Корабль невест, стр. 71

Он отвел ее руки и сжал в своих широких ладонях:

– Посуди сама, я ведь никогда ничего не заставлял тебя делать насильно, ведь так?

– Да.

– Послушай, дорогуша, ведь Невилл – приятный человек, да?

Маленький, седой, усатый человек, похожий на мышь. Он весь вечер ухмылялся ей. А она-то думала, что ему просто интересно с ней разговаривать!

– И я ведь тебе небезразличен, да? – (Она молча кивнула.) – А для него это очень важно. И для меня тоже. Да ладно тебе, дорогуша, пустячная просьба. Ну что, лады? – Взяв ее за подбородок, он приблизил ее лицо к своему. Заставил открыть глаза.

– Я не хочу, – прошептала она. – Только не это.

– Всего-то каких-нибудь полчаса! И тебе ведь это тоже нравится, а?

Она не знала, что отвечать. Ведь каждый раз она была не настолько трезвой, чтобы хоть что-то запомнить.

Похоже, он принял ее молчание за знак согласия. Подвел к зеркалу.

– Знаешь, что я тебе скажу, – произнес он. – Тебе надо немного собраться. Неужели ты думаешь, что кому-нибудь приятно видеть зареванные лица?! Я распоряжусь, чтобы тебе принесли чего-нибудь выпить – например, бренди, что тебе так нравится, – и пошлю сюда Невилла. Вы двое прекрасно поладите. – И он, не оглядываясь, вышел из комнаты.

А потом она уже устала считать, сколько раз делала это. Она знала только то, что каждый раз напивалась все больше, а однажды ее совсем развезло, и мужчина попросил деньги обратно. Мистер Рэдклифф становился все более грубым, поэтому она по возможности пряталась в ванной, где так сильно оттирала кожу губкой, что та шла красными полосами, и девушки даже вздрагивали, когда она проходила мимо.

И вот как-то раз, когда шум в баре стал громче, а по лестнице туда-сюда сновали гости, Хун Ли заловил ее на пороге кладовки, где она спрятала бутылку рома. В преддверии встречи с двумя получившими увольнительную военными, которым мистер Рэдклифф намекнул, что у них имеется хороший шанс провести с ней время, она стояла между бочками пива «Каслмейн» и «Маккракен» и пила прямо из горлышка бутылки, уже успев осушить ее наполовину.

– Фрэнсис!

Она, как ужаленная, подскочила на месте. Будучи под хорошим градусом, она была не в состоянии сфокусироваться и узнала его только по синей рубашке, обтягивавшей мощные плечи.

– Ничего не говори, – произнесла она заплетающимся языком, оставив бутылку. – Я потом положу деньги в кассу.

Он подошел поближе, остановившись прямо под голой лампочкой на потолке, и она подумала, что он тоже хочет ее облапать.

– Ты должна уходить, – сказал он, прихлопнув вившегося около лица мотылька.

– Что?

– Ты должна отсюда уходить. Нехорошее место.

Это была самая длинная речь, которую она слышала из его уст почти за восемнадцать месяцев. И она рассмеялась горьким, сердитым смехом, перешедшим в рыдания. А потом наклонилась вперед, держась за бока, не в силах отдышаться.

Он неловко топтался перед ней, затем осторожно шагнул вперед, словно не решаясь дотронуться до нее.

– Я достал это для тебя, – сказал он.

Она уж было решила, что он собирается дать ей сэндвич. Но затем заметила деньги, зажатые у него в кулаке, – большую грязную пачку денег.

– Что это? – прошептала она.

– Тот мужчина на прошлой неделе. Тот, что… – Он запнулся, не зная, как лучше описать последнего «друга» мистера Рэдклиффа. – Ну, тот, в блестящем костюме. Он держит игорное заведение. Я украл это из его машины. – Хун Ли протянул ей зажатые в кулаке деньги. – Возьми их. Уезжай завтра. Заплатишь мистеру Масгроуву, чтобы подвез тебя до станции. – Она стояла не двигаясь, а он все совал кулак с деньгами ей под нос. – Бери. Ты заработала.

Она тупо смотрела на деньги, спрашивая себя, не померещилось ли ей это по пьяной лавочке. Тогда она потрогала деньги, они были вполне материальные.

– А ты не боишься, что он скажет мистеру Рэдклиффу?

