Фладд, стр. 29

Фладд вынул их одну за другой и положил в ряд на кухонном столе. Потом рывком сдернул ненавистный белый чепец. На решение подчиниться ушли все ее силы, собственной воли не осталось, только усталость и холод. Фладд расстегнул английские булавки на внутреннем чепце, положил их рядом с обычными. Одним ловким движением ослабил завязки, снял чепец и бросил его на пол.

— Ты похожа на плохо постриженную живую изгородь, — сказал он.

Жар стыда прихлынул к оголившейся шее.

— Нас стрижет сестра Антония. Раз в месяц. Всех. Даже Питуру. Ножницы ржавые. Мне всегда хотелось иметь свои, но это против обета святой бедности.

Фладд провел рукой по ее голове. Неровно остриженные волосы росли в разные стороны, в одном месте уцелевшая прядка лежала завитком, на проплешинах короткий ежик торчал вверх, словно весенняя трава, пробивающаяся к свету и солнцу.

— Какие они были? — спросил Фладд.

— Каштановые. Самые обычные каштановые. И немножко вились.

Ему казалось — насколько можно было судить при слабом освещении, — что ее лицо изменилось. Оно стало меньше, мягче. Глаза не выглядели такими внимательно-огромными, губы утратили монашескую твердость. Как будто ее растопили и отлили в новую форму, и теперь перед ним другая, незнакомая девушка. Он поцеловал ее в губы, уже менее ритуально.

В девять к задней двери подошел Макэвой с тачкой. Агнесса, услышав стук, подпрыгнула от неожиданности. Она бросила недомытые тарелки, вытерла с рук пену и побежала открывать.

— Доброе утро, мистер Макэвой. А на кого вы оставили лавку?

— На доброго знакомого.

— Веревки вы тоже захватили?

— Я взял все необходимое. Надеюсь, тачка нас выручит.

— Вы небось уже всем всё рассказали?

— Ни слова о ночных событиях не слетело с моих уст. Приход и без того скоро узнает.

— «Дщери Марии» услышат сегодня вечером.

— Монахини, без сомнения, раньше. Если отец Фладд готов, мы поставим статуи на постаменты за час-другой. — Он улыбнулся уголками губ. — Когда мы их зарывали, собралась целая толпа помощников. Откапывать ведь легче, чем закапывать?

«Мне было гораздо труднее», — подумала Агнесса, а вслух сказала:

— Я позову отца Фладда. Он, как всегда, встал к ранней мессе, а сейчас пьет чай.

Она не предложила Макэвою чаю, а оставила его ждать у двери. Снег давно перестал, на улице подморозило. По пути на кухню Агнесса позвала Фладда и услышала, как он хлопнул дверью гостиной, поздоровался с Макэвоем и вышел через парадный вход, приговаривая на ходу, как кстати им будет тачка. Агнесса взяла тряпку и пошла в гостиную. Фладд, выходя, оставил чашку на каминной полке. Беря ее, Агнесса случайно взглянула на свое отражение в овальном зеркале. Лицо было бледное, усталое, глаза покраснели. Зато бородавка исчезла.

Отец Ангуин сидел в исповедальне и, задвинув бархатную шторку на решетке, прислушивался к звукам из нефа, где что-то гремело и скребло по полу. Тут он чувствовал себя в безопасности. «Если приедет епископ, — думал священник, — можно будет сбежать сюда. Не станет же он выволакивать меня силой. Не устроит здесь Томаса Бекета и рыцарей» [53].

Его бросало из тоски в ликование, из страха в бесшабашное веселье. «В конце концов, — думал он, — зачем епископу приезжать? Конфирмаций в этом году не предвидится. Если кто-нибудь вроде Питуры по злобе ему не донесет, наш раскол может существовать себе тихо-мирно долгие годы. Возможно, со временем я стану антипапой».

И еще он подумал: «Хорошо бы Агнесса принесла мне что-нибудь поесть».

