Поднимаясь ко мне, стр. 21

— Коммандос — это не для меня. Если бы речь шла о Джинджер…

— О боже! — восклицаю я, закрываю глаза и отворачиваюсь.

— Что? Джинджер великолепна!

— Если ты говоришь о такого рода штучках.

— О какого рода штучках?

— Ну, она просто… слишком блондинка, и слишком… много пластики, и такая вся… кошачья.

Оливия хохочет:

— Я думала, парням все это нравится.

— Некоторым — да.

— Ну, тебе-то тоже. Это очевидно. Тарин такая же, только у Джинджер есть индивидуальность.

— Ладно, раньше мне нравились такие девицы. А теперь я предпочитаю таких, как ты. Самых лучших. Все остальное в сравнении с тобой кажется дерьмом.

— Ну уж это для меня слишком — вызывать в твоем воображении образ дерьма без трусов.

— Давай не будем смешивать в одной фразе трусы и дерьмо.

— Ты первый заговорил о трусах и их отсутствии.

— О боже мой! Я уже этого не помню. Столько травмирующих слов было сказано с тех пор.

— Это было сорок пять секунд назад.

— Говорю тебе, я травмирован.

Оливия снова смеется, и на этот раз глаза ее радостно искрятся. Мне это нравится.

17

ОЛИВИЯ

Из-за шуток Кэша легко забыть о том, что скоро произойдет, однако резкий стук в дверь возвращает нас в реальность.

— Кто это? — спрашиваю я.

— Гевин.

— Мы поедем отсюда?

— Да. Думаю, так будет надежнее. На крайний случай, если кто-нибудь выследил меня здесь, они не знают о Гевине и не станут следить за ним. Он должен был припарковаться на другой улице. Так никто тебя не заметит и не сможет вести до дома твоей матери. Они будут целиком заняты мной.

— Значит, ты останешься один.

Меня начинает покусывать страх, все внутри сжимается.

— Ненадолго. У нас с Нэшем есть план на завтра.

— Расскажешь? Или мне лучше не знать?

Кэш смотрит на меня со странным выражением. Трудно подобрать слова, чтобы его как-то определить. У меня сейчас и разум и душа не на месте.

— Я не против того, чтобы ты знала, если тебе интересно.

— Конечно мне интересно! Я беспокоюсь о тебе!

— Эй, я просто уточняю. Я не собираюсь ничего от тебя утаивать.

Во мне вспыхивает гнев. Как он мог подумать, что мне неинтересно? Хотя в последние два дня кое-какие сомнения снова всплыли на поверхность, но не думаю, что хоть когда-нибудь я давала ему повод усомниться в своей заинтересованности.

«Так ли?»

Момент сомнения — как сигнал тревоги. Не могу допустить, чтобы все пошло на спад, если Кэш будет думать, что мне не до него. Я просто не смогу жить с этим.

— Кэш, мне очень интересно. И меня очень беспокоит то, что с тобой может случиться. У меня есть некоторые проблемы, с которыми надо разбираться, но это больше касается меня, а не тебя. Ты… Ты… — Не могу подобрать слов, в горле стоит ком. Я делаю паузу, чтобы собраться с мыслями и продолжить. — Ты важен для меня, и я знаю, ты хороший парень. В глубине души я это знаю. И я верю тебе. Правда. Просто мне трудно описать, что я чувствую временами. Только, пожалуйста, прошу тебя, никогда не думай, что мне безразлично.

Кэш улыбается, глядя на меня сверху вниз, наклоняется и трется губами о мои губы.

— Ладно, ладно. Я тебе верю. И понимаю, о чем ты. Я чувствую то же самое, — говорит он очень спокойно. — Мне тоже не всегда легко выражать свои чувства, но я хочу, чтобы ты знала, я…

— У вас там все в порядке? — слышится голос Гевина из коридора; он снова стучит в дверь и обрывает Кэша.

— Одну минуту, — недовольно отзывается Кэш, поворачивается ко мне и вздыхает.

Он не заканчивает фразу. Момент упущен.

Сердце падает. Все бы отдала, лишь бы услышать, в какую сторону Кэш повернул бы свой монолог.

— Мы обсудим это, когда ты вернешься. Я тебе расскажу, как у нас все прошло без сучка без задоринки и как я завершил этот день, напинав по заднице своему надменному братцу. А ты опишешь мне, как объяснила маме, кто такой Гевин, и как она упала в обморок.

Кэш усмехается.

— О черт!

— Что?

— Что я ей скажу?

