Признания разгневанной девушки (ЛП), стр. 25

— Где ты живешь? — спрашивает он.

— В Юнион, на Брук Роад.

Он открывает заднюю дверь полицейской машины и говорит:

— Залезай. Я отвезу тебя домой.

От мысли о том, что я приеду домой позже комендантского часа на полицейской машине с включенной мигалкой, меня тошнит. Но я, наверно, по-прежнему предпочту этот вариант поездке домой с Робертом и его коллекцией презервативов. Мой суд присяжных еще не пришел к решению. Но точно знаю, что не хочу, чтобы моя мама выглянула в окно и увидела меня, выходящую из патрульной машины.

— Могу ли я дождаться кого-нибудь из друзей, чтобы меня отвезли домой? — спрашиваю я в надежде на чудо.

Офицер смотрит на меня, а потом поднимает взгляд на моих глумящихся одноклассников. Он очень глубоко вздыхает с измотанным видом.

— Роуз, поверь мне, когда я скажу, что ты не захочешь здесь болтаться. Не думаю, что твои друзья очень тобой довольны, — говорит он, качая головой, словно ему не верилось, что я сделала больше, чем могут мои одноклассники. — В понедельник тебе будет непросто. — Он взглянул на балкон и махнул своей дубинкой, заставляя их заткнуться на несколько секунд. — Давай, садись. Осторожно, не ударься головой.

Я ныряю на заднее сиденье машины, сжав руки перед собой, как будто офицер Вебстер действительно надел на них наручники. Он садится вперед и включает рацию, чтобы сообщить в участок, куда он направляется. Перед тем, как тронуться с места, он поворачивается и обращается ко мне через железную решетку, которая должна удерживать меня, чтобы я не причинила ему вреда:

— Ты хоть веселилась, пока твоя подруга не напилась чуть не до смерти?

Не знаю, какой должен быть ответ. Возможно, «Нет, офицер, я ужасно проводила время, потому что мой друг принес презервативы, думая, что я займусь с ним сексом». А может: «Офицер, я не помню ничего, что было до моего звонка в 911 и социального самоубийства». Или: «Да, офицер, все было потрясающе, потому что меня поцеловал чей-то парень, и это был лучший первый поцелуй, о котором можно только мечтать, и хоть я и не знаю, поцелуемся ли мы еще или его девушка придушит меня своими черно-золотыми помпонами, в любом случае, оно того стоило».

Пока мы едем обратно в Юнион, мне снова интересно — неужели старшая школа именно такой и должна быть. Кажется, что все вокруг отлично проводят время, пьют, ходят на свидания, занимаются сексом и их чуть не арестовывают. Но каким-то образом я всегда оказываюсь на неправильной стороне уравнения. Хотя сегодня у меня был первый поцелуй, но это же не тот первый поцелуй, который должен быть с твоим парнем — или с кем-то, кто свободен и может стать твоим парнем? И разве не положено быть в экстазе после первого поцелуя вместо того, чтобы переживать, что девушка этого парня собирается тебя избить? И разве не положено упиваться случившимся, а не звонить в 911, потому что думаешь, что твоя подруга умирает?

Может, все из-за меня. Может, я не умею веселиться. Трейси всегда говорит, что мне нужно стать более свободной. Но я не хочу раздеваться на глазах у половины школы, не хочу, чтобы мне в глотку заливали полную воронку водки. Не хочу, чтобы дьяволицы-чирлидеры заставляли меня делать ужасные вещи, не хочу иметь парня-придурка, который будет заставлять меня заняться сексом, и возможно, будет мне изменять.

Насколько я могу судить, ничто из этого нельзя назвать веселым. Больше похоже на девятый круг ада, чем на девятый класс. Но что я вообще знаю?

дилемма (существительное): серьезное затруднение; неприятная ситуация

(см. также: приезжать домой в полицейской машине)

Глава 12

Пока я иду по тропинке к дому, мерцание телевизора освещает через окно замерзшую лужайку. Это, казалось бы, красивым, если бы не означало, что мама меня ждет. Конечно, ждет. Такая уж я «везучая».

Она отодвигает занавеску и выглядывает из окна как раз в тот момент, когда офицер выходит из патрульной машины. Входная дверь резко открывается, когда я протягиваю к ней руку, и я жду, что она будет стоять за дверью, с рекордной скоростью прибежав к двери из комнаты с телевизором. Но это не она. Мое сердце делает странные перебои и пропускает пару ударов — будто споткнулся обо что-то, но еще не упал на землю.

Папа?

Нет, идиотка. Это Питер, твой брат, который даже не потрудился приехать на День Благодарения, но, видимо, оказал нам великую честь, появившись по случаю Рождества.

На самом деле, внешность Питера сильно отличается от папиной, если не считать волосы. Но когда он стоит в дверном проеме, освещенный сзади, а лицо остается в тени, он до смерти похож на папу.

Неудачный выбор слов. Мне кажется, я слишком часто это делаю.

— Ты в порядке? — спрашивает он с по-настоящему обеспокоенным видом. Догадываюсь, что выгляжу так, будто увидела привидение.

— Ты только что вышла из полицейской машины? — говорит мама, ее голос звучит резко и дребезжит, как сверло дантиста на большой скорости. — Прошло сорок пять минут после твоего комендантского часа. Что происходит? Где ты, черт возьми, была?

— Быстрее заходите — здесь холодно, — говорит Питер, не обращая внимания на маму и помогая мне снять верхнюю одежду.

— Прямо сейчас ты сядешь и все объяснишь, — требует она, хватая меня за руку и толкая к дивану так сильно, что моя голова задевает стену. Питер настолько удивлен этим небольшим актом насилия, что забывает до конца закрыть дверь.

— Что-то случилось? Ты ранена? Роберт ранен? Была авария? — Она стоит передо мной, крича мне в лицо. Странно, но я чувствую себя так, словно она смотрит на меня впервые за несколько месяцев. То есть, она смотрит на меня, будто никогда раньше не видела, но, по крайней мере, она меня замечает.

Питер внезапно встает между нами, лицом к ней, с моей курткой в руках, а холодный декабрьский воздух проникает через наполовину открытую дверь.

— Мам, ты ненормальная. Дай ей хоть на один вопрос ответить.

Мама упирает руки в бока и пристально смотрит в потолок, качая головой. Питер медленно поворачивается ко мней, не отрывая взгляд от нее. Он выглядит немного шокированным. Думаю, мой горячо любимый брат ждал, что вернется в точно такой же дом, каким он его оставил — конечно, за исключением папы. Ну, извини, что разочаровала, Питер, но жизнь в старом добром Юнионе не остановилась в ту секунду, когда ты укатил в колледж, и теперь все совсем не так, как было до твоего отъезда. Твою мать и сестру подменили пришельцы, у которых нет общего языка и нет ключа, чтобы понять друг друга и поговорить.

— Роуз? У тебя три секунды, чтобы начать объяснять, — говорит она потолку.

— Со мной все хорошо, мам. Со всеми все хорошо. Только Стефани слишком много выпила…

— Она пила? Там был алкоголь? — говорит мама, вскидывая руки.

— Мама! Прекрати! — требует Питер. Мама снова замолкает, но начинает ходить по комнате. Когда Питер начал разговаривать с мамой таким тоном? И когда я начну? — Роуз, что, черт возьми, случилось? — спрашивает он.

Я раздумываю, стоит ли сказать правду или нет, но понимаю, что врать просто нет смысла. Наутро весь город будет знать о случившемся.

— Стефани стало плохо, я забеспокоилась и позвонила 911. Думала, что она умирает. Приехала скорая с копами и испортили вечеринку…

— Я думала, ты сказала, что пойдешь к Трейси после дискотеки!

— Мы собирались пойти, но вместо этого оказались в отеле «Amore»…

— Что значит: «Мы оказались в отеле «Amore»? В четырнадцать лет ты не должна оказываться в сомнительном отеле! Ты понимаешь, что должна была приехать домой около часа назад? — кричит мама. Я уже готова заорать на нее в ответ, когда ее разъяренное выражение лица исчезает и сменяется слезами.

Мы с Питером ошарашенно смотрим друг на друга. Здесь происходит что-то странное — словно мы наблюдаем, как наша мама просыпается после полугодовой комы.