Из мечтаний его вывел скрип открываемой дверцы.

— Фладд?

— Нет. Он ставит святого Амвросия.

— А. Моя кающаяся.

Она с тихим шелестом опустилась на колени.

— Как твое искушение? — Он боялся услышать ответ.

— У меня вопрос.

— Хорошо. Спрашивай.

— Отче, допустим, обрушилось здание. Под развалинами погребены люди. Может ли священник отпустить им грехи?

— Думаю, да. Условно. Если их откопают, они должны будут исповедаться обычным порядком.

— Да. Ясно. — Пауза. — А мне вы какое-нибудь отпущение можете дать?

— Ой, милая, — ответил отец Ангуин, — раньше надо было думать, до того, как ты прогуляла всю ночь напролет.

Мисс Демпси не собиралась нести отцу Ангуину перекус, поскольку не знала, где его искать. Она сидела у себя в комнате и ела сливочную помадку. Не в ее привычках было рассиживаться в течение дня — в доме всегда найдется что начистить. А уж если ничего в голову не приходит, всегда можно перетряхнуть матрацы.

Однако сегодня Агнесса просто сидела, глядя вдаль, и складывала фольгу от помадки в узенькую полоску. Время от времени она трогала свою безукоризненно гладкую губу. В голове звучали строки:

Быстрым движением она свернула фольгу в колечко и благоговейно взяла его двумя пальцами.

Она надела колечко на безымянный палец. Оно было идеальное — одно из лучших ее творений. Жалко было выбрасывать такую красоту. Агнесса бережно сняла его и сунула в карман фартука.

Глава девятая

— Я раздобыла ключ, — прошептала сестра Антония. — Обычно она держит его при себе, но сегодня она сама не своя. У нее выросла бородавка. Вот здесь. — Монахиня показала на свою губу. — Ужас какая страшная. Вылезла за одну ночь, как гриб-поганка. Кирилла сказала ей: «Мать Перепитура, вам надо показать ее врачу. Мне кажется, это рак».

— Ой, сестра Антония, что мне делать? — спросила Филли.

— Просто иди за мною.

Сестра Антония, растопырив локти, погнала ее вперед, словно пастушья собака.

— Быстрей, быстрей. Я еле ее выпроводила. Она говорит: «Как я выйду наружу с таким безобразным выростом?» В конце концов я сказала, что на Бэклейн скандал: женщина сбежала с квартирантом. Тут уж она не устояла. Теперь будет до вечера ходить из дома в дом, собирать сплетни.

— В половине пятого уже темнеет, — сказала Филли.

— Тебе надо уйти раньше. К половине пятого ты должна быть в поезде.

Сестра Антония почти втолкнула ее в гостиную и придвинула к двери кресло, чтобы никто не вошел. Филомена округлившимися глазами смотрела на старую монахиню.

— Я не могу такого надеть. Этим вещам сто лет. Они старше меня. Они лежат в сундуке дольше, чем я живу на свете.

— Ушам своим не верю, — проговорила сестра Антония. — Я думала, ты боишься, что тебя отлучат от церкви, а тебя заботит, модно ли ты одета.

— Вовсе нет. Просто все будут обращать на меня внимание.

— Чепуха. Я тебя так наряжу, что ни одна собака не узнает.

— Я не боюсь, что меня узнают. Я боюсь, что мальчишки будут бежать за мной и выкрикивать разные слова.

— Что ты предлагаешь? — спросила монахиня. — Мы не можем пойти в магазин «Одежда» и купить тебе все новое. А если ты выпросишь или украдешь костюм у Агнессы Демпси, то выйдет неприличие и смех — ты вон какая длинная, а она — кроха. Вообрази, докуда тебе будут ее юбки.

Сестра Антония нагнулась над сундуком и вставила ключ в замок.

— Ну давай же, паршивая железяка. Открывайся, бессовестный механизм. — Она стиснула зубы, ругнулась еще раз, надавила сильнее. Замок открылся.