Ups & Downs (СИ), стр. 106

Его голос уводит беспокойство, вселяя веру, даже знание. Она отдается чувствам. Она чувствует много и сильно, не отвлекаясь на детали. Она знает, что сейчас его глаза горят черным. Что он смотрит на нее как на свою Еву, единственную, созданную только для него. Во всем мире есть только она и он, а еще их взаимное притяжение, потребность, желание.

Среди этой беспросветной черноты она чувствует исходящую от него опасность, которая влечет ее. Она чувствует родственность между мужчиной и темнотой. Он в своей стихии…

Он куда-то несет ее. И ей все равно, какой будет его конечная цель. Здесь только темнота. Никаких различий. Она везде. Она всюду. Такая непроглядная и густая, как краска.

Одежда исчезает. Но уже не от его рук. Ткань просто тает, истлевает на ее коже, открывая ее для него, для его страсти и потребности.

Он все еще держит ее, передвигаясь в этой тьме уверенно и ловко. Он торопиться, он спешит, заставляя предвкушать момент, когда он достигнет цели.

Он положит ее на свою постель. Возможно, он позволит ей видеть себя. Это будет его комната?

Темнота. Везде непроглядная темнота, от которой она была бы в ужасе, если бы не этот мужчина, который держит ее, дразня близостью своей обнаженной горячей кожи.

Мгла сгущается, словно становиться еще темнее. Темнее черного. Чернее ночи.

Он несет ее в сердце своей обители. Где находиться суть сути. Где был лишь Он и те немногие до него, что владели этим местом, скрывающим в своем основании тьму первоначального хаоса, его силу и сущность.

Душа трепещет. Она словно чувствует эту близость к запретному, к неизведанному, тому, что по-настоящему вечно. Что не поддается объяснению, что изначально и бесконечно, что есть суть сущего, из чего произошло Все.

Он хочет видеть ее там. Она будет открыта перед ним полностью в этой темноте. И он будет с ней так, как не был никто и никогда до него.

Он распластает ее тело на нежнейшем пухе, лепестках и мехе. Она почувствует это кожей, то, как они сминаются под ее телом. Ее ложе бесконечно, не ограничено стенами. Здесь нет границ для них и страсти.

Темнота раскалена. Она пахнет ее возбуждением и его потребностью. Она двигается, она ласкает, прикасаясь к ее распаленной коже, так же как и мужские пальцы, как его губы и его дыхание.

И теперь Шерриден чувствует Она принимает и отдает. Она ждет.

Отчаянно, страстно ждет тот миг, когда в мире для нее будет существовать лишь он.

Глава 40

Все вернулось на круги своя. Да, он не должен сомневаться. Он не должен жалеть. В конце концов, это и есть его искупление. Он вернет ей отнятое. Он даст ей желаемое.

Но за все приходиться платить. Закон мироздания, его никто не отменял.

Ему нужно исправить свои ошибки. Исправить то, что он вообще не должен был допускать. И если бы он имел власть над памятью и временем, он бы стер себя из ее прошлого. Он бы ненавидел себя за это, потому что часть его всегда должна быть с ней, но он бы сделал это, потому что вся боль, пережитая ей, была нанесена им. И если такова цена ее счастья — пусть…

Однако, все что он мог — вернуть ее, отдать то, что сам когда-то имел. То, что считалось ценностью на ее земле. Просто попытаться по-настоящему раскаяться.

И даже если платой за это будет смерть, он все равно не будет прощаться с Шерри. Эти слова он ей не скажет. И уж точно не напишет.

Они встретятся, так или иначе. И если она не дождется его в этой жизни, он будет ждать ее за двоих в другой.

Я стою и смотрю себе под ноги. Туда где расстилается огнем мой родной суетный город. Манхеттен никогда не измениться. Он был таким же, когда я покинула его. Он такой же и теперь. Живой. Дышащий. Болеющий сотней неизлечимых болезней.

Люди. Машины. Дома.

Живые люди. Машины, сделанные живыми беспокойными людьми. Дома, построенные суетными людьми, в которых живут люди, думающие о завтрашнем дне.

Я плачу. Я тихо плачу, не собираясь утирать слезы, капающие с ресниц, с щек и подбородка. Не знаю, как долго уже стою здесь, смотря вниз, на живущий своей бурной жизнью Манхеттен.

