Истории, рассказанные у камина (сборник), стр. 42

Мне кажется, главное, что мы узнали благодаря опытам Кроуфорда, – это то, что эктоплазма является веществом, которое может быть использовано стоящей за ней силой в различных целях. В описанных выше примерах она служила для образования телесных форм. В белфастском эксперименте такая же эктоплазма использовалась для строительства ветвей или столбов, проводящих испускаемую телом бесчувственной девушки энергию, которая издавала шумы наподобие щелчков и двигала предметы, находящиеся от нее на расстоянии. Подобная энергетическая ветвь могла уходить под стол, прилипать к нему и поднимать его в воздух, добавляя вес этого стола к весу медиума. Точно таких результатов она могла бы добиться, если бы пользовалась стальной палкой в качестве кронштейна, прикрепленного к ее телу. Или эта ветвь могла присасываться к столу сверху и прижимать его к полу, при этом вес мисс Голигер, сидящей на специальном оборудованном весами стуле, уменьшался на тридцать, сорок или даже пятьдесят фунтов. Медиум превращалась в собственный остаток, поскольку около трети ее массы находилось вне ее, при этом видимого уменьшения объема материи заметно не было, лишь утончались ее черты. Не приходится сомневаться, что в таком положении любое резкое беспокойство, в результате которого внешняя треть с неимоверной скоростью уходила обратно в тело медиума, причиняло ей сильную физическую боль. Я знаю одного медиума, у которой от груди до подмышки проходит широкий рубец, оставшийся после такого свертывания эктоплазмы. Стоит ли после этого удивляться тому, что спиритуалисты не хотят иметь дела с теми исследователями, которые могут неожиданно зажечь яркий электрический свет во время проведения сеанса? Когда суть этого процесса будет понята лучше, я думаю, наши потомки будут поражены и даже придут в ужас от некоторых инцидентов, ставших последствием нашего невежества.

Эксперименты доктора Кроуфорда в большой степени помогли понять и реабилитировать спиритические сеансы. Умный непредубежденный человек не может не согласиться с тем, что любые проверки, где бы они ни проводились, хоть в Исландии, хоть на Яве, всегда приводят к одним и тем же результатам и, следовательно, подтверждают состоятельность законов, которые за ними стоят. Наши критики всегда занимались тем, что выискивали недочеты отдельных случаев, но никогда не рассматривали общую картину во всей совокупности имеющихся доказательств. Эксперименты доктора Кроуфорда позволяют понять суть вещей. К примеру, он повесил перед медиумом ткань, смоченную в жидком кармине, и впоследствии обнаружил алые пятна на некотором расстоянии, чем доказал, что выбрасываемый столб энергии достаточно материален, чтобы, перемещаясь в пространстве, захватить с собой некоторый объем красящего вещества. Весьма простой и убедительный эксперимент.

Вкратце я описал основную суть того, что было выявлено в ходе этих необычных экспериментов. Скептически настроенный читатель опять же может возразить, что мы убедились всего лишь в существовании некой неизвестной ранее физической силы, а не в присутствии во время сеансов постороннего незримого разума. Однако более глубокое изучение материалов дает понять, что каждый этап экспериментов контролировался потусторонним разумом, который советовал, направлял и давал понять свои желания при помощи определенного набора сигналов. Чей это был разум? «Мне достаточно понимать, что операторами были люди, лишенные телесной оболочки», – пишет в своей последней книге доктор Кроуфорд, имея перед собой результаты всех исследований. Похоже, что, приступая к работе, он придерживался агностических {209} взглядов, что для человека действительно научного склада ума является самой лучшей отправной точкой, и все же ему хватило смелости и гибкости получить положительные результаты, а не целеноправленно погрязнуть в бесконечных дополнительных проверках, которые не приносят вовсе никаких результатов, как это делают столь многие исследователи психического.

Такова история мадам Биссон, доктора Шренк-Нотцинга, доктора Гели, профессора Крукса и доктора Кроуфорда. Можно ли посмеяться над этим и забыть? Неужели после бесконечного множества самых разных доказательств, собранных за семьдесят лет работы, не настало время отказаться от подобного отношения? Однако, когда отношение это будет изменено, когда будут приняты на веру сделанные заключения, какие водопады насмешек ожидают тех важных шишек от науки, которые с умным видом отталкивали публику от истинного знания!

