземную реку. Будь она существом низшего порядка, подавляющее величие цивилизации ее бы ошеломило. Но эта женщина с царственной небрежностью принимала цивилизацию как дар своего царственного супруга. Ибо тот, кому повиновалось столько рабов, несомненно был царем. Разве она не видела этого на пароходе и в поезде! И теперь, прибыв во дворец, она ничуть не удивилась, увидев толпу приветствовавших их слуг. Шофер распахнул дверцу лимузина, другие слуги подхватили ручной багаж. Фрэнсис ни до чего не дотронулся, если не считать того, что он поддержал ее, помогая выйти из автомобиля. Даже Бэском, которого, как она поняла, нельзя было причислить к слугам, несомненно подчинялся Фрэнсису. Ведь она не могла не заметить, что, получив от ее мужа приказания, он тотчас же уехал в его лимузине.

До сих пор она была царицей в отрезанной от всего мира долине и управляла кучкой дикарей. Но здесь, в этой великой стране царей, ее супруг правил царями. Все это было необыкновенно, и она с восторгом убеждалась в том, что ее царственное величие нисколько не пострадало от союза с Фрэнсисом.

Внутреннее убранство дворца привело ее в наивное, детское восхищение. Забыв о присутствии слуг, вернее, игнорируя их, как она игнорировала собственных прислужниц в своем дворце на озере, царица захлопала в ладоши при виде величественного вестибюля и мраморной лестницы, легко взбежала наверх и заглянула в первую комнату. Это была библиотека, которую она уже видела в Зеркале Мира в день своей встречи с Фрэнсисом. Видение повторилось наяву, когда Фрэнсис, обняв ее рукой за талию, вошел с ней в большую комнату, уставленную книгами. Все было точно так же, как она видела на жидкой металлической поверхности золотой чаши. Царица хорошо запомнила также увиденные тогда телефоны и телеграфный аппарат. Совершенно так же, как в том видении, она подошла теперь наяву к этим странным предметам, с любопытством рассматривая их, а Фрэнсис, продолжая обнимать ее за талию, остановился рядом с ней.

Сделав попытку объяснить царице устройство аппарата и убедившись в невозможности посвятить ее за несколько минут во все тонкости биржевых операций, он заметил вдруг на ленте биржевого телеграфа, что акции компании «Фриско» упали на двадцать пунктов – беспрецедентное явление в истории этой маленькой железнодорожной ветки, которую выстроил и финансировал старый Морган. До самого дня своей смерти он твердо верил в прочность этого предприятия и не сомневался, что оно устояло бы даже в том случае, если бы в один прекрасный день лопнули половина банков и весь Уолл-стрит.

Царица с тревогой следила за беспокойством, отразившимся на лице Фрэнсиса.

– Это колдовство, как мое Зеркало Мира, – не то вопросительно, не то утвердительно произнесла она.

Фрэнсис кивнул головой.

– Оно раскрывает тебе тайны, я понимаю, – продолжала царица. – Как моя золотая чаша, оно отражает для тебя в этой комнате весь мир. Оно тревожит тебя. Это тоже ясно для меня. Но как может тревожить тебя этот мир – тебя, величайшего из всех владык?

Он открыл было рот, чтобы ответить на ее последний вопрос, но ничего не сказал. Как объяснить ей смысл всего происходящего, передать картины, которые проходили в этот момент перед его глазами и проносились в мозгу: бесконечные железнодорожные линии, пароходные рейсы, шумные пристани и верфи, шахтеры, работающие на Аляске, в Монтане и в Долине Смерти, запруженные реки и укрощенные водопады; укрепленные дюны, осушенные болота и топи, насыпи высотой в двести футов – одним словом, всю механику, экономику и финансовую структуру цивилизации XX века.

– Тебя все тревожит, – повторила царица. – И, увы, я не могу тебе помочь. У меня больше нет золотой чаши. Я никогда уже не увижу в ней отражения мира. У меня нет больше власти над будущим. Я теперь только женщина, беспомощная и чужая в этом огромном мире, куда ты меня взял. Я только женщина и твоя жена, Фрэнсис, – гордая тобою жена.

В эту минуту он почти любил ее и, опустив телеграфную ленту, прижал царицу к себе, прежде чем подойти к батарее телефонов.

«Она прелестна, – думал Фрэнсис. – В ней нет ни хитрости, ни зла. Она только женщина, женщина до мозга костей, прелестная и достойная любви. Но почему же образу Леонсии суждено вечно стоять между нами?»