Волчья ночь (СИ), стр. 30
— А другие стаи? — спросила я.
— Прадед принял в свои владения несколько стай, разделив границами их территории. Стая Черного Волка по обычаю принимает всех желающих вступить в нее. Серые Тени и прочие закрытые стаи, они берегут свои гены, потому среди них нет места чужаку.
— А в других местах? Ты говорил, что стаи есть и в других местах. — уточнила я свой вопрос.
— Они поступили подобно моему прадеду, но способы искали свои. — ответил Эдуард.
— Значит камень открыл мне выход, — задумчиво произнесла я. — Но куда я пошла?
— Вспоминай, девочка моя, это слишком важная реликвия, чтобы позволить ей пропасть. — сказал мой волк.
— Но сам ты проходишь без камня, почему? — я заинтересованно посмотрела на Эдуарда.
— Его сила в моей крови, мне не нужен ключ, — ответил он.
Я слезла с его колен и направилась обратно к особняку, нужно было все обдумать и вспомнить. Эдуард пристроился рядом, не меняя обличья на волчье. Он молчал, поглядывая на меня. Мне вдруг пришло в голову, что я еще никогда не спрашивала.
— Эдик, а как зовут твоего зверя? — я посмотрела на него, и мой волк усмехнулся.
— Первый раз за пять лет ты решила узнать имя моего зверя. Знаешь, а мне приятно. Его зовут так же, Эдвард, что на языке моих предков означает- хранитель.
— А сколько тебе на самом деле лет? — да, этого я тоже никогда не спрашивала.
— Сто пятьдесят два, — улыбнулся Эдуард. — По человеческим меркам я древняя развалина, по меркам оборотней еще крепкий самец.
— А сколько тогда было Кристине? — я смотрела на него округлившимися глазами.
— Ей было восемьдесят, молодая, глупая.
Мы еще помолчали. Я все больше осознавала, что, прожив рядом с ним несколько лет, совершенно ничего не знаю н и о нем, ни о его мире. Только то, что это кровожадные убийцы. Эдуард взял меня за руку, я не стала вырываться. Мы не спешно шли по ковру из опавших листьев, думая каждый о своем. Я пыталась понять, где я была и как оказалась в городе Димы, и почему я спрятала камень. Хотя с последним вопросом проще, должно быть, я хотела, чтобы мир волков исчез. А исчез бы просто барьер, и звери вырвались в мир людей. Надо обязательно вспомнить!..
… Я бегу, сжимая в руках небольшой камень, цепочка хлещет меня по рукам, и я надеваю ее на шею. В моей голове только одна мысль: "Вырваться, вырваться, вырваться…" И вдруг я налетаю на невидимую стену, которая начинает растягиваться, словно резина, а потом рвется. Я стою рядом с освещенной трассой и смотрю, как мимо пролетают машины…
… Я вскинула голову на Эдуарда. Он принюхивался, потом замер, словно прислушиваясь.
— Граница нарушена, — сказал он, скорей для себя. — Но я не могу понять, кто это, но не чужак.
Мой волк вскинул голову, и из его горла вырвался вой. Зашуршала листва, и к нам выскочили несколько волков. Эдуард осмотрел их и коротко бросил:
— Найти.
Волки исчезли, а мы продолжили путь. Я видела, что мой волк полностью ушел в себя.
— Эдик, — позвала я.
Он резко обернулся, в его глазах сверкнули желтые огоньки, я отпрянула, на меня смотрел зверь. Мы как раз подходили к воротам. Эдуард втолкнул меня на территорию особняка, ворота закрылись.
— Эдик, ты что? — изумленно спросила я.
— Ты не покинешь особняк, Эля, — сказал он, развернулся и убежал, на ходу меняя личину.
Я недоуменно смотрела вслед исчезающему черному волку.
Глава 19
Эдуард вернулся ближе к ночи, раздраженный и колючий. Он ввалился в библиотеку и бухнулся в широкое кресло. Я оторвалась от книжки и посмотрела на него. Мой волк некоторое время сидел в задумчивости, потом повернулся ко мне и протянул руку.
— Иди ко мне, родная, — позвал он.
— Я читаю, Эдик, — ответила я. — Ты есть хочешь? Я сейчас распоряжусь.
— Иди сюда, — в его голосе зазвучал металл.
— Эденька, — я привстала, но тут же села обратно. — Что-то случилось?
Мой волк рывком поднялся с кресла, подошел ко мне, схватил за руку и потащил к креслу, усаживая к себе на колени.
— Если я сказала "иди сюда", ты встала и подошла, что в этом может быть непонятного? — чеканил каждое слово Эдуард.
— Ты взвинчен, — попыталась я объяснить, что не хочу подходить к нему, когда он такой. — Ты есть хочешь?
