Клеопатра. (Другой перевод), стр. 15

Глава V

О возвращении Гармахиса в Абидос, о церемонии мистерий, о гимне Исиды и о предостережении Аменемхета

На следующий день, обняв моего доброго дядю Сепа, я, охваченный радостным волнением, покинул Ана, чтобы поскорее вернуться в Абидос. Не буду описывать свое путешествие, скажу только, что добрался я в положенный срок и благополучно. После пяти лет и одного месяца я вернулся домой не мальчиком, но взрослым мужчиной, постигшим человеческие науки и познавшим тайны древней мудрости Египта, дарованной богами. И снова я увидел родные места и знакомые лица, хотя, к сожалению, встретил не всех, кого ожидал, потому что некоторые из них уже закончили свой земной путь и отправились в царство Осириса. Когда я на осле выехал на поле, прилегающее к храму, жрецы и обычные люди вышли приветствовать меня, собралась целая толпа народу, в которой была и старуха Атуа, которая, если не считать нескольких новых морщин, добавленных временем у нее на лбу, выглядела точно так же, как в тот день, когда бросала мне на счастье сандалию пять долгих лет назад.

–  Ла-ла-ла! – закричала она. – Вот и ты, мой прекрасный мальчик, даже еще прекраснее, чем был! Ла!Ты стал настоящим мужчиной! Какие могучие плечи! А какое благородное лицо! Какой сильный! Я, старуха, могу гордиться, что когда-то качала тебя на руках! Но что же ты такой бледный? Наверняка эти жрецы в Ана тебя голодом морили. Тебе нужно хорошо питаться – боги не любят ходячих скелетов. От пустого желудка и голова пустеет, как говорят в Александрии. Но это радостная минута, счастливая минута! Добро пожаловать в свой дом! Иди же ко мне, иди! – Я спешился, и она обняла меня.

Но я освободился от ее объятий.

– Отец! Где отец? – воскликнул я. – Я не вижу его!

– Нет, нет, не волнуйся, – ответила она. – Великий жрец жив и здоров. Он ждет тебя в своих покоях. Иди к нему. О счастливый день! Радуйся, Абидос.

И я пошел, вернее, побежал в те покои в храме, о которых уже писал, и увидел там моего отца, Аменемхета, который сидел за столом в той же позе, что и в вечер нашей последней встречи. Он был таким же, как прежде, только очень постарел. Я бросился к нему, упал перед ним на колени и поцеловал его руку. Он благословил меня со словами:

– Посмотри на меня, мой сын. Позволь моим старым глазам увидеть твое лицо, чтобы я мог заглянуть в твое сердце и прочесть твои мысли.

Я поднял к нему голову, и он долго и внимательно, не отрывая взгляда, всматривался в мое лицо.

– Я все вижу, – наконец сказал он. – Ты чист в помыслах, силен, и мудрость твоя глубока. Я не ошибся в тебе. Все эти годы я провел в одиночестве, но отослать тебя в Ана было правильным решением. Теперь расскажи мне, как тебе жилось там. В письмах ты почти ничего про свою жизнь не рассказывал, и ты не догадываешься, мой сын, как может истосковаться отцовское сердце, ведь тебе это пока непонятно.

И я стал рассказывать. Мы говорили до поздней ночи и не могли наговориться. Перед расставанием он сказал, что теперь мне следует готовиться к посвящению в последние таинства, которые должны быть известны избранникам богов.

И следующие три месяца я готовился к этому великому событию по древнему священному обычаю. Я не ел мяса. Я почти все время проводил в храмах, познавая тайны великого жертвоприношения и скорбь Божественной Матери. Я наблюдал за жрецами во время ночных бдений и молился у жертвенных алтарей. Я поднялся душой к Богу. Да, в снах я разговаривал с Незримым и чувствовал, что между нами установилась связь. Все земные желания и радости покинули меня. Я уже не хотел добиться славы в этом мире, мое сердце парило, как орел на распростертых крыльях, и ничей голос уже не мог найти в нем отклика, вид земной красоты уже не трогал его, не наполнял радостью. Ибо надо мной раскинулся безграничный небесный свод, по которому неизменной с начала веков процессией проходили звезды, определяя судьбы людей, где на своих пылающих тронах восседали боги, наблюдая за тем, как колесница Провидения катится от светила к светилу. О часы раздумий о небесном! Разве тот, кто хоть раз вкусил вашей сладости, захочет снова ползать по земле, где мы пресмыкаемся во прахе? О подлая плоть, властно удерживающая нас внизу! Как бы я хотел, чтобы еще тогда ты избавила меня от себя и позволила моей освобожденной душе взмыть вверх, навстречу Осирису!

Три месяца подготовки прошли слишком быстро, можно сказать, промчались, и вот уже приблизился священный день моего единения со Вселенской Матерью. Ночь так не ждет рассвета, сердце влюбленного не желает так страстно встречи с прекрасной любимой, как я ждал дня, когда увижу твое лицо, о Исида! Даже сейчас, после того как я предал тебя и ты покинула меня, о божественная, моя душа рвется к тебе, и я снова начинаю понимать, что… Но мне не разрешено поднимать завесу и говорить о тех вещах, о которых не говорилось с сотворения мира, и потому я продолжу рассказ с того священного утра.

Семь дней продолжалось великое празднование и почитание мук бога Осириса, которого предательски умертвили после преследования Сети – олицетворения тьмы и зла, – пелись скорбные песни Матери Исиды, воздавалась хвала пришествию божественного младенца Гора, сына Осириса и мстителя за отца. Древние ритуалы были соблюдены в строгом соответствии с древними канонами. На священное озеро выплыли лодки, жрецы бичевали себя у стен святилищ, а ночью по улицам носили изображения богов.

На седьмой день, после захода солнца, во дворе храма великая процессия снова собралась, чтобы пропеть плач Исиды и рассказать о том, как зло было отомщено. Мы молча вышли из храма и прошли по городским улицам. Первыми шли служители храма, расчищая путь в толпе, потом шествовал мой отец, Аменемхет, в полном парадном одеянии верховного жреца с кедровым жезлом в руке. За ним, шагах в десяти, следовал я, неофит, в одеждах из чистого льна, как положено тому, кто готовится принять посвящение, а за мной – жрецы в белых балахонах несли флаги на шестах и символы богов. За ними выступали младшие жрецы, которые несли священную лодку, а за ними – певцы и плакальщицы. Дальше тянулась бесконечная траурная процессия, все люди были в скорбных черных одеждах, в знак скорби по умершему Осирису. Пройдя в безмолвии по улицам города, мы снова вернулись к храму и вошли. Когда мой отец, верховный жрец, вошел во двор храма через главный пилон, мелодичный женский голос затянул священный гимн:

Она замолчала, но огромная толпа подхватила скорбный погребальный гимн:

Припев прекратился, и снова зазвучал нежный голос певицы: