Украденное счастье. Цветок на камне, стр. 87

На глаза женщины навернулись слезы. Она чувствовала, как ее сердце откликается на призыв осиротевшего ребенка. Гаянэ принесла девочке игрушки Аревик, которая не без сопротивления рассталась с некоторой частью своих сокровищ, накормила Сусанну кашей из пшеничной муки с сахарным сиропом и сливками и напоила освежающим питьем из сыворотки.

Девочка заметно повеселела. Через несколько дней ее состояние улучшилось настолько, что она смогла вставать с постели. Собравшись с силами, Гаянэ объяснила дочери, что Сусанна ее сестра, и строго-настрого запретила Аревик обижать девочку.

— Тогда Тигран мой брат? — спросила Аревик. Ее большие темные глаза были не по-детски внимательны и серьезны.

Гаянэ на секунду задумалась. Она вспомнила мрачный, немигающий взгляд мужа, каким он обычно смотрел на мальчика, и ответила:

— Нет. Тигран не имеет к нашей семье никакого отношения.

Спустя две недели Сусанна окончательно поправилась, и Гаянэ повела детей гулять на горный луг. Молодая женщина несла на руках Сурена, а девочки шли рядом с ней. Они долго поднимались по тропинке, а потом очутились в мире, где так же легко потеряться, как и в прекрасном, необъятном море. В мире, где было только небо, горы, высокая трава и цветы.

Гаянэ родилась в этом краю и знала о нем все. Здесь земля ценилась на вес золота, а вода и вовсе была бесценна. Здешним жителям приходилось побеждать то, что победить невозможно, например камень. То, что было древним, как мир, здесь могло внезапно стать хрупким, как человеческая жизнь, и в одночасье исчезнуть.

Молодая женщина говорила девочкам, как называется тот или иной цветок, который они срывали, потом, сев на камень и положив спящего Сурена на расстеленное на земле покрывало, взяла тяжелую охапку душистых стеблей и принялась показывать Аревик и Сусанне, как плести венок.

В небесной вышине порхали и щебетали птицы, кое-где над травой вились тучки мелкой мошкары. Вокруг было так спокойно и тихо, как, наверное, бывает только в раю. Затем девочки бегали по лугу, а молодая женщина закрыла глаза и подставила лицо потоку солнечного света. Гаянэ неподвижно сидела на мягком, уютном травяном ковре, наслаждаясь теплом и покоем, пока не услышала радостные крики.

— Мама, мама! — кричала Аревик. — Смотри, какие красивые цветы я нашла!

Сусанна бежала следом, в ее руках тоже был букет, и она радостно восклицала:

— И у меня цветы! Они тоже красивые!

Гаянэ вздрогнула, понимая, что этот миг решит будущее и ее, и Сусанны. Женщина подняла малышку, дочь Асмик и своего мужа, на руки и ласково промолвила:

— Ты права, дочка, это очень красивые цветы! Они нравятся тебе и понравились бы твоей маме. Она так же станет приходить к тебе по ночам, а днем твоей мамой буду я.

У Сусанны был радостный взгляд, в ее темных глазах отражалось небо. В отличие от Тиграна она была еще слишком мала, чтобы понимать, что настоящая мать бывает только одна. Ей просто очень хотелось, чтобы мама всегда находилась рядом.

Аревик стояла рядом с матерью и настороженно смотрела снизу вверх. Она тоже что-то решала для себя.

Вечер прошел оживленно, девочки много смеялись. Только Тигран хмурился и молчал, хотя Вардан и пытался вовлечь его в общий разговор. Невеселые мысли мальчика блуждали где-то далеко, там, куда никому не было доступа.

Ужин закончился поздно, когда над гребнями гор взошел и поплыл серебряный шар луны. Этим вечером Гаянэ уложила Аревик и Сусанну в общей постели, в комнате Каринэ, а сама пошла в спальню, к мужу, который уже стоял возле кровати и снимал одежду.

Улегшись в постель, Вардан и Гаянэ долго лежали рядом и молчали. Наконец женщина промолвила:

— Наверное, год будет тяжелым. Землетрясение уничтожило много садов и полей.

— Ты права, — ответил Вардан и добавил: — Впрочем, я никогда не ждал легкой жизни, меня куда больше удивляло, если все шло хорошо.

