Поднимаясь ко мне, стр. 34

— Поверь, тебе не захочется, чтобы эта женщина прикасалась к тому, что у тебя ниже пояса. Никогда. По многим причинам. Эта красотка может вызвать у мужчины усыхание и отпадание некоторых частей тела. Переохлаждение.

— И она едет сюда. — Мне вообще не хотелось встречаться с матерью Оливии, но если уж этого не избежать, то, по крайней мере, первое знакомство должно было бы происходить не при подобных сомнительных обстоятельствах, так я считаю. — Вот дерьмо.

— От Нэша что-нибудь слышно?

— Нет, но он должен…

— Войти прямо сейчас, — говорит Нэш, распахивая дверь и появляясь на пороге. — Я вижу, принцесса уже дома и целехонька.

Скриплю зубами и пропускаю его замечание мимо ушей. Я думал, мы пришли к некоему соглашению относительно правил приличия, но, похоже, перемирие не продлилось долго. Про себя удивляюсь, с каких пор мой брат стал таким придурком.

— Ты отвез Мариссу к отцу?

— Ага. Только позволь заметить, эта девушка, очень вероятно, помешалась.

— Почему? Что случилось?

— Я оставил ее на заднем сиденье и повез к отцу. Всю дорогу она молчала. Может, отключилась или что. Я не знаю, но когда я ее развязал и снял с глаз повязку, она меня увидела, и, кажется, с ней что-то случилось, приятель. Она начала рыдать и обхватила меня за шею. Я за нее переживаю. Думаю, раз она пришла в себя после такого страшного потрясения, то должна бы вроде проклинать тот день, когда тебя встретила.

Я сжимаю кулаки, но снова игнорирую колкость.

— Ее отец был дома? Он что-нибудь сказал?

— Да, но я не дал ему возможности высказаться. Я довел ее до дверей и собирался проводить наверх, но он как раз спустился, так что я просто уехал.

— И никто из них ничего не сказал?

— Когда я уходил, то слышал, как отец спросил ее, что происходит. Но, кроме этого, ничего больше не знаю. Я закрыл дверь и ушел.

— Ну что же, можно было поступить и так.

Стоило ли ждать проявления такта и чуткости от такого болвана!

— Весело, конечно, сидеть тут и дожидаться, пока вы выясните отношения, но мне нужно поспать, — говорит Гевин, поднимается, потягивается и делает круговые движения плечами.

— Думаю, мы все можем немного соснуть.

— Я не собираюсь спать на диване, поэтому, пожалуй, позаимствую твою машину и поеду на квартиру, — говорит Нэш.

— Отлично. Не торопись, чувствуй себя как дома.

Мне это только на руку. Все что угодно, лишь бы он убрался от меня подальше со своими комментариями. Когда Нэш ведет себя так, возникает ощущение, что от этого парня одни проблемы.

— Спасибо, братишка. — Сарказм невыразимый.

Не знаю, что случилось за последние несколько часов, с чего у него хрен так скрючило, но что-то точно произошло.

— Я вернусь, чтобы просмотреть расписание и поработать немного до открытия, — сообщает Гевин, прежде чем открыть дверь, ведущую в квартиру.

— Лады. Отдохни немного, приятель. И спасибо тебе еще раз. — Гевин кивает, а я сердито поворачиваюсь к брату: — И тебе тоже, Нэш.

К моему удивлению, он не отвечает язвительно, а просто кивает, как и Гевин.

«Несчастный ублюдок, вероятно, подвержен смене настроений или что-то вроде того. Хуже бабы, ей-богу!»

Я провожаю их обоих до выхода и запираю дверь. Услышав звук мотора БМВ, понимаю, что Нэш уезжает, и плетусь обратно в спальню. Останавливаюсь в дверях и смотрю на Оливию. Она спит, полностью расслаблена — такая спокойная и такая живая, что я начинаю успокаиваться. В течение следующих нескольких минут последствия предыдущих двенадцати часов дают о себе знать. Мышцы ноют — сказывается напряжение, испытанное во время пары потасовок. Голова болит — скорее всего, от ударов, нанесенных лбом неизвестному бандиту номер три. Поцелуи двух пуль, которых я не смог избежать, тоже начинают кусаться, особенно тот, что на ребрах.