Никто не заметил моего отсутствия. Никому нет никакого дела до того, что я вновь вернулась. А я… я просто счастлива его видеть после стольких мучительно горьких и сладких дней разлуки.

Я закрываю глаза, судорожно вздыхая.

Я стою среди роскоши, которая кричит о том, что принадлежит Блэквуду. Я стою на том самом месте, где проводила так много времени в своем богатом плену. Стою среди Его вещей, в Его квартире. И я плачу. И я зову.

Я не знаю, где он. Я не знаю, почему он оставил меня. Почему его нет рядом.

Все окружающее меня безлико без него. Здесь нет хозяина, который своим появлением заставит это место дышать, жить. Он — жизнь этого роскошного дуплекса на тридцать седьмом этаже.

И когда его нет рядом, все мертво, все бессмысленно, все такое пустое.

Меня терзают сомнения и догадки.

Мой мужчина дал мне то, что я так хотела. Он думает, что осуществил мою главную мечту. Он думает, что таким образом дал мне свободу, возвратил то, что было отобрано, почему так тосковала.

Глупый. Глупый мужчина. Какой же ты глупый Аарон.

Мне не нужно это.

Я смотрю на город под ногами. Любимый город, но такой пустой. Потому что я знаю, что в нем, что во всем моем мире, нет Его. Части моей души, смысла моей жизни. Моего мужчины, моего любовника, моего мужа. Отца моего ребенка.

Я все еще продолжаю кусать губы, поглаживая свой все еще плоский, но уже упругий живот.

На моем безымянном пальце левой руки блестит простое золотое кольцо. Когда мне в глаза бросается этот блеск, я еще долго смотрю на этот золотой ободок. Мне горько и сладко. Я не могу успокоиться, потому что рядом нет того, кто мог бы сделать это одним касанием. Одним своим видом.

Я уже давно проснулась, обнаруживая себя на его кровати. Той самой, к которой я была прикована, будучи его пленницей. И я была совсем одна, открывая глаза и начиная озираться по сторонам.

Я надеялась на то, что это сон.

Я боялась того, что это сон.

А потом я обнаружила это маленькое колечко на прикроватной тумбочке возле ночника. И меня это заставило грустно улыбнуться.

Он предлагал мне. Он давал мне выбор.

И я надела кольцо, думая только о том, что хотела бы, чтобы это сделал он.

Но его не было рядом. И мне невыносимо было думать, что он может и не появиться.

Нет. Он не мог бросить меня вот так. Этого предательства я не переживу.

Я отошла от окна, начиная блуждать по комнате. Пытаясь думать о мелочах, чтобы отвлечься от целого. Мне нужно было сосредоточиться на всякой ерунде, чтобы не думать о своем горе.

Картины. Вазы. Монеты. Оружие.

Все здесь его, его, его. Везде он, он, он.

Я судорожно всхлипываю, падая в его кресло. Раньше бы обивка из нубука пахла Блэквудом. Этим удивительным запахом мужчины и дыма. Теперь все здесь пахнет чистотой и лимонным средством для мытья паркета.

Такое ощущение, что это место готовили для моего возвращения.

Глупость какая.

Я хмыкаю, вновь медленно осматривая эту гостиную. Я вспоминаю, наслаждаюсь ностальгией. Здесь прошли самые удивительные, невероятные дни в моей жизни. Здесь я узнала так много, чего бы не смогла узнать без Блэквуда за всю свою жизнь.

Аарон был наполнен жизненной мудростью, которой он поделился со мной.

Мой внимание привлек толстый запечатанный конверт, лежащий на журнальном стеклянном столике. Этот конверт был так неуместен здесь, среди этого порядка и чистоты. Он слишком выделялся, лежа словно не на своем месте. А может он лежал там где и должен был лежать, дабы привлечь внимание к себе.

Я потянулась, подхватывая толстую грубую бумагу, кладя конверт себе на колени. Мне уже были знакомы такие конверты. Я сама не раз доставляла такие, работая по совместительству курьером на своей последней работе. В таких конвертах перевозили ценные бумаги, какие-то важные документы, которые отдавались «лично в руки».