«Тогда что говорить обо мне?» — подумала Гаянэ и спросила:

— Скольких работников ты думаешь нанять осенью?

Вардан ответил, и некоторое время супруги обсуждали хозяйственные дела. Потом мужчина неловко произнес:

— Я благодарен тебе за то, что ты хорошо отнеслась к Сусанне.

— Я вижу в ней не твою дочь и дочь твоей любовницы, а попавшего в беду, одинокого ребенка, — холодно ответила Гаянэ.

— Я тоже люблю девочку не за то, что ее родила Асмик.

Услышав имя соперницы, молодая женщина почувствовала, как на глазах закипают слезы, и, не выдержав, сдавленно произнесла:

— Ты не думал, каково мне приходилось, когда ты изменял мне, Вардан?!

— Не думал, — тяжело признался мужчина, — зато я думаю об этом теперь, когда понял, насколько ты добра и великодушна.

— Ты понял это только сейчас? Тебе нужно было измерить мое великодушие именно такой ценой, проверить мою доброту отношением к дочери Асмик? — В голосе Гаянэ звучала глубокая обида.

Внезапно молодая женщина подумала о том, что едва ли Вардан когда-нибудь задавался вопросом, красива ли его законная жена. Он всегда думал только об Асмик!

Гаянэ заскрипела зубами. Была ли она виновата в том, что всякий раз, когда по ночам ей случалось прижаться к горячему, сильному телу Вардана, ее наполняла сладкая истома, что, когда она смотрела в его красивое, гордое лицо, у нее от волнения и безумной радости кружилась голова. Что он и рожденные от него дети были для нее дороже собственной души!

Вардан никогда не задумывался, какую страшную сердечную муку она порой скрывала под непроницаемым или приветливым выражением лица. Гаянэ не помнила, чтобы муж когда-либо говорил, что любит ее. В их среде не принято открыто выражать свои чувства, и все-таки молодая женщина не могла поверить, что Вардан ни разу не признавался в любви ее сопернице.

В этот миг мужчина протянул руку и коснулся жены. Она хотела оттолкнуть его, отстраниться, но не смогла себя пересилить и покорилась его объятиям. Они давно не занимались любовью, и Гаянэ изнывала от желания. Все-таки Вардан не мог обойтись без нее, она слишком много значила в его жизни. Особенно теперь, когда она, Гаянэ, решила заменить мать его дочери, рожденной другой женщиной. Ведь Асмик канула в небытие, ушла туда, откуда не возвращаются.

Глава 6

Над горной цепью Загрос, окружавшей Исфахан, нависла ночная мгла. Порой сквозь облака и зыбкие клочья тумана проглядывала полная луна, в лике которой было что-то тревожное, даже зловещее. Крепостные башни чернели, напоминая зубы великана или дракона. Порывы ветра походили на удары хлыста, а деревья гнулись и стонали, будто живые существа.

Камран вспоминал ночи в Багдаде, прекрасные теплые ночи, когда волшебный свет луны омывал спокойную землю, свободную от венца гор, но окруженную пустыней. Он чуть было не уехал туда, взявшись сопровождать один из караванов, который вез в халифат сокровища завоеванной страны. Едва ли ему довелось бы вернуться обратно. Наверное, он пришел бы к отцу, который на радостях пристроил бы сына в какое-нибудь багдадское ведомство, обнял бы мать, а через какое-то время женился на покорной, молчаливой, тихой, как тень, девушке и, возможно, со временем забыл ту, чье имя было выжжено в сердце подобно клейму.

Размышляя об этом, Камран говорил себе, что свобода — это умиротворение и покой, возможность избавиться от обязательств, которые не имеют смысла, разжать цепкие лапы реальности, скинуть с души воспоминания, которые душат, словно петля висельника. А потом к нему явился Фарид и поведал такое, что Камран и думать забыл о возвращении в Багдад.

Если прежде Камран вспоминал об Асмик со светлой грустью, то теперь, когда Фарид пересказал приятелю разговор с Маликом, содрогнулся от ужаса.

— Сначала я не хотел тебе говорить, но после решил, что это будет несправедливо и малодушно, — сказал Фарид и заметил: — Ты мужчина, так что, надеюсь, справишься.

В глазах Камрана застыл мрак, а его тело била дрожь.

— Что можно сделать? Как мне ее спасти?!