– Ну и что с того? Тебя уже здесь не будет. Завтра уходит поезд. Иди. Ты иди. – И, когда она промолчала, он в шутку состроил злобную гримасу. – Фрэнсис, здесь нет ничего хорошего для тебя. А ты хорошая девушка.

Хорошая девушка. Она удивленно смотрела на китайца. Оказывается, он не только может связно говорить, но и способен на проявление доброты. Она взяла деньги и положила в карман. На ощупь бумажки были мягкими от его потной ладони. Затем потянулась к его руке, чтобы сказать спасибо.

Но когда Хун Ли поспешно отстранился, до нее внезапно дошло, что его жалость имела привкус того, о чем ей даже не хотелось думать. Выходит, всего за три месяца «профессия» уже наложила на нее неизгладимый отпечаток.

Он кивнул ей, словно внезапно устыдившись своей немногословности.

– А как же ты? – спросила она.

– Что – я?

– Разве тебе не нужны деньги? – Ей не хотелось задавать этот вопрос, ведь в кармане у нее теперь лежало целое богатство.

Его лицо оставалось непроницаемым.

– Тебе они нужнее, – произнес он, резко развернулся, и его широкая спина исчезла в темноте.

Глава 16

Стирка белья: для стирки белья на борту корабля имеется ряд ограничений…

Запрещается вывешивать белье для просушки из иллюминаторов или в любом другом месте, где белье будет портить внешний вид корабля.

Инструкция для пассажиров женского пола, авианосец «Викториес»
Двадцать пятый день плавания

Бедная моя старушка. Хоть ты и не заслуживаешь столь тяжелой участи, но чему быть, того не миновать. – Он положил руку на холодный металл, на котором, как ему показалось, оставили отпечаток годы ожесточенных сражений.

Он выпрямился и оглянулся проверить, не слышал ли случайно Добсон, как он разговаривает с кораблем. Добсона совершенно выбили из колеи те изменения, что капитан Хайфилд внес в судовую рутину, и хотя капитану нравилось дразнить своего старпома, он понимал, что если зайдет со своими новшествами слишком далеко, то рано или поздно его призовут к ответу.

Хайфилд знал буквально каждый квадратный дюйм «Индомитебла», знал от и до историю славного авианосца. Он стал свидетелем того, как корабль медленно погрузился в воды Адриатики, а его корпус сплющило, как утлую лодчонку в шторм. Он провел корабль через арктические воды зимой 1941-го, тогда палубу покрыл слой снега толщиной шесть дюймов, а орудийные башни настолько обледенели, что двадцати матросам пришлось потратить не один час, чтобы с помощью ломов и лопат привести их в рабочее состояние. Он смог удержать его на плаву после налета бомбардировщиков, базировавшихся на островах Сакисима, после того как самолет-камикадзе скатился с полетной палубы, которую в результате захлестнуло приливной волной и залило авиационным топливом. Он плыл на нем по водам Атлантики, прислушиваясь в тишине к зловещему эху, говорившему о присутствии вражеских подлодок. Он видел в начале войны огромную воронку на полетной палубе, после того как в нее врезалось по меньшей мере три столкнувшиеся в воздухе «барракуды». Теперь он уже, наверное, не мог точно сказать, сколько людей они потеряли и сколько тел во время морских похорон было предано воде. Он был с кораблем до самого конца. Смотрел, как его палуба накренилась и ушла под воду, забрав с собой тех из его людей, кто, согласно докладам, был уже мертв, а вместе с ними и его незабвенного мальчика – его тело сгорело в адском пламени погребального костра, распространявшего клубы вонючего дыма. А когда нос корабля затонул и хладные воды безмолвно сомкнулись над ним, не осталось ни единого признака того, что авианосец вообще когда-либо существовал.

«Виктория» была сконструирована точно так же, как и ее брат-близнец; и когда он впервые взошел на ее борт, ему почудилось в этом нечто зловещее. Вот почему он так долго привыкал к новому кораблю. Но теперь, как ни странно, испытывал к нему какую-то извращенную благодарность.

Они связались с ним этим утром. Командующий Британским Тихоокеанским флотом лично отправил ему радиограмму. В шутливой форме он сообщил Хайфилду, что тот может распустить бригады маляров до конца плавания: нет смысла изнурять людей лишними ремонтными работами. «Викторию» обследуют в сухом доке в Плимуте, а затем модифицируют и продадут какой-нибудь торговой судоходной компании или пустят на металлолом. «Со старушкой все в порядке, – послал он ответную радиограмму. – Настоятельно советую следовать прежним курсом».