Кэш пожимает плечами:

— Придется что-нибудь придумать, потому как Гевин останется с тобой в доме. И ты всегда должна быть у него на виду.

— Думаю, я скажу ей, что мы встречаемся. — Я в задумчивости покусываю губы и замечаю, как у Кэша дергаются мышцы на скулах. — Что?

— Ничего.

— Нет, не ничего. Что?

— Ты креативная. Уверен, придумаешь что-нибудь другое.

— Какая разница?

— Если она будет думать, что вы вместе, то станет ждать каких-нибудь проявлений взаимной симпатии.

— И что?

— А то, что мне совсем не хочется надрать задницу Гевину. А потом тебе.

Последние слова были сказаны насмешливо. Я не удержалась от улыбки.

— Надрать? Думаю, тебе хотелось бы меня отшлепать. — Обычно я не так развязна, но в сложившихся обстоятельствах приходится принимать вызов и бросаться в открытый бой.

Вижу, как в порочных темных глазах Кэша вспыхивает желание. И у меня разгорается костерок внизу живота.

— Что бы я ни сделал, обещаю, потом поцелую ее, и все будет хорошо. Как тебе?

Кэш лениво проводит пальцами по моим рукам. Такое невинное прикосновение, но его достаточно, чтобы мне захотелось ощутить его руки на своей коже везде.

— Обещания, обещания, — мурлычу я с вызовом.

— Думаю, я сдержу их, когда ты вернешься. И если наденешь трусы, выберите, которые ненавидишь. Это будет последний раз, когда ты увидишь их целыми. Я тебя предупредил.

По спине пробегает дрожь предвкушения. Когда Кэш теряет контроль, это заканчивается тем, что мы лежим где-нибудь изможденным переплетением потных тел. А мне другого и не надо.

— Как положено.

Гевин снова стучит в дверь. Кэш подмигивает и идет открывать.

— Ты невыносим.

Гевин озорно улыбается:

— Ну вот, я рассчитывал увидеть что-нибудь приятное, но ты дал ей одеться. — Кэш ударяет его по руке, и этот удар выглядит не совсем уж мягким. Продолжая ухмыляться, Гевин смотрит на меня: — Ты готова?

Я забрасываю сумку на плечо:

— Думаю, да.

Пересекаю комнату и останавливаюсь перед Кэшем.

— Гевин объяснит тебе все в деталях, раз уж нас так грубо прервали, — многозначительно говорит он, глядя на приятеля.

— Будь осторожен. Обещай, что не станешь рисковать понапрасну.

— Обещаю.

Я думала, Кэш в присутствии друга просто чмокнет меня в щеку, но он вместо этого поднимает меня на руки и целует. Крепко, по-настоящему. Пальцы на ногах поджимаются, дыхание перехватывает, но тут Кэш меня отпускает.

— Не забывай, — тихо говорит Кэш, неотрывно глядя в мое лицо, будто пытаясь его получше запомнить.

— Не забуду.

Не знаю, на что он намекал. Не забывать, что он сказал? Что обещал? Не забывать его? Какая разница! В любом случае его слова будто замкнули круг, и у меня возникает чувство: это конец.

Гевин выводит меня из комнаты, а у меня дрожит и дрожит подбородок.

Уводя меня вниз по ступенькам — по миллионам ступенек — к запасному выходу, Гевин молчит. Ночной воздух холоднее обычного. Он, как оплеуха, обжигает щеки, по которым ползут мокрые дорожки слез. А я даже не заметила, что плачу.

Может быть, поэтому Гевин такой притихший. Он думает, что я раскисла.

Вероятно, так и есть. Иногда у меня возникает такое чувство.

Мы быстро идем по улице. Гевин протягивает руку, чтобы снять у меня с плеча сумку. Я робко улыбаюсь ему и отдаю ношу.

— С ним все будет в порядке, — тихо говорит Гевин; в темноте его акцент слышен отчетливее.

— Ты не можешь этого знать.

— Вообще-то, могу. Он парень решительный, и у него хороший план. Но важнее всего то, что он пройдет сквозь ад и вернется, лишь бы ты не пострадала. Когда он разъярится, то становится похожим на питбуля. Его ничто не остановит.

В словах Гевина для меня заключена горькая радость. Даже страшно слышать от него, что я настолько важна для Кэша. Наверное, Кэш сказал или сделал что-нибудь необычное, раз у Гевина появились такие мысли. Если, конечно, он не настолько подл, чтобы врать ради моего спокойствия. Пусть даже и так, я чувствую грусть и опустошенность, ведь есть шанс, что больше никогда не смогу сказать Кэшу, как я его люблю.