История итальянских кардиналов и Галилея {210} очень напоминает отношение викторианской науки к этому вторжению извне. О теологах я говорить не стану, поскольку они живут согласно своим принципам, и им нужно посвятить отдельное исследование. Но материалистической науке, которая поднимала на смех месмеризм {211} и приняла его лишь после того, как (к большому сожалению) название его не было изменено на «гипноз» {212}, в случае со спиритуализмом все же придется платить по векселям. Возникает даже некоторое опасение, что реакция может зайти слишком далеко, и мы, видя перед собой лишь ошибки, позабудем о тысячах достижений науки, которые сделали жизнь человечества благоустроенной.

Как бы то ни было, кто может, узнав изложенные здесь факты, продолжать сомневаться, что среди туманов и теней, которые скрывают эти неизведанные берега, имеется, по меньшей мере, один ярко освещенный солнцем крепкий, надежный мыс? Однако за ним скрываются загадочные земли, в которые предстоит углубиться следующим поколениям пытливых исследователей.

После того как это эссе было закончено, поступили новые свидетельства и фотографии эктоплазмы от миссис Крандон (Марджери) в Бостоне, от медиума доктора Гамильтона в Виннипеге и от миссис Хендерсон в Лондоне. Если сыщется такой человек, который, внимательно рассмотрев эти появившиеся из совершенно разных источников фотографии, увидит их схожесть и после этого будет продолжать сомневаться в том, что перед наукой открывается новое поле для исследований, я скажу, что человек этот – неспособный на здравое суждение рутинер {213} и ханжа.

XII

Удивительный человек

Рано утром 9 апреля 1855 года отправившийся из Бостона теплоход «Африка» входил в ливерпульские доки. Капитан Харрисон, который исправно выполнил свой долг и от которого теперь уже ничего не зависело, стоял на мостике рядом с лоцманом, а внизу собрались пассажиры. Некоторые из них суетились с багажом, некоторые прильнули к ограждению палубы, с любопытством всматриваясь в берега старой Англии. Большинство из них не скрывали радости от благополучного завершения путешествия, но среди них был один, который, похоже, от будущего не ожидал ничего хорошего. Более того, его внешний вид свидетельствовал о том, что, вероятнее всего, судьба вовсе не уготовила ему будущего на этой земле. Этот молодой человек, около двадцати двух лет, высокий и худой, одетый в подчеркнуто элегантный костюм, держался уверенно. Только усталый взгляд слезящихся покрасневших глаз, которые нездорово поблескивали на его выразительном лице, указывал на то, что его съедает какая-то изнуряющая болезнь. Голубоглазый и светло-русый, он принадлежал к тому типу людей, которые особенно беззащитны перед туберкулезом, и крайнее истощение указывало на то, как мало сил осталось у него для сопротивления этой болезни. Внимательный врач, осмотрев его, возможно, дал бы ему полгода жизни на нашем сыром острове. Но, как считают многие из нас, этому молодому путешественнику суждено было произвести одно из величайших изменений в английской мысли за последние несколько веков, изменение, которое только сейчас начинает вступать в силу и которому, как я думаю, предстоит произвести революцию в наших взглядах на самый важный из вопросов жизни. Был это шотландец по рождению и происхождению Дэниел Данглас Хоум {214}, человек, которого считали потомком жившего на границе между Англией и Шотландией благородного рода с той же фамилией, обладателем странной силы, которая, с возможным исключением Сведенборга, делала его одним из самых выдающихся людей, о которых нам что-либо известно со времен апостолов, чьи некоторые качества он, похоже, унаследовал. Глубокая печаль отразилась на его сосредоточенном лице, когда он несколько раз окинул взглядом берег, на котором не увидел никого из тех, кого мог бы назвать другом, и глаза его наполнились слезами, поскольку был он человеком ранимым и по-женски чувствительным. Потом он уверенно отделился от толпы пассажиров, бросился в свою каюту и пал на колени в молитве. Он вдруг почувствовал, как в его сердце сладко зажурчал ручеек надежды, и в тот день среди высадившихся на берег реки Мерси {215} не было человека более счастливого и готового встретить свою судьбу.