Оливия плачет во сне — чувство вины кинжалом пронзает мне сердце. А еще ее тихий плач заставляет меня испытывать нечто иное. Я не знаю, как справиться с этим чувством и что это такое, но уверен: мне это не очень нравится. Больше всего это похоже на слабость, слабость к ней. А я не хочу, чтобы кто-то или что-то становилось моей слабостью. Слабость делает уязвимым, открытым для ощущения боли и утрат. Мне этого уже хватило за мою жизнь. Нет, я намерен продолжать встречаться с Оливией, но буду держаться на безопасном расстоянии от нее.

Отворачиваюсь и иду в ванную. Делаю воду настолько горячей, насколько только смогу вынести, раздеваюсь и встаю под душ. Подставляю под струи лицо и грудь, потом, спустя несколько минут, поворачиваюсь, и вода хлещет меня по спине и плечам. В голове мысли о том, какими способами я могу избежать слишком сильной привязанности к Оливии.

Я скорее чувствую ее присутствие, чем слышу. Как будто вот только что она была у меня в голове, открываю глаза — и она уже стоит передо мной. Голая. Сонная. Сексуальная.

Я начинаю говорить, но она прижимает палец к моим губам. Проводит по нижней губе почти машинально. Я высовываю язык и лижу ее пальчик. У Оливии приоткрывается рот. Она смотрит мне в глаза и водит пальцем по кончику языка. Я кусаю ее, и у нее широко открываются глаза. Я укусил несильно. Просто чтобы она почувствовала, чтобы это ощущение отозвалось во всем ее теле вплоть до того сладчайшего места, которое находится между ног. И по тому, как она смотрит, я могу определить, что именно дотуда оно и докатилось.

Сквозь шум воды слышу, как Оливия шумно схватила ртом воздух. Я знаю, она хочет контролировать ситуацию, но я хочу быть тем, кто всегда провоцирует ее. И она всегда будет любить это, будет страстно желать этого.

Я выпускаю изо рта ее палец, и она скользит им по моему подбородку, потом по горлу, по левому плечу. Ее брови хмурятся, когда она добирается до ободранной кожи в том месте, где меня задела первая пуля. Она наклоняется и целует рану очень нежно.

Оливия выпрямляется, я слежу, как она обследует взглядом мою грудь. Когда она замечает след от второй пули, которая ударила по боку, снова хмурится.

— Тебя дважды ранили, когда ты пришел за мной.

Я пожимаю плечами:

— Но не в сердце же.

Оливия на секунду закрывает глаза. Когда она их вновь открывает, я вижу в них страх, страх, порожденный моими словами. Мне хочется развеять его, заменить чем-нибудь… более радостным.

— Ты не виновата. И ты не называешь любовь плохими словами.

Слежу за ее лицом, пока до нее доходит смысл сказанного. Я рассчитывал, что она знает песню «Бон Джови». Так и есть. Во время уик-энда с секс-марафоном в доме ее отца, когда мы лежали и не могли отдышаться, Оливия рассказала, что отец любит классический рок, что она выросла под эту музыку и тоже всегда ее любила. Вот еще одна вещь, которая мне в ней нравится.

— Я рада, что эта песня не имеет отношения ко мне.

Уголки губ приподнимаются. Настроение улучшилось от пустячного разговора.

— О нет. Если есть песня про тебя, то это «Маленький красный корвет».

— Ничего подобного!

— Ты не согласна, но я так считаю. Я это вижу. Мне видна твоя огненная, живая сторона, которую ты стараешься не замечать, прятать. Моя миссия в этой жизни — дать тебе возможность понять саму себя.

— Твоя миссия в жизни?

— Ага. — Я протягиваю руку и глажу ее соблазнительную нижнюю губу. Мы стоим молча, и я вижу, как на плечи Оливии снова наваливается тяжесть. Вдруг она снова кажется усталой. — Ну же, — говорю я и обхожу ее сзади, так что ее спина оказывается прижатой к моей груди, а поток воды льется на ее грудь. — Давай я сделаю так, что тебе станет лучше.

Она не возражает.

ОЛИВИЯ

Какой-то звонок выводит меня из состояния приятной расслабленности. Открываю глаза. Утренний привет для меня — обнаженное тело Кэша. Он встает с постели и идет по комнате в ванную, чтобы подобрать с пола и надеть джинсы. По пути назад через спальню к двери он замечает, что я за ним наблюдаю. Усмехается.