— Эля, не зли меня, — глухо произнес он, и я сразу сжалась. Память- вещь поганая, всегда напомнит о том, о чем хочется забыть. — Если я захочу есть, я скажу об этом.
— Хорошо, — я кивнула и отвернулась.
Эдуард взял меня за подбородок и повернул лицом к себе, вынуждая смотреть в глаза. Я вздрогнула, в темно-карих глазах разгорался огонь.
— Эденька, мне надо отойти, — я попыталась встать, но он не позволил. — Пожалуйста, милый…
— Не сегодня, Эля, не с егодня, — ответил он, поднялся и понес меня к столу.
Оде жда затрещала и полетела на пол.
— Эля… — прошептал мой жестокий волк и кинул меня на стол…
… Я бреду по коридорам особняка, немного прихрамывая. Укус взбешенного черного зверя еще болит. Мне муторно сидеть в спальне, как велел Эдуард, и я слоняюсь по дому, не зная, куда себя деть. Излюбленный мой путь в библиотеку, туда я и направляюсь, собираясь сбежать в мир книг. Библиотека на первом этаже, я морщусь и спускаюсь вниз, иногда останавливаясь и прислушиваясь, не идет ли Эдуард.
Дверь в библиотеку послушно открывается, я не спеша ковыляю и замираю, потому что слышу плач. Плачет женщина, плачет горько, навзрыд. Я оглядываюсь, но никого не вижу, потом прислушиваюсь и понимаю, что плач слышится из-за стеллажей. Крадусь практически на цыпочках. Какая-то несчастная женщина спряталась, чтобы выплакаться, а я нарушаю ее уединение. И все же я не могу не посмотреть, возможно что-то случилось и нужна помощь.
Женщина сидит на полу, уткнувшись себе в колени и рыдает. Строгий черный костюм выдает ее.
— Наталья Викторовна? — произношу я помимо воли, хотя было желание исчезнуть.
Она вскидывает голову, потом спешно вытирает глаза и поднимается с пола.
— Что вы хотели, Эльвира Константиновна? — Эдуард заставил всю прислугу обращаться ко мне именно так, даже Наталью.
— Просто Эльвира или Эля, — досадливо морщусь я. — Наталья Викторовна, что-то случилось?
Она выходит из-за стеллажа и направляется к столу, я хромаю следом. Женщина смотрит на меня и вдруг улыбается, но не злорадно, грустно улыбается.
— Эдик умеет делать больно, — говорит она. — Лучше не зли его.
— Он сам хорошо злится, — мрачно отвечаю я.
— Я по началу делала много ошибок, — Наталья первый раз разговаривает со мной мирно. — Вожаку нельзя перечить, его слово закон. И лучше это запомнить сразу, а ты, как камикадзе, раз за разом вынуждаешь его наказывать тебя.
— Я хочу уйти отсюда, — тихо говорю я. — Я хочу домой.
— Это невозможно, девочка, — Наталья грустно качает головой. — Я тоже хочу уйти, хочу покинуть это место, но вывести меня может только Эдик, а он не выведет. Хоть наши отношения в прошлом, но я так и остаюсь его женщиной.
— Не многовато ему женщин? — усмехаюсь я.
Наталья тоже усмехается, и мы молчим, не глядя друг на друга. Она вытирает слезы, и мне жалко ее до такой степени, что я тоже начинаю плакать. Еще одна несчастная женщина рядом с Эдуардом. Сколько их было? А сколько еще будет?
— Соглашайся принять его дар, Эля, — неожиданно говорит Наталья. — Такое предложение делают только одной женщине, одной единственной, слышишь, Эля? К сожалению, это не я.
— Мне не нужен его дар, — получается резко.
Наталья некоторое время рассматривает меня, потом качает головой:
— Бедный Эдик, бедный, бедный Эдик, — наконец, говорит она, и я возмущенно смотрю на нее. — Ты терзаешь его, девочка. Потом он терзает тебя. Единственная женщина, которая затронула сердце сурового волка, оказалась не для него. Но Эдик этого никогда не поймет. Печально. — она снова усмехается. — А мне не осталось ничего. Когда он привез меня сюда, я стала настоящей хозяйкой этого дома, потому что Кристину никогда не интересовало хозяйство. Да и терпел он ее в надежде только на наследника. Если между ними что-то и было, то закончилось еще до того, как Эдик привез меня. Он называл меня идеальной женой, но дар не предлагал. Я чувствовала себя нужной ему. Если Эдику было плохо, он шел ко мне, если хотелось поговорить, он шел ко мне. Когда на ложе он уже не желал меня видеть, то все остальное принадлежало мне. И вот не осталось ничего. Я уже не хозяйка, я просто управляющая, такая же прислуга, как и все другие. Я так устала от всего, — Наталья прячет лицо в ладонях и снова плачет.