Прекрасное далеко, стр. 157

— Привилегии — не всегда достоинства, — говорю я.

Миссис Найтуинг осторожно кивает.

— Я готова помочь вам, как могу, со сферами. Можете на меня положиться. Что касается всего остального, то это требует куда более серьезных размышлений, и пока я к ним не готова. В небе светит солнце, и у меня на руках школа, полная девушек, ожидающих от меня наставлений и заботы. У меня есть обязанности, есть долг. Вы хотели поговорить о чем-то еще или это все?

— Это все. Искренне вас благодарю, миссис Найтуинг.

— Лилиан, — говорит она так тихо, что я едва ее слышу.

— Спасибо вам… Лилиан, — повторяю я, пробуя на язык вкус ее имени, как вкус экзотического соуса.

— Не за что, Джемма.

Она перекладывает какие-то бумаги на столе, прижимает их серебряной шкатулкой, но тут же снова передвигает на другое место.

— Вы еще здесь?

— Ну да, — бормочу я, быстро вставая.

Спеша к двери, я чуть не налетаю на стул.

— А что это вы говорили насчет школы мисс Пеннингтон? — спрашивает миссис Найтуинг.

— Только самые безмозглые уйдут к Пенни.

Директриса кивает.

— Ну да, это то самое слово. Ладно. Хорошего вам дня.

— Хорошего дня.

Она не поднимает глаз, не провожает меня взглядом. Я успеваю сделать лишь пару шагов, когда слышу, как она повторяет: «Только самые безмозглые уйдут к Пенни». И за этим следует невероятно странный звук, он начинается низко и тут же набирает высоту. Это смех… Нет, не смех, хихиканье. Это искреннее хихиканье, веселое и озорное, доказывающее, что мы никогда полностью не утрачиваем детства, какими бы женщинами мы ни стали.

На следующий день рассвет приходит розовый и полный надежд, он нежно обещает перейти в великолепный день конца весны. Раскинувшиеся позади школы Спенс зеленые луга оживают, взрываясь гиацинтами и какими-то яркими желтыми цветами. Воздух напоен ароматами сирени и роз. Аромат густой, плотный. От него у меня щекочет в носу, голова становится легкой. Над голубым горизонтом лениво клубятся облака. Мне кажется, я никогда не видела более чудесного пейзажа, даже в сферах. Мадемуазель Лефарж выпал для венчания удивительный денек.

Добрых полчаса перед венчанием мы с Фелисити проводим в саду, в последний раз вместе собирая цветы. Фелисити рассказывает о брючном костюме, который она клянется сразу же заказать в Париже.

— Ты только подумай, Джемма! Никогда больше не надевать все это ужасное белье и корсет! Это настоящая свобода! — говорит она, резко срывая маргаритку как бы для того, чтобы подчеркнуть свои слова.

Я осторожно извлекаю розу из ее зеленого гнезда, сплетенного из листьев, и кладу в свою корзинку.

— О тебе будут говорить во всем городе; это уж точно.

Фелисити небрежно пожимает плечами:

— Пусть их говорят. Это моя жизнь, не их. Я уже получила наследство. И, может быть, со временем по моему примеру леди в брюках станут самым обычным зрелищем.

Я не настолько храбра, чтобы прямо сейчас отказаться от юбки, но в общем понимаю, что Фелисити будет носить брюки с полной уверенностью. А она, злорадно усмехнувшись, хватает из своей корзинки горсть разных цветов и швыряет в меня. Чтобы не остаться в долгу, я отвечаю тем же. Она бросает еще горсть, и вскоре начинается настоящая перестрелка.

— Эй, ты собираешься вести себя прилично? — спрашиваю я, но при этом смеюсь.

Смеюсь по-настоящему.

— Только если ты того пожелаешь, — хихикает Фелисити, запуская в меня еще одним пучком цветов.

— Перемирие! — кричу я.

— Ладно, перемирие.

Мы все осыпаны цветами, а вот наши корзинки почти опустели. Мы пытаемся спасти, что можем. Цветы помяты, но пахнут они божественно. Я поднимаю с земли розу и подношу к губам.

— Оживи, — шепчу я ей, и цветок разгорается ослепительным розовым сиянием.

Фелисити усмехается.

— Ты ведь знаешь, что это ненадолго, Джемма. Цветы умирают. Такова их природа.

Я киваю.

— Но она не умрет прямо сейчас.

С холма доносится звон церковных колоколов, призывая нас. Фелисити стряхивает налипшую на юбку пыль, быстро проводя по ткани обеими руками.

— Чертово венчание, — бормочет она.

— О, ты лучше порадуйся! Как я выгляжу?

Она бросает на меня короткий оценивающий взгляд.

— Как миссис Найтуинг. Вот почему вы с ней подружились.

— Вот спасибо, — вздыхаю я.

Фелисити снимает с моих волос лепесток. Потом склоняет голову набок, изучая меня. Уголки ее губ слегка приподнимаются.

— Ты выглядишь точь-в-точь как Джемма Дойл.

Я решаю принять это за комплимент.

— Спасибо.

— Что, идем? — говорит Фелисити, предлагая мне руку.

Я беру ее под руку, и мне становится хорошо и спокойно.

— Идем.

Это чудесное скромное венчание. Мадемуазель Лефарж просто ослепительна в костюме из светло-синего крепа, такого же оттенка, как сапфиры. Мы, девушки, конечно же, предпочли бы видеть на ней платье, достойное королевы, что-нибудь из кружева и лент, со шлейфом длинным, как Темза, но мадемуазель Лефарж решила, что женщина ее возраста и положения не должна напускать на себя важность. И в итоге оказалась права. Костюм сидит на ней безупречно, а инспектор сияет так, словно ему досталась последняя женщина на планете. Они произносят клятвы, и преподобный Уэйт предлагает нам всем встать.

— Леди и джентльмены, позвольте представить вам мистера и миссис Стэнтон Хорнсби Кент!

— Не понимаю, зачем отказываться от собственной фамилии? — ворчит Фелисити, но финальные аккорды органа, слегка фальшивящего, заглушают ее слова.

Мы следуем за счастливой парой к выходу из церкви, к ожидающей молодоженов карете, которую предоставила им миссис Найтуинг. Бригид энергично сморкается в носовой платок.

— Вечно я плачу на свадьбах, — говорит она, громко шмыгая носом. — Но разве это не чудесно?

И мы вынуждены согласиться с ней.

Инспектору и его молодой супруге не удается сбежать от нас так вот просто. С криками «Желаем счастья!» мы осыпаем их бутонами. Молодожены просто купаются в нежных душистых цветах. Но вот уже карета уносит их по пыльной дороге прочь от церкви, а мы бежим вдогонку, бросая лепестки и наблюдая, как их уносит пьянящий ветер, обещающий лето.

Солнце обливает спину теплом. Пыль, поднятая колесами кареты, еще вьется над дорогой; кое-кто из младших девочек не прекращает погони. У меня на руках — ароматные пятна, оставленные цветами. Они напоминают, что прямо сейчас я не где-нибудь между мирами. Я твердо стою здесь, на пыльной дороге, что вьется через сад и лес, убегая на вершину холма, а потом вниз, к тракту, по которому люди отправляются туда, куда они решили поехать.

И мне не хочется покидать это место.

Глава 75

Путешествие в Америку проходит нелегко.

Дует сильный ветер. Корабль — и мой желудок — подпрыгивают на волнах, которые не в силах усмирить даже магия. Я напоминаю себе, что у силы есть предел и что некоторые обстоятельства следует принимать с максимальным достоинством, даже если это означает, что придется провести несколько дней в бесконечных страданиях, цепляясь за унитаз как за последнее средство спасения. Но море наконец успокаивается. Я уже в состоянии проглотить чашку самого потрясающего бульона с рисом, какой только мне доводилось пробовать в жизни. Над головами лениво кружат чайки, сообщая о том, что земля совсем близко. И я вместе с другими пассажирами спешу выйти на палубу, чтобы увидеть впереди проблеск будущего.

Ох, Нью-Йорк… Это самый волшебный город на свете — он наполнен энергией, которую я ощущаю даже издали. Сами здания кажутся живыми. Они совсем не такие маленькие и ухоженные, как в Мэйфайре; это скорее разбросанные как попало сооружения из кирпича и известки, и люди между ними толкутся в странном ритме — совершенно новом для меня, в который я страстно желаю влиться.

Отцы поднимают на плечи девочек в нарядных фартучках и сыновей в матросских костюмчиках, чтобы те лучше рассмотрели приближающийся город. Какая-то малышка, тонущая в огромных бантах, взволнованно